Шалом, это «Цимес», мы пишем обо всём, что может быть интересно современным евреям. В нашей новой рубрике «Дома поговорим» мы обсуждаем с друзьями проекта их семейные правила и традиции. Что у них принято, а о чём, наоборот, не может быть и речи? «Цимес» встретился с Дмитрием Ицковичем — человеком, который уже несколько десятков лет открывает в Москве заведения, где можно и поесть, и выпить, и книжки почитать.
«Рюмочные — это “моё место”»
Сижу я в «Дежурной рюмочной» на Новом Арбате не просто так, рюмочные для меня — тоже дом. Хотя лучше, мне кажется, их назвать «моё место». Конечно, я тут скорее архитектор, нежели жилец, я ведь не сплю в них и не гнездуюсь.
Сколько бы ни существовало рюмочных — а они делались в разные времена и разными людьми, — идея всегда сохранялась: это для многих людей «второе место» помимо основного жилья. В журналах рюмочные называли по-разному, но в любом случае московская публика их считает чуть ли не феноменом.
«В наших клубах росли наши дети и дети наших друзей»
Прототипом нашего первого проекта, «Проекта О.Г.И.», была моя квартира с огромной кухней, которая мало похожа на обычный уютный дом. Там меньше чем 15 человек за ужин не садилось, всегда было полно гостей. Можно сказать, что моя собственная квартира была больше похожа на сквот, где всё время кто-то жил, что-то происходило и что-то делалось. И эта атмосфера людности была перенесена во многом в те заведения, которые мы открывали, в том числе в «Зинзивер», «Дежурную рюмочную», клуб «Клуб».
Нельзя сказать, что в Москве не было ничего подобного, прекрасные клубы существовали и до нас — те, что Ира Паперная делала, Боря Раскольников со своим «Третьим путём». Видно было, что эти ребята делали свою историю, и она была близка к тому, к чему другие люди хотели быть причастными.
Гости, которые создавали эту атмосферу, могли в этих заведениях буквально жить. Там, кстати, росли и наши дети, и дети наших друзей.
А сейчас новая итерация: пятничные дети, дети детей или, не знаю, целый паттерн — дети-детишечки. Мне кажется, что эти выросшие дети — отличные дети.
Очень увлечённые культурой, творчеством и пониманием жизни. Вот такая молодёжь у нас сейчас в рюмочные ходит — и это, конечно, очень приятно.
«Дом — это место, где любимые люди»
Глядя на мои проекты, может показаться, что дом для меня — это исключительно веселье и пьянки. Нет, конечно! Дом — это, прежде всего, защищённость и свобода, а остальное вторично. Для меня дом — это то место, где любимые люди, дети и родители, женщины любимые.
Я довольно часто переезжал и одним из своих любимых мест могу назвать дом, где я родился: на Филях, в старом доме, 1940 года постройки, с очень странными квартирами. Что удивительно было — комната для домработницы в каждой квартире. А квартиры-то при этом маленькие, 60 метров, практически двухкомнатные, но обязательно были эти три квадратных метра для прислуги. Дом построили для работников завода Хруничева и аэродрома, который располагался в Филёвской пойме. Там, конечно, жило много интересных людей.
«Я всюду окружаю себя книжками»
Насчёт традиций наших домашних — всё, понятное дело, как у всех. Ничего сверхъестественного. В детстве все Новые года или дни рождения — застолья со всеми элементами программы. У меня мама филолог по образованию, я и сам учился в 67-й школе в филологическом классе у Соболева, а потом в Тарту, у Юрия Михайловича Лотмана.
Для меня все эти разложенные гуманитарные книжки были школьной и повседневной частью жизни. Так и появилась традиция всюду окружать себя книжками.
Вот в клубе «Клуб» так, книжный плюс рюмочная, вполне похоже на правду.
«Вкус к гостеприимству и пиру у меня с детства»
Если без шуток, то, наверное, самые мои важные традиции касаются еды, запахов и вкусов. До 12 лет я каждое лето проводил в Киеве, там была огромная семья, которая жила в небольшой квартире. Тесноты не было, но чувствовалась какая-то соревновательность среди старших: кто как готовит. Мне кажется, что именно тогда я и ощутил этот вкус к гостеприимству, еде и пиру. Мне это с детства привито.
У моих домашних тоже эта тяга к еде была, мама при всей занятости прекрасно готовила и умела прямо очень быстро это делать, ведь в дом всегда приходило много гостей.
