Знаете вот это поганое чувство, будто еще вот-вот, и все, хуже уже некуда? Эта мысль пронеслась в ее голове пару часов назад. Потом, как и следует ожидать, все стало в разы хуже, а теперь - картина маслом.
Она мокрая, грязная, тонет в чертовом колодце, пытаясь затолкать себе же в глотку сразу горсть размякших таблеток. Потому что лучше таблетки, чем все, что принесли с собой последние двенадцать часов. Лучше таблетки, чем обжигающий ужас, который будто уже смешался с ней, стал ей самой, набатом отбивая по вискам, будто мантру, “выхода нет”. Гулкие удары сердца вторили ему на подпевках - “выхода нет”.
И страшно не от гнетущего ожидания своего конца, страшно от того, что это, может быть, еще не конец. Страшно думать, что (или кто - она еще не поняла) может поджидать ее в неумолимо прибавляющейся воде. Страшно понимать, что это началось ничерта не двенадцать часов назад, а в ровный шаг на три года в прошлое.
От тихого, колющего глаза ужаса она вся стала, как оголенный нерв, который обложили битым стеклом со всех сторон, - сплошная боль. Но та самая боль, это она знала наверняка, отрезвляет мозг.
Думай-думай-думай. Сбивчивый шепот самой себе под нос. Пожалуйста, думай, давай же. Лихорадочный вдох. Вот оно, яркой вспышкой боли отпечатывается на закрытых веках. Ответ где-то тут. Подносит к глазам руки, покрытые разводами запекшейся крови. Еще один рваный вдох.
Вереница воспоминаний упрямо бежит назад. Вот первый шажок в сегодняшнее утро: сумка с вещами в багажнике машины, за рулем лучшая подруга, голос Курта Кобейна хрипло рвется наружу из динамиков. Не то. Еще один шаг на два дня в прошлое: последняя капля спокойствия убегала сквозь пальцы, не попрощавшись.
Вот оно.