Было раннее утро, когда старый моряк, в выгоревшей, истертой штормовке причалил к земле. Он застрял в пути на целых десять часов, ужасных десять часов, проведенных в моторном отсеке, в обнимку со старым дизелем, который отказался быть добрым другом и помощником когда до дома оставалось каких-то несчастных пятьдесят миль. Он ковырялся в моторе, измазанный, ободравшийся в кровь среди вони масла и топлива, раскачиваясь на волнах, бившись затылком о балку на каждой благословенной богом волне.
Когда звезды стали бледными, а волны посерели в приближении рассвета, моряк смог, наконец, завести прокляты мотор и продолжить свое долгое утомительное возвращение домой. И хотя дома его не ждал никто, кроме бродячего пса, которого он иногда подкармливал, его все равно тянуло в эту убогую халупу с жестяной печкой и крысиным писком по ночам. Всем нужен дом, даже крысам и псам.
Ступив на твердую землю, он оглядел блеклые силуэты домов и поплелся домой. Городишко только начинал просыпаться, медленно пробуждалась жизнь, сбрасывая дремоту.
Моряк толкнул тяжелую, не знавшую замку дверь и вошел домой, бросил в угол свой мешок, повесил куртку на гвоздь. Он тяжело сел на единственный табурет в единственной комнате и, опустив локти на стол, принялся забивать свою трубку.
В котомке в углу лежала рыбешка, которую надо было приготовит сегодня на ужин, пока она не провоняла, или кинуть ее в бочку с рассолом и расправиться с ней зимой, или отдать псине. Он раскурил трубку и выпустил облако густого крепкого дыма. На сердце полегчало, в руках и ногах пробежали маленькие иголочки взбудораженных нервов. Напряжение державшее его столько часов, начало отступать. Он вдруг понял, как страшно он устал, как потяжелели руки и отекли ноги. Он стащил с себя ботинки и пошевелил онемевшими вдруг пальцами. На плите медленно закипал чайник. Серость за окном стала лишь чуть светлее.
Моряк был хмур: его лодка явно испускала последний дух. Его кормилица и надежда протянуть еще один лишний год,как будто задумала уйти в рай для лодок, в Корабельное Море, куда попадают все посудины после гибели, ну разве что кроме тех несчастных, которые затонули еще при спуске на воду, так и не обретя своей лодочной души, погибнув, оставшись навсегда досадной ошибкой человеческой инженерной мысли. Но и те лодки, к которым прикованы души людские запертые на этом свете, тоже не могут уйти в Корабельное Море, они носятся по морям, дикими призраками, с командой проклятых душ на борту.
Но лодка Моряка отработала свой век славно, пройдя тысячи тысяч миль в шторм и штиль, рассекая черные, серые, лазурные, зеленые, голубые волны, волны стольких цветов, что и представить себе невозможно. не то, что запомнить.
Но она помнила. Моряк видел это. Попадая в воды, где они уже были однажды, лодка словно узнавала знакомые буруны, с грацией знающей ландшафт лошади, она врывалась в знакомые воды. Моряка всегда поражало эта черта, и он восхищался ей и дивился столько лет, сколько ходил вместе с ней. Он чувствовал похожие эмоции, возвращаясь в знакомые вод, напряжение, которого он как будто не замечал в чужих морях наконец отступало, растворяясь в соленой воде родного залива.
Все это проносилось в его голове, проплывало, никак не отражаясь на хмуром озабоченном лице. Собственно это был параллельный поток мыслей, будничные заботы вертелись в голове настойчиво и требовательно, но мысли о судьбе лодки постоянно колыхались рядом.
Немного похозяйничав и завершив пару обязательных дел, Моряк без ног рухнул в койку и мгновенно заснул.
