Глава Вторая -- Три старые дамы вяжут носки смерти.
Я привык к разным происхождениям время от времени странностям, но обычно они быстро проходили. Эта седьмая по счету круглосуточная галюцинация оказалась мне не под силу. Оставшуюся часть школьного года мне казалось,что весь кампус меня разыгрывает. Ученики вели себя так, будто были на все сто уверены, что миссис Кэрр - бойкая и самоуверенная блондинка, которую я впервые увидел, когда она садилась в наш автобус после экскурсии, - была нашей математичкой с самого Рождества.
Всякий раз, когда я закиывал удочку насчет миссис Доддз, просто чтобы посмотреть, смогу ли я кого-нибудь расколоть, на меня глядели как на психа.
В результате я почти поверил им - миссис Доддз никогда не существовала.
Почти поверил.
Но Гроувер не смог бы меня одурачить. Когда я назвал ему имя Доддз, он немного растерялся, но потом решительно заявил, что такой не существует. Но я-то знал, что он врет.
Что-то происходило. Что-то случилось в музее.
Днем мне некогда было об этом думать, но по ночам образы миссис Доддз с когтями и кожистыми крыльями заставляли меня просыпаться в холодном поту.
Погода продолжала чудить, что не могло положительно повлиять на мое настроение. Как-то ночью ураган выбил стекла в моей комнате. Через несколько дней самый крупный торнадо, когда-либо замеченный в долине Гудзона, возник всего в пятидесяти милях от Йэнси. Одно из из текущих событий, которое мы обсуждали на занятиях по социологии, было необычно большое количество небольших самолетов, сбитых в этом году внезапными шквлистыми ветрами над Атлантикой.
Почти все время я пребывал в раздражении и заводился с пол-оборота. Оценки мои покатились под гору. Я все чаще ввязывался в перебранки с Нэнси Бобофит и ее подружками. Почти на каждом уроке меня выставляли в коридор.
Наконец, когда наш учитель английского мистер Николл в тысячный раз спросил, отчего я так ленюсь и не желаю учить тесты по правописанию, я ему нагрубил. Назвал его старым, выжившим из ума пропойцей. Я даже не был уверен, что это значит, но звучало не слабо.
На следующей неделе директор послал маме письмо, официально уведомляющее, что на будущий год мне придется распрощаться с Йэнси.
Отлично, твердил я про себя. Просто отлично.
Мне ужасно хотелось домой.
Мне хотелось жить вместе с мамой в нашей квартирке в Верхнем Ист-Сайде, даже если придется ходить в бесплатную среднюю школу, ладить с моим препротивным отчимом и наблюдать, как он все вечера напролет режется в свой идиотский покер.
И все же... в Йэнси было что-то такое, о чем я потом буду скучать. Леса, вид на них открывался из окна моей комнаты, Гудзон вдалеке, запах сосен. Я буду скучать по Гроуверу, который был хорошим другом, пусть даже немного странным. Я беспокоился, как он переживет следующий год без меня.
И по урокам латыни я тоже буду скучать - мне будет недоставать глупых турниров мистера Браннера и его веры в то, что я могу выиграть.
По мере того как приближалась экзаменационная сесссия, я готовился только к тесту по латыни. Я не забыл, что мне сказал мистер Браннер: этот предмет будет для меня вопросом жизни и смерти. Сам не пойму почему, но я начал ему верить.
Вечером накануне последнего испытания я впал в такое отчаяние, что швырнул " Кембриджское руководство по греческой мифологии" в дверь своей комнаты в общежитии. Слова плыли и кружились у меня перед глазами, буквы выделывали "восьмерки", будто катались на скейтборде. Я ну никак не мог запомнить разницы между Хироном и Хароном или между Полидектом и Полидевком. Что уж там говорить про спряжение всех этих латинских глаголов.
Я расхаживал по комнате с таким чувством, словно под рубашкой у меня по телу ползают муравьи.
Я вспомнил серьезное выражение лица мистера Браннера, его глаза, которым, казалось, уже тысяча лет. " Испытание пройдут только лучшие, Перси Джексон".
Набрав полную грудь воздуха, я подобрал с пола книжку по мифологии.
До этого я никогда не просил учителей помочь мне. Может, мне поговорить с мистером Браннером? Он задал бы мне какие-нибудь наводящие вопросы, на что-нибудь намекнул. Так я хоть как-то заглажу вину за тот большой жирный "неуд", который получу на его экзамене. Мне не хотелось покидать Йэнси с мыслью, будто он решил, что я не постарался выучить его предмет.
Я спустился вниз, туда где помещались кабинеты преподавателей. В большинстве помещений лампы уже не горели, было пусто, но дверь кабинета мистера Браннера стояла приоткрытой, и полоска света падала в коридор.
