– Слушай, козел! Ты знаешь, что дома нет мяса?!! – на весь кабинет прошумел озлобленный Сонькин голос.
Калориферная краснота растеклась по лицу Тыренко, он ткнул выключатель громкой связи, а после планерки послал подчиненных в подсобное хозяйство. Но куры оказались костлявые, и когда Тыренко вместе с Шестеркиным, торжественно несшим ящик с битой птицей, зашел домой, то Соня взяла одну курицу за синюшные ножки и, не смущаясь постороннего, треснула ею мужа прямо по лысой голове…
Соньку не любили даже коты. Как-то Семеныч пригласил чету Тыренко к себе в гости. По квартире разгуливал только что помытый сибирский кот, со слипшейся шерстью, а оттого похожий на крысу. Он подошел к Соньке обнюхать, что для котов совершенно обычно, а она брезгливо оттолкнула его ногой и произнесла:
– Фу, какая гадость!
Кот внешне не отреагировал, огляделся и ушел, а потом, когда все сели за стол, он незаметно подкрался, скрытый от глаз столешницей и скатертью, повернулся к Соньке задом и умудрился облить ей ноги своей природной жидкостью от трусов до пяток… Но самец самцу рознь: Тыренко жене не мстил, он вымещал домашние обиды на других, младших по званию…
***
Если бы хохол Дудкин знал, с кем имеет дело и что спальный гарнитур был прихотью Соньки, то был бы молчаливее. Вот уж где поверишь, что молчание – золото.
Но судьба не так сурова, как кажется, – она часто дает второй шанс, а то и третий, и у Дудкина шанс вернуть деньги появился. Его разговоры на рынке о комбинациях со злополучной мебелью каким-то образом достигли службы безопасности налоговой полиции, которой командовал довольно честный службист Витя. Как он затесался средь кадров Семеныча, не понятно. Это как «в семье не без урода», только наоборот. Дудкина вызвали для допроса.
Через считанные дни после этого Дудкин по звонку открыл входную дверь, а там на фоне ядовито-зеленых подъездных стен и бело-серого потолка темнел поджелтушенный лампочкой Тыренко.
– Здравствуй, Дудкин, – уныло прохрипел он.
– Здравствуйте, Николай Владимирович, – пожелал и Дудкин.
– Разговор к тебе есть.
– Проходите.
Только закрылась входная дверь, как Тыренко тут же заговорил о деле:
– Из-за тебя Дудкин увольняют меня.
– За что?
– Под дурака не коси. Ты ж наябедничал, что я тебя обманываю: полгода не отдаю деньги за гарнитур. Меня в мошенничестве обвиняют. Так-то. Под монастырь подвел, а я ж обещал, что отдам.
– Николай Владимирович, вы уж извините, сколько ждать можно? – урезонил Дудкин.
– Знаешь, какие махонькие зарплатки в налоговой полиции? – воззвал к жалости Тыренко. – Жена – то одно, то другое. Никак не скопить.
– Вы хотя бы частями рассчитывались, – обиженно сказал Дудкин.
– Рассчитаюсь, обязательно рассчитаюсь, Дудкин. Но прошу тебя, как друга, прошу. Напиши расписку, что я вернул деньги, а то меня ж раскрутят, как торгаша какого, – взмолился Тыренко, готовый расплакаться.
– Но, Николай Владимирович, а где ж гарантия…
– Клятва! Долг верну через три дня. Клянусь. Чем угодно. Хочешь, мамой поклянусь? – надрывно спросил Тыренко.
– Да что вы, – расчувствовался Дудкин.
– Хочешь, папой поклянусь? – изменил предложение Тыренко.
– Не надо, – попросил Дудкин.
– Хочешь, детьми своими или Сонькой поклянусь? – не унимался Тыренко, порываясь встать на колени…
Дудкин схватил Тыренко за руки и потянул вверх, не давая начальственной личности достичь коленями пола.
– Не надо так, не надо… Что вы? – растерянно просил Дудкин.
– Дудкин, ты пойми, если меня уволят, то возврат твоих денег затянется на длительное время, – воззвал к рассудку Тыренко. – Я ж никогда не отказывался от долга. Да и в дальнейшем не смогу отказаться, ведь об этом знает мое руководство, Семеныч в курсе. Все мои обязательства перед тобой останутся в силе. Подходи в любой момент, помогу…
От стольких почти коленопреклоненных заверений начальственной особы у Дудкина возникло великое ощущение, будто его грудная клетка распирается изнутри газами должностного роста. Он стремительно, хоть и умозрительно приподнялся над полом, словно воздушный шар. Коли такой человечище, как Тыренко, падает на колени пред ним, пред бывшим деревенщиной Дудкиным, то кто же тогда он, Дудкин, по своей величине!? Под потолком подъем души Дудкина прекратился, голова души уперлась в облагороженную железобетонную плиту, похожую на плотную облачную преддождевую пыль. Душа Дудкина глубоко вздохнула, чихнула и слетела назад в ладони почти покинутого тела, где обычно и водилась. Дудкин ожил, по-спринтерки написал расписку, что Тыренко с ним рассчитался за спальный гарнитур и, поглаживая того по спине, проводил за порог.
Как только Дудкин закрыл дверь, Тыренко радостно помчался вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Он подпрыгивал на лестничных площадках и в полете над их затертыми коричневыми плитками звучно ударял одним ботинком об другой, будто исполнял вальс-бабочку…
Быть в дураках привычно для тех, кто верит. Но какой дурак признает, что он дурак? Психология дурака настроена на оправдательный мотив легкой польки жертвы обстоятельств. Ведь если признаться себе, что ты поступил, как дурак, то надо меняться. Но дурак не намерен меняться, он считает себя законченным…
Спустя некоторое время Дудкин понял, что Тыренко его и в этот раз обманул. Но считал ли он себя виноватым? Нет. Он еще долго размышлял о приключившемся с ним происшествии примерно так:
«Тыренко – мошенник. О моей истории точно знают и его сослуживцы и руководители, но деньги не вернули. Значит, все такие… Может, он поделился моими деньгами, всех купил. Лучше забыть».
Действительно о спальном гарнитуре и долге Дудкин постарался забыть, и это у него получилось. Лишь иногда ночью он просыпался от одного и того же кошмара: ему снилась темная нераспознаваемая личность в черном костюме и шляпе и говорила: «Насчет денег не беспокойся. Отдам, отдам…». Тогда Дудкин просыпался, резко открывал глаза и омерзительно потел, видя, как силуэт приснившейся личности медленно растворяется в черноте телевизионного кинескопа, а потом он хватался рукой за золотую цепь и пересчитывал ее звенья, чтобы узнать, не похудела ли.