Любовь и картошка (рассказ)

5 минут

6087 прочтений

8 ноября 2021

Я совершенно не помню, чему нас учили в техникуме, поскольку постоянно засыпала на уроках и просыпалась только на математике, которую любила всегда. Зато прекрасно помню, как нас, первокурсников, сразу же погнали «на картошку».

Это уже потом появились стройотряды с романтичной униформой и особыми правилами, всякими там командирами и комиссарами, разводами и речёвками. А сначала это была просто «картошка», на которую сгоняли всех подряд – и учащихся ПТУ, и студентов техникумов и ВУЗов, и солдатиков срочной службы, и просто кого попало с заводов и из
контор, с единственной целью – выколупывать грязную картошку из бесконечно-бездонных, чавкающих совхозных полей. Ту самую картошку, которая кисла потом до весны и тихо догнивала в огромных кучах на земляных полах в трухлявых совхозных складах.

   Но когда тебе неполных пятнадцать лет и позади школа, а впереди три года учёбы в техникуме (всё-таки какая-то определённость), можно ни о чём не задумываясь, погрузиться в поток жизни и бултыхаться там, выныривая периодически в полном обалдении: «Что это со мной происходит?! А.., потом разберусь». И отодвигать это «потом» раз за разом, не затуманивая юную голову всяким там самоанализом, до того ли? Пусть себе оседают песчинками глупенькие непонятки, сколько их ещё будет, успею…

   В правлении совхоза не выказали особой радости при нашем появлении (какой от девчонок толк - больше проедят, чем наработают…), но всё ж-таки выделили под проживание заброшенный домик, выдали полосатые чехлы для матрасов, которые надо было набить соломой, солдатские одеяла, а также чугуны, миски, кружки и ложки. Для пропитания обещали каждый день по пятилитровому бидону молока и по пять буханок хлеба, а картошки можно есть «от пуза».

   На следующее утро наш девчачий десант был вытряхнут из бортовой машины вместе с горой раздолбанных ящиков и кучей пустых мешков на край огромного перепаханного поля.
Бригадир, весь какой-то изжёванный мужичонка, быстренько выдал нам новые брезентовые рукавицы, а также ЦУ - собрать картошку, рассортировать её по размерам на крупную, среднюю и всякую там мелочь, рассовать соответственно по мешкам, а оные мешки «как следовает укупорить». Пообещав вернуться часа через четыре, чтобы отвезти нас на обед, бригадир испарился, оставив ощутимый запах перегара.

   Сентябрь в том году выдался противно дождливым и ветреным, поэтому и одёжка у нас была соответствующей – резиновые сапоги, натянутые на толстые шерстяные носки, фуфайки –
этакие стёганые на вате чудовища, делающие всех девчонок одинаково смешными и неуклюжими, а в довершение всего этого великолепия – не без изящества намотанные на голову разноцветные тёплые платки.

   Мокрые поля с вывернутыми пластами глинистой земли, где по поверхности была рассыпана выдернутая ботва с болтающимися на ниточках клубнями, казались оставленным противником полем боя, где корчились в судорогах несчастные маленькие солдатики, брошенные и своими и чужими погибать в грязных земляных окопах.

   Бесконечный дождик превращал картофельные поля в непролазное болото и делал наше пребывание там совершенно бессмысленным. Но добраться до дома можно было только на бортовой машине, которую за нами пришлют совсем не скоро. Видимо, в такой же ситуации
оказались и ребята из воинской части, ковырявшиеся потихоньку на соседнем поле. Но у них были хотя бы плащ-палатки, укрыться под которыми добрые вояки нам и предложили весьма галантно. Солдатики были милыми, весёлыми и симпатичными, а потому и получили приглашение приходить к нам в гости, благо их часть располагалась совсем недалеко от нашей временной стоянки. А мы получили ответное приглашение - приходить к ним на танцы в выходные и держаться вместе на зависть всем остальным.

Всё так и случилось. Нам было весело и хорошо вместе, и я впервые не чувствовала себя «гадким утёнком», как в школе. Напротив, стряхнув неказистые осенние одёжки, оставив в раздевалке сапоги с налипшими комьями глины, и выпорхнув, наконец, в наполненный музыкой зал, мы сразу же попадали в водоворот дружеских улыбок, восклицаний, и, не успев ещё перездороваться со всеми, уже лихо отплясывали «шейк-шейк». Кажется, мы все были немножко влюблены друг в друга, а когда кому-то из ребят не удалось в очередной раз попасть на танцы, он прислал нам всем смешную и милую записочку: « Я рад бы видеть вас, друзья, Но нет – нельзя, увы – нельзя…». А другой сочинил трогательный стих,
кусочек которого я помню до сих пор: «Пускай порой палатки промокали, порой усталость нас валила с ног, но я скажу, что много потеряли, кто на картошке побывать не смог».

В один из редких не дождливых дней мы собирали, как обычно, картошку, сортируя её по размеру, но поскольку дождя не было, работалось как-то особенно весело и азартно.
Картофелины как будто сами выпрыгивали из рук и с удовольствием сами же раскладывались по нужным ящикам. Может быть, просто я поймала ритм и получала от этого огромное удовольствие, наполовину танцуя, наполовину жонглируя картошкой. И пребывала в этом завораживающем состоянии, пока не услышала ехидный голосок: «Только посмотрите, КАК он на неё смотрит…» И вот тут я почувствовала, что щёки мои горят, что всё тело окаменело, и что нет никакой возможности обернуться и посмотреть, о ком они говорят…

Когда мне всё же удалось сдвинуться с места и повернуться, наконец, с неуклюжей грацией допотопного робота, я сразу увидела… ЕГО. Я не видела его лица, но это был именно ОН, я узнала бы его из тысяч других. Ведь это так просто: «Ты в сновиденьях мне являлся, уже во сне ты был мне мил…» Мой прежний мир зашатался и рухнул. А в самом центре нового мира стоял, небрежно облокотившись на капот военного «каблучка», мой Онегин-Печорин, и взгляд его, без всяких сомнений, был направлен именно на меня…