Я был уже в трех шагах от кабинета, когда услышал доносившиеся изнутри голоса. Мистер Браннер кого-то о чем-то спросил. Голос, явно принадлежавший Гроуверу, ответил: "...беспокоился насчет Перси, сэр".
Я замер.
Обычно я не подслушиваю, но попробуйте устоять, когда твой лучший друг говорит о тебе со взрослым.
Я подошел чуточку ближе.
--... один этим летом, - говорил Гроувер.- Я имею в виду, единственный полукровка в школе! Теперь, когда мы в этом уверены и они тоже это знают...
-- Мы только все испортим, если будем подталкивать его, - ответил мистер Браннер. - Нам нужно, чтобы мальчик созрел.
-- Но у него может не оказаться времени. Летнее солнцесостояние - это черта...
-- Мы должны решиться сами, без него, Гроувер. Пксть наслаждается своим неведением, пока может.
-- Сэр, он видел ее...
-- Пусть думает, что у него разыгралось воображение, - стоял на всоем мистер Браннер. - Туман, насланный на учеников и преподавателей, убедит его.
-- Сэр, я... я не могу снова пренебречь своими обязанностями. - Гроувер задыхался от волнения. - Вы знаете, что это может означать.
-- Ты ничем не пренебрегал, Гроувер, - мягко сказал мистер Браннер. - Я бы, так или иначе, разглядел, кто она такая. Теперь позаботимся о том, чтобы Перси дожил до следующей осени...
Учебник по мифологии выпал у меня из рук и тяжело шмякнулся об пол.
Мистер Браннер замолчал.
Сердце бухало в груди. Подобрав книгу, я попятился назад по коридору.
За освещенной стеклянной дверью кабинета мистера Браннера скользнула тень, куда более высокая, чем мой прикованный к инвалидному кресту учитель, и державшая в руках нечто, подозрительно напоминавшее лук.
Открыв ближайшую дверь, я шмыгнул внутрь.
Черерз несколько секунд я услышал характерный звук, будто кто-то топал по полу деревянными башмаками, затем дыхание, словно какое-то животное принюхивалось к двери, за которой я прятался. Чей-то крупный темный силуэт помедлил перед стеклянной дверью, затем прошел мимо.
Пот капельками стекал у меня по шее.
Где-то в коридоре раздался голос мистера Браннера.
-- Никого, - пробормотал он. - Нервы у меня совсем сдали после зимнего солнцестояния.
-- У меня тоже, - ответил Гроувер. - Но могу поклясться...
-- Возвращайся к себе, - велел мистер Браннер. - Завтра тебе предстоит долгий и трудный день.
-- Лучше не напоминайте.
Свет в кабинете мистера Браннера погас.
Мне показалось, что я прождал в темноте целую вечность.
Наконец я выскользнул в коридор и вернулся к себе.
Гроувер лежал на своей кровати и штудировал конспекты по латыни так, будто и не вставал.
-- Привет, - сказал он, глядя на меня затуманенным взором. - Готов к тесту?
Я ничего не ответил.
-- Выглядишь ужасно. - Он нахмурился. - Все в порядке?
-- Просто... устал.
Я отвернулся, чтобы он не видел выражения моего лица, и стал готовится ко сну.
Из того, что слышал внизу, я ничего не понял. Хотелось бы верить, что все это я просто себе навоображал.
Но одно было ясно наверника: Гроувер и мистер Браннер говорили обо мне за спиной. Они думали, что мне угрожает какая-то опасность.
На следующий день, когда я выходил из класса после трехчасового экзамена по латыни и перед глазами у меня кружились все греческие и римские имена, которые я переврал, мистер Браннер окликнул меня.
На мгновение я испугался: неужели он узнал, что вчера вечером я подслушал его разговор с Гроувером? Но дело было не в этом.
-- Перси, - произнес мистер Браннер, - не расстраивайся, что приходится покидать Йэнси. Это... это к лучшему.
Он говорил мягко, участливо, и все же его слов встревожили меня. И хотя он сказал это вполголоса, остальные ребята, заканчивавшие тест, могли его услышать. Нэнси Бобофит одарила меня ухмылкой и язвительно скривила губы, изображая воздушный поцелуй.
-- Окей, сэр, - пробормотал я.
-- Я хочу сказать... - Мистер Браннер раскачивал свою коляску взад-вперед, словно не был уверен, как продолжить. - Это неподходящее место для тебя. Дело было только во времени.
У меня защипало в глазах.
Мой любимый учитель перед всем классом говорит, что я и не мог справиться. Перед этим он целый год твердил, что верит в меня, и вот теперь говорит, будто я достоин того, чтобы меня выгнали.