***
Поспав несколько часов, он провел остаток дня на берегу, копаясь в моторе, учиняя мелкий ремонт, изредка прерываясь на перекур. Мотор барахлил, было отчетливо слышно, что он не в порядке, однако причина не находилась. Моряк любил свою лодку и чувствовал ее, как близкие люди чувствуют друг друга. Время, проведенное вместе в морях, тысячи миль, сотни штормов, все это было причиной того, что сознание Моряка воспринимало информацию без активного участия его мозга.
Находясь в рейсе, он сам не осознавал, что его уши улавливают весь спектр звуков, их малейшие нюансы, реагируют на любые, даже самые незначительные отклонения. Он улавливал эти осколки информации, не замечая, для него это было чувство, знание, но знание неосознанное. Глаза зорко следили за горизонтом, но периферическое зрение выхватывало направление волн, крен, привычное расположение предметов на палубе и в рубке. Волосы и кожа чувствовали ветер, все тело воспринимало качку. Иными словами он настолько привык ко всем условиям и явлениям морской жизни, что удерживал вниманием совершенно все свое окружение, не осознавая это.
Но иногда были моменты, которые несколько выделялись из привычной системы ощущений. В такие моменты, когда он начинал, забывшись разговаривать со своей лодкой, и лодка его слушалась. Как живой организм, словно ей можно было управлять голосом. Он говорил с ней, гладил ее борта, и лодка словно отзывалась. Иногда любовь не требует наличия двух личностей. Личностей в общепринятом понимании этого слова.
Словом, Моряк копошился на своей лодке самозабвенно, с наслаждением. Конечно, этого нельзя было заметить со стороны. Его хмурое лицо, ругательства, которые то и дело вырывались изо рта создавали впечатление, что ему все так осточертело, что еще немного, и он отправит на костер эту посудину, лишь бы только никогда не прикасаться к этой развалюхе. Но это было лишь виденье, подобные мысли даже не появлялись в его голове. Он любил свою Лодку.
У моряка был друг. Библиотекарь. Пожалуй, это была самая странная и причудливая дружба в городе. Но она была и самой впечатляющей. Они дружили с детства, с самых малых лет. Они прошли через все, их пути расходились и сходились, они могли не видеться месяцами. Библиотекарь был чудак. Еще бы не чудак. Быть библиотекарем в городишке, где люди читали так же часто, как окружавшие их собаки, чайки и рыбы. Но он не унывал, да что там, он был рад этому. Его страстью были книги, и меньше всего на свете он бы хотел, что бы его книги, редкие, красивые, с белыми страницами книги трогали рыбаки или рыбы.
Он был в высшей степени неподходящим человеком для этого города. Словно причудливая прихоть проведения рукой судьбы посадила его здесь на холодном берегу северного серого моря. К нему привыкли и любили его. Он был достопримечательностью, редкостью, которую берегли. К нему ходили, когда нужна была помощь ученого или хотя бы образованного человека. Но конечно его не понимали, и никто не дружил с ним. Кроме Моряка.
Они подружились в детстве. Детская дружба не требует оснований. Детям не нужно общих интересов для дружбы. У них один общий интерес: детство. Но вот проходит время, и дружба нуждается в подкреплении. Мы не можем дружить с любым, с каждым подряд человеком. Нам нужны точки соприкосновения.
Дети - это вода, они могут принять любую форму и заполнить любое пространство, они перемешиваются и переливаются, с легкостью и естественностью они начинают общение и дружбу. Но потом они взрослеют, и они каменеют или замерзают, не столь важно. Они обретают форму и уже не каждая фигура сможет сложиться с другой фигурой. Найти человека, с которым эти формы совпадут как детали головоломки с каждым годом становится сложнее и сложнее.
Когда у вас появляется новый друг в детстве, это естественно, это понятно, вы принимаете это с легкостью. Потом, с годами, вы встречаете такое событие с радостью, с интересом, в зрелом возрасте с восторгом и воодушевлением, чем ближе к старости вы искренне удивляетесь, если с вами происходит что-то подобное. Вот такая механика дружбы.
