Деревня Лужицы, Кингисеппский район. От Петербурга почти 160 км. Если без пробок, то можно добраться за два с половиной часа. И это совсем не то расстояние, преодолев которое можно попрощаться с цивилизацией. На практике по-другому. Доехать до населенного пункта без машины сложно — автобусы ходят редко, мусор вывозят сами жители, баки им не устанавливают уже давно.
Хорошо есть продуктовый магазин, но он больше рассчитан на дачников и рабочих Усть-Лужского порта. Местные уже давно не чувствуют заботы или какого-то особого внимания к себе со стороны районной администрации. Хотя нет — когда в стране отмечают День народного единства, то все федеральные каналы устремляются сюда, чтобы выйти с материалами о том, как славно живет и чтит свои традиции маленький, но гордый народ водь с показательными выступлениями в традиционных костюмах. На этом все обычно быстро заканчивается, репортеры уезжают по разбитой дороге обратно в город, а расшитые сарафаны местные бабушки убирают подальше в шкаф вместе со своими проблемами, которых к несчастью много.
«Музей горел два раза, виновных не нашли»
Казалось бы, как музей и те, кто занимаются сохранением памяти о своих предках, могут кому- то помешать? Оказывается, и так бывает. Мы изменили имя и фамилию нашей героини. Как она говорит, для нее настали лихие времена. И она боится за себя и своих близких. Мария Антонова вожанка. Ее предки исконно жили на берегу Финского залива. Далеко от этих мест она никогда не уезжала. Получила образование еще в Ленинграде и вернулась в родную деревню. Сохранить память о своем народе считает делом своей жизни, но кому-то, оказывается, этим она очень мешает.
Здание музея, в который она нас пускает, уже второе за всю свою небольшую историю. Это красивый бревенчатый дом, внутри уникальные вещи, экспонаты, которым позавидовал бы этнографический музей. «Было больше»,— говорит Мария. В первом пожаре, в 2001 году, сгорела свадебная фата ее мамы, а еще очень много деревянной утвари и фотографий. Теперь на стенах копии.
Кроме всего прочего это был жилой дом, и его владельцам пришлось заново отстраиваться. А Марии потребовалось много времени для того, чтобы убедить своих соседей по деревне отдать в новый музей еще хоть что-нибудь. Люди были сильно напуганы, что в следующий раз подожгут их дома. Расследования, к слову, так и не было, и кто виновен в том, что были уничтожены уникальные артефакты, — до сих пор неизвестно.
Новое здание помогла отстроить компания «СИБУР-Портэнерго», которая управляет терминалом в Усть-Лужском порту. Но ни охраны, ни сигнализации здесь снова нет. А поэтому Мария очень переживает за то, что снова может что-то случится, и все эти артефакты исчезнут, как, например, вот это устройство, похожее на центрифугу