-- Конечно, - ответил я, весь дрожа.
-- Нет, нет, - сказал мистер Браннер, - я все перепутал. Я пытаюсь сказать, что... ты не обычный мальчик, Перси. Это не имеет никакого отношения...
-- Спасибо, - выпалил я. - Большое вам спасибо, сэр, что напомнили.
-- Перси...
Но я уже убежал.
В последний день семестра я запихнул свою одежду в чемодан.
Осиальные ребята доводили меня, обсуждая свои планы на каникулы. Один собирался автостопом добраться до Швейцарии. Другие отплывали в месячный круиз по Карибам. Как и я, они были малолетние преступники, но богатые малолетние преступники. Их отцы занимали важные посты, были послами или знаменитосятями.
Я был никто, и звали меня никак.
Они спросили, что я собираюсь делать летом, и я сказал, что возвращаюсь в город.
Чего я им не сказал, так это того, что летом мне придется выгуливать собак или продавать подписку на журналы, а в свободное время - переживать, попаду ли я в школу осенью.
-- А! - сказал один из них. - Это круто!
И они продолжили разговаривать, будто меня тут и нет вовсе.
Единственный, с кем я побаивался прощаться, был Гроувер, но, как выяснилось, делать этого не пришлось. Он заказал билет до Манхэттена на тот же "грейхаунд", что и я, поэтому мы снова оказались вместе и вместе ехали в город.
Во время путешествия Гроувер то и дело тревожно выглядывал в проход, наблюдая за другими пассажирами. Я сообразил, что он постоянно нервничал и дергался с тех самых пор, как мы выехали из Йэнси, ак будто ждал: должно случиться что-то плохое. Сначала я подумал, что он беспокоится, что кто-нибудь начнет его дразнить. Но в "грейхаунде" дразнить его было некому.
В конце концов я устал сдерживаться.
-- Высматриваешь тех, которые знают? - со значением спросил я.
Гроувер чуть не подпрыгнул на сиденье.
-- Что... что ты имеешь в виду?
Я признался, что подслушал его разговор с мистером Браннером вечером накануне экзамена.
У Гроувера забегали глаза.
-- И что ты успел услышать?
-- Ну... не так чтобы много. Что это за черта - летнее солнцестояние?
Он вздрогнул.
-- Послушай, Перси... Я просто беспокоился за тебя, понимаешь? Я имею в виду галлюцинации о математичках, которые превращаются в злых духов...
-- Гроувер...
-- И я рассказала мистеру Браннеру, что, возможно, ты оказался в стрессовой ситуации, потому что никакой миссис Доддз не было и...
-- Эх, Гроувер, врать ты все равно не умеешь.
У него зарделись уши.
-- Возьми просто так, ладно? - Он вынудил из кармана рубашки замусоленную карточку. - На случай, если я понадоблюсь тебе летом.
Текст на карточке бы набран замысловатым шрифтом - настоящая пытка для моих страдающих дислекцией глаз, - но в конце концов мне удалось разобрать нечто вроде:
Гроувер УНДЕРВУД
хранитель
Холм полукровок
Лонг-Айленд
Нью-Йорк
(800)009-0009
-- Каких полу?
-- Да тише ты! - умоляюще произнес Гроувер. - Это мой, ну... мой летний адрес.
Сердце у меня ушло в пятки. У Гроувера был летний дом. Мне никогда в голову не приходило, что его семья может быть такой богатой, как и у других учеников Йэнси.
-- Ладно, - мрачно ответил я. - Может, и загляну как-нибудь в твой особняк.
Гроувер кивнул.
-- Или... или если я тебе понадоблюсь.
-- А с чего это ты мне вдруг понадобишься?
Вопрос прозвучал резче, чем мне бы того хотелось.
Гроувер весь покрылся краской до самого кадыка.
-- Послушай, Перси, правда в том... что я... я вроде как бы должен тебя защищать.
Я уставился на него.
Круглый год я ввязывался в перебранки и драки, чтобы оградить его от хулиганов. У меня даже сон пропал - так я беспокоился, что ему будет доставаться от ребят, когда меня нет. И тут вдруг он заявляет, что он мой защитник.
-- Гроувер, - сказал я, - от чего конкретно ты собираешься меня защищать?
И тут у нас под ногами раздался оглушительный скрежещущий звук. Из-под приборной доски повалил черный дым, и весь автобус наполнился запахом тухлых яиц. Водитель чертыхнулся, и "грейхаунд", переваливаясь с боку на бок, съехал на обочину шоссе.
Несколько минут водитель, громыхая железом, копался в моторе, а потом сказал, что всем надо выйти. Мы с Гроувером потянулись к выходу вслед за остальными пассажирами.
Выйдя, мы оказались на проселочной дороге - место такое, что и внимания не обратишь, если тут не случится авария. С нашей стороны шоссе росли исключительно клены, и вся земля под ногами была замусорена тем, что выбрасывали из проезжающих машин. На другой стороне, через четыре полосы асфальтовой дороги, над которой дрожало полуденное марево, располагался старомодный прилавок с фруктами.
Разложенный на нем товар выглядел привлекательно: громоздившиеся друг на друга ящики с кроваво-красными вишнями и яблоками, грецкие орехи и абрикосы, кувшины с сидром в ванне на ножках, полной льда. Клиентов не было, только три старые дамы сидели и вязали пару самых больших носков, которые я когда-либо видел.
Я имею в виду, что носки эти были размером со свитер каждый, но это определенно были носки. Дама справа вязала один из них. Дама слева - другой. Леди посередине держала огромную корзину с пряжей цвета электрик.
Все трое выглядели глубокими старухами, бледная кожа лиц сморщилась, как увядшая фруктовая кожура, серебристо-седые волосы покрывали белые косынки в горошек, костлявые руки торчали из рукавов выцветших хлопчатобумажных платьев.
Самое странное то, что все трое, казалось, смотрели прямо на меня.
Я поглядел на Гроувера, чтобы сказануть про них что-нибудь этакое, и увидел, что у моего друга аж вся кровь от лица отхлынула. И нос подергивался.
-- Гроувер, - окликнул я. - Эй, парень...
-- Скажи мне, что они не смотрят на тебя! Ведь смотрят же, разве нет?
-- Да. Странно, правда? Думаешь, эти носки мне подойдут?
-- Ничего смешного, Перси. Совсем даже не смешно.
Старая дама, сидевшая посередине, достала большие ножницы - золотые с серебром и длинные, как коса. Гроувер затаил дыхание.
-- Пора садиться в автобус, - пробормотал он. - Пошли.
-- Что? - переспросил я. - Да там сейчас настоящее пекло.
-- Пошли! - Он распахнул дверцу и забрался внутрь, но я остался стоять на обочине дороги.
Странные дамы по-прежнему не сводили с меня глаз. Та, что посередине, перерезала пряжу, и, клянусь, я услышал лязг ножниц сквозь шум проезжавшего по четырем полосам транспорта.
Две ее подруги скатали ярко-синие носки, предоставив мне гадать, для кого же они предназначались - для Снежного Человека или Годзиллы.
Шофер между тем поднял капот в задней части автобуса и отвернул большую дымящуюся металлическую штуковину. Автобус вздрогнул, и мотор ожил, взревев.
Пассажиры радостно загомонили.
-- Готово! - пронзительно выкрикнул шофер. Потом хлопнул по корпусу автобуса шляпой. - Всем на борт!
Как только мы тронулись с места, я почувствовал озноб, словно подхватил грипп.
Гроувер выглядел ненамного лучше. Его трясло, и зубы стучали друг о друга.
-- Гроувер?
-- Что?
-- Что ты о меня скрываешь?
Он вытер потный лоб рукавом рубашки.
-- Перси, что там было, сзади у фруктового прилавка?
-- Ты про тех старых дам? Да что в них такого, приятель? Они ведь не... как миссис Доддз.
Выпажение лица у Гроувера стало загадочным, но у меня появилось чувство, что дамы за прилавком хуже, гораздо хуже, чем миссис Доддз.
-- Просто скажи, что ты видел, - попросил Гроувер.
-- Та, что посередине, вытащила ножницы и перерезала пряжу.
Гроувер закрыл глаза и сделал такой жест, будто перекрестился, но это было не крестное знамение, а что-то другое, что-то... более древнее.
-- Ты видел, как она перерезала нить, - заключил он.
-- Да. Ну и что? - Но, едва сказав это, я почувствовал, что дело нешуточное.
-- Пронесло, - пробормотал Гроувер. И стал грызть ноготь на большом пальце. - Не хочу, чтобы все случилось как в прошлый раз.
-- Какой прошлый раз?
-- Всегда шестой класс. Они никогда не упускют шестого.
-- Гроувер! - Я повысил голос, потому что он и вправду начал пугать меня. - О чем это ты?
-- Давай-ка я провожу тебя от автобусной остановки до дому. Согласен?
Просьба показалась мне странной, но я не возражал - пусть провожает.
-- Это вроде суеверия, да? - спросил я.
Гроувер ничего не ответил.
-- А то, что она перерезала пряжу, - значит, кто-то должен умереть?
Гроувер посмотрел на меня скорбно, словно уже подбирал цветы, которые я больше всего хотел бы увидеть на своей могиле.