Они подружились совсем детьми. Морячок и Закорючка. Моряк попросил Закорючку, как тогда его звали в школе, прочитать ему единственную книжку, которая была у него дома, «Морские Истории боцмана Катрама». Он не умел читать, но его до глубины души поражали картинки на страницах книги, и Закорючка читал для него вслух по вечерам, когда они сидели на крыльце и пили мамин чай.
Эта книга перевернула судьбы обоих, но как по-разному! И именно тогда Моряк осознал свою любовь к морю и стал Моряком, он подарил другу свою единственную книгу, на всю жизнь запомнив каждое слово, прочитанное ему вслух. А Закорючка принял подарок с радостью и благодарностью, осознал тягу к книгам и решил стать Библиотекарем, посвятив этому свою жизнь. Ведь какое же это чудо, когда в брикете бумаги помещаются тысячи морских миль, сотни странствий и путешествий!
Моряку повезло с другом. Библиотекарь в свои 39 оставался ребенком, он был той самой водой, которой наплевать на формы и углы. Он легко сливался с происходящим. Моряк, конечно, давно принял свою форму, он напоминал коралл, кривой, шершавый, царапучий коралл, и все люди, которым приходилось разговаривать с ним, очень ясно это ощущали. Но когда они встречались с Библиотекарем, их дружба становилась простой как в детстве, их личности совмещались, и коралл погружался в воду, и вода заполняла трещины, и коралл, кажется, становился уже не таким шершавым.
Они много говорили, Библиотекарь умел видеть в Моряке мыслителя, он умел вынести на свет все те размышления, наблюдения о мире, судьбах и процессах, которые зрели, выкристаллизовывались в его голове в течении многих часов, пока он бороздил морские дали на своей Лодке. И никто не мог даже представить себе, что такие сокровища мысли могут быть в простой моряцкой голове, а Библиотекарь мог и знал, как вывести их на поверхность, поднять из глубины.
Они могли часами разговаривать, Библиотекарь, словно коллекционер бережно собирал жемчуг мысли, а Моряк выговаривался, выговаривался за все те часы, дни молчания в море. И он говорил обо всем, о чем додумался и они пили виски или грог или черное пиво, и говорили всю ночь на пролет, а бывало и до обеда.
Но было одно, Моряк никогда не рассказывал ему о лодке, точнее о Лодке, он никому не рассказывал о том, что или кто для него лодка. Хотя Библиотекарь о многом догадывался и сам. Умный человек.
Вечером Моряк вернулся домой, он устал, наскоро перекусил, сварил себе чаю и сел на крыльце тихо посидеть перед сном. Он не удивился, когда увидел долговязую, худую фигуру своего друга не удивился и обрадовался. Он всегда был рад видеть друга. Он встал, налил чая и молча протянул кружку, они сидели, смотрели на море и не спеша говорили.
Иногда получается вот так остановится и сесть на крыльце с чашкой чая, забыть про дела, не думать о проблемах, никуда не спешить, не стремиться что-то сделать пока не село солнце. И обратить внимание на море и облака, на чай в руке, на друга и его слова. Солнце опускалось в облака, зависшие над горизонтом, небо меняло цвета каждый момент.
Внизу у причала, качалась на волнах Лодка, от кружки шел пар, от дыхания тоже. Библиотекарь курил папиросу, покашливая и щурясь на заходящее солнце, Моряк курил трубку, выпуская дым, добавлял новые облака на закатное небо.
- Мне надо на материк. – сказал Библиотекарь, - пришли новые книги, я должен забрать их.
- Я могу сам забрать их для тебя.
- Нет-нет, что ты. Просто отвези меня туда.
- Туда 20 часов ходу и в ноябре. Это не летняя прогулка.
Библиотекарь посмотрел на друга с вызовом и заявил, что это его не пугает, что, мол, он уже ездил на материк, один раз, что он не боится и что он оденется потеплее.