«Конечно, я еврей, и очень даже не немного»
В киевском дворе были настоящие еврейские бабушки, которые вязали авоськи или что-то такое и говорили на идише. Ну и у меня в юности, конечно, была настоящая синагога. Это была Архипова горка (сейчас это Московская хоральная синагога в Большом Спасоглинищевском переулке. — Прим. «Цимеса»).
Я в 16-летнем возрасте, да и лет до 20, туда с интересом ходил. Интересовался. Многие приятели выбрали иудаизм как свою религию. В синагогу ходили на праздники, люди знакомились, и можно было прийти, даже если ты не еврей. А про меня нельзя сказать, что я «не еврей» — конечно, еврей, и очень даже не немного.
Знаете, есть такой сюжет у Фазиля Искандера — когда еврей-разносчик приходит в Чегем. Вам небось тысячу раз рассказывали.
Чегемцы в первый раз видят живого еврея и спрашивают его, откуда, чего. И такой вопрос ему задают: а вот еврей, который родился евреем, он сам догадывается о том, что он еврей, или от окружающих узнаёт?
На что разносчик говорит — ну скорее от окружающих.
Жизнь моя была разной, но сильных еврейских традиций у нас в семье никогда не было. Старшие, бабушки и дедушки, были не особо еврейских традиций, дедушка конструктор, а бабушка по маме и вовсе была военный железнодорожник, а потом профсоюзный работник. Сам я часто сотрудничал с израильскими фондами, еврейскими книжными магазинами и издательствами — ничего никуда не девается, всё всегда рядом.
Но я, безусловно, не человек, который живёт согласно еврейским заповедям, я другой религии просто изначально.
Но при этом люблю пересечься с друзьями на Новый год или Хануку — это отличное дело, такое было, и не раз.
«Еврейский мир очень привлекателен для детского сознания»
Кстати, один мой знакомый маленький мальчик ходил тут некоторое время в еврейскую школу. Не то чтобы он иудей, совсем нет, но ему очень понравилось, это был полный восторг. Ему и Ханука понравилась, и Шаббат, и хлеб этот — хала — понравился, ермолка и всё остальное.
Вообще, мне кажется, что для детского сознания еврейский традиционный мир очень привлекателен.
Он сказочный такой, по-своему праздничный, с правильной детской тревожностью и ожиданием чего-то особенного, с ощущением высокой иерархии, в которой мы живём.
Очень объяснительный, там всему есть объяснение — почему мы здесь, что мы здесь делаем.
«Я дислексик. Когда такая языковая ситуация — это очень сложно»
Было как-то дело, я жил в 1990-х в Америке. Причин, почему я там не остался, больше одной, но главная — я дислексик, и мне сложно в другой языковой среде. Как будто есть какой-то серьёзный барьер в изучении языков, я плохо их усваиваю, хотя честно пытался. Не то чтобы я там молчал, в Америке, — я со всеми объяснялся жестами.
Ощущал, конечно, огромный дискомфорт, ведь, когда такая языковая ситуация, это очень сложно. В Америке мне почему-то остро не хватало этого осознания — зачем я на земле, что и как мне делать. Надо ещё сказать, что у меня дети и родители тогда остались в России, так что я не планировал уезжать насовсем. Мне тут хорошо, на родине, так сказать.
«Я не умею ничего коллекционировать, а хотелось бы научиться»
Сейчас я живу на два дома, много времени провожу там, где я родился, на Филях, с мамой. В моём нынешнем жилище нет деления на рабочую зону и зону отдыха. Для меня дом — это просто дом, и всё. Это там, где телефон, где беседы, там я и живу, и работаю. Всё-таки деление на зоны, наверное, больше принципиально для людей, которые занимаются личным творчеством.
Мне тоже нужно и писать что-то, и документы читать, и о чём-то подумать, но на сегодняшний день мне не так важно, где сидеть со всем этим, могу и здесь, в рюмочной. Конечно, шум вокруг отвлекает всех людей, и меня тоже, но, признаться, какого-то своего тихого места у меня просто нет.
Та же история и с личными памятными предметиками — ну нет у меня такого, не обладаю я никакими накопительными свойствами.
Не умею ничего коллекционировать, передавать из дома в дом — и всегда немного завидовал тем, кто умеет. Мне кажется, иметь такие предметы — это как вторая идентичность и на самом деле очень важно и здорово. Хотелось бы научиться этому хорошему и домашнему качеству, может, даже ощутить оседлость хоть где-то.
Записала Соня Назарова
Фото: Марк Боярский специально для «Цимеса»
Читайте также: