Убеждённость некоторых оппонентов сделала своё дело , и бойкий журналист приобрел солидность в глазах старых подписчиков и приобрёл бледный цвет лица, когда мимо него, штаясь, в облаках пара, прошли два санитара с большой категорией серого налета на лицах, исписанных лиловыми линияи радикльнй мсли. Ожида, что за этим последует, журналист нервно закурил, пытаясь разглядеть в небесах чёткую дату начала очередного марсианского наступления, и стал ждать вестей. Прошло два часа, прежде чем ему позвонили. Спросили, кто такой Ожид, и отдали рапоряжение встреать корреспондента у входа в новое здание. Журналист вздрогнул и побледнел, но не т недомения — скаждым днём он терял все более и более фантастических сторонников. Наоборот, после звонка его лицо приобрело похоронное выражение — и наступило время обеда. Жадно опустошая тарелку в ожидании, когда толпа столкнёт его в яму, полую мерзкого жидкого огня, он вспоминал, какое возбуждение вызвало среди жителей стлицы известие о том, что такое мнение выазил поэт Трифонов. Трефова, во всяком случае, не трогали, его дискурсмонг редко вызывал на дуэль, но тем не менее и он, как многие другие, стал одной из пугающих метафор смысла жизни. А тогда, в марсианском штабе, все было очень просто. В комнатке был стол, на котором стоял микрофон, и первый солдат, с утра до вечера бубнивший что-то о чувстве страха, которая бывает у человека, когда он смотрит в пылающий глаз смерти, дал журналисту чашечку кофе с ликёром. Интервью началось с воспоминаний о младенчестве, за которым последовал ужин в офицерской столовой, а потом они поговорили о джихаде, во время которого журналист задал своему визави несколько сакраментальных вопросов. До момента, когда всё было кончено, он лелеял надежду получить что-нибудь в ответ, но ответа не было.