- Тут еще такое дело, Моряк. Я должен сам забрать книги и еще кое-что… Там еще надо купить подарок для Мэри.
- Подарок?
- Да, я вот думаю…я хочу жениться на ней. Очень давно, ну ты знаешь. И Я, знаешь, на той неделе сделал предложение.
Вот это да! Библиотекарь женится? Моряк никогда бы не поверил в это! Чудно!
- И что она ответила?
-Вот ты дубина! Догадайся сам, раз уж я еду на материк за подарком!
Библиотекарь рассмеялся и запустил окурок в лужу перед крыльцом.
-Ладно, мне пора. Скажи, когда мне быть готовым. Спокойной ночи, друг.
У Моряка на душе было очень тепло, когда он смотрел в спину Библиотекарю, пока тот карабкался по скользкой дороге наверх к поселку. Потом подмигнул Лодке и пошел спать.
Засыпая, он все думал о своем друге. Как вот бывает, нашлась и для его воды чашка, Мэри - прекрасная пара для него. Кто-то бывает с тысячью женщин переженится и все одинок, не встретит свою, как бы не старался. А вот Библиотекарь за всю жизнь только с одной Мэри и за руку то держался и сразу в точку, сразу нашел свою. А Моряк? Где его половина? Он уже давно это знал. Он встречал ее каждый день, говорил с ней, проводил с ней почти все свое время. И он был не против, раз уж так жизнь сложилась, от своих нельзя отречься. Это невозможно. Судьба, она потому и судьба, что против нее не попрешь.
Солнце уже зашло, небо полыхало розовым, облака кружились в медленном танце и тихо качалась у причала старая Лодка.
***
Они проскочили к большому городу на большой земле быстро и легко. 20 часов сократились до 18, море было спокойным, и мотор работал ровно. Моряк всю дорогу прислушивался к звукам его работы и, наверное, даже почти успокоился, почти поверил, что все в порядке. Собрав все что надо, забрав книги и купив подарки после обеда, они отправились обратно.
Уже после темноты, обогнув мыс, через несколько часов они влетели в жуткий шторм. Не сказать, что это был самый страшный шторм в его, Моряка, жизни. Он видал и пострашнее, да только сейчас он был не один на своей Лодке. Для Библиотекаря этот шторм был первый и самый жуткий в жизни.
-Не ссы, Букварь, довезу я тебя до твоей Мэри! – Моряк хотел, что бы его голос звучал бодро, и, наверно, это сработало. Хотя Библиотекарь так и лежал, с выражением ужаса на лице.
Была полная темнота, огромные валы поднимались над Лодкой гигантскими черными горами, швыряли ее друг другу. Дерево трещало, сталь скрипела, мотор надрывался, и дрожал, сжавшись в комок, Библиотекарь.
Моряк не терял самообладания, он стоял за рулем и упорно взбирался на новую волну и скатывался с уже оседланной. Но был спокоен, но внутри страшно ругал себя последними словами. Как можно было выйти в море в такое время, не узнав прогноз, как можно забыть про пассажира.
Внезапно его слух поймал какой-то чужой звук. Это чихнул мотор, по лодке прошла дрожь и, вдруг, что-то изменилось. Он понял Лодке конец.
Он вдруг ощутил Лодку всем своим существом, словно это была нога или рука. Лодке было плохо и Лодка собралась умирать. Моряк почувствовал боль, она пронзила его по всему позвоночнику и застряла в голове. И стало понятно: это не его боль, он почувствовал боль своей Лодки. «Тихо, тихо, милая, потерпи. Мне тяжело вместе с тобой. Мне тоже больно, я чувствую. Но нам надо отвезти Закорючку домой. С нами уже понятно, а у него жизнь начинается».
Всех тряхнуло так, что Библиотекарь отлетел к другой стенке и саданулся затылком, Моряка впечатало в стекло, которое с чмоком лопнуло и посыпалось на пол. Он даже не заметил этого, прыгнул обратно к штурвалу. Лодка упала с волны всем днищем о воду и сразу врезалась носом в следующую. Мотор ревел как зверь.
«Держись, малышка, нам домой надо дойти. Давай, давай. Ну ты сама подумай, мы с тобой столько лет вместе, состарились вместе и помрем вместе, но он то. Ему домой надо, он только любовь нашел, ему с нами помирать нельзя»
Он говорил с ней всю ночь, невероятно, но Лодка пережила этот кошмар. Библиотекарь очнулся на рассвете, открыл глаза и вслух очень удивился тому факту, что они живы и почти дома.
Моряк не удивлялся, он молча правил. Все изменилось за одну ночь. Момент, когда он произнес два обещания, две истинных клятвы был переломным. Словно боги, или звезды, или волны приняли то, что он сказал и решили «да будет так!»
А Моряк понял, что то, как раньше он чувствовал Лодку, ничто по сравнению с тем, как это было теперь. Он молчал и правил, но он чувствовал каждую доску, каждую железку, как жгло разбитое окно, как ныл мотор, как болело перо руля. Лодка стала им, а он стал Лодкой. Он не просто видел Библиотекаря, неуверенно поднимающегося на ноги, он чувствовал его вес на досках палубы. Он все понимал, ему не надо было ничего говорить, он молчал и правил.
А Библиотекарь сидел и смотрел на него, как он управляется лодкой, как он терпит боль, и как его поцарапанное залитое кровью лицо больше не хмурится. Он видел, как его друг вдруг утратил свой обычный обеспокоенный вид. Библиотекарь не видел причины, он не понимал, что изменилось и что произошло.
Они вернулись домой живые. С благодарностью и облегчением ступили на твердую землю. Попрощались на пристани, Моряк остался на лодке, а его друг помчался домой.
Библиотекарь весь вечер в красках рассказывал Мэри про ночное бедствие. Мэри охала и гордилась, что у нее такой храбрый жених.
- А Моряк что? Как он?
- Как надо, Мэри, он как надо. Налей мне еще вина. И подай вон ту книгу. Да, в коричневой обложке.
Моряк не пошел домой. Он остался на Лодке. Он провел в городе еще 3 дня, но сходил с Лодки не дольше чем на пару часов. Он больше не мог оставить ее надолго. «Скоро, скоро, милая. Я помню. Потерпи еще немного» Он навестил могилу матери, отдал долг пекарю, забрал чайник и табак из дома и оставил там же на столе письмо.
«Закорючке от друга»
За час до рассвета Моряк завел мотор на Лодке, забил трубку и вырулил на фарватер. Звезды меркли, черные волны становились серыми.
А вскоре показались первые лучи света.
Никто не знал, что было написано в том письме, а Библиотекарь никогда не никому не рассказывал, даже Мэри. Но он хранил это письмо в Библиотеке, на центральной полке, среди страниц книги, с которой началась их дружба и его библиотекарство, на которой были написано детскими кривыми буквами: «Закорючке от друга»
Лодка вышла в открытое море. Она шла легко, как молодая, Моряк чувствовал эту силу и радовался ей. Волны доходили до середины борта, а земля скрылась из виду. «Ну, что, старушка, ты готова? Я готов» Мотор заглох. Никогда не дававшая течи лодка стала набирать воду как губка, Моряк стоял широко расставив ноги, словно врос с палубные доски, да он и врос. Вода была холодной, привычной, мягкой. Его руки лежали на штурвале, уши ловили даже мельчайшие звуки, волосы ощущали ветер. Они умирали вместе, согласно данному слову.
Они погружались, ни единого звука, кроме боя волн и криков чаек. Трубка с шипением потухла, выплюнув последнее облачко. И вот они легко заскользили вниз, в глубину, в Корабельное Море.
Всегда вместе.
04-07.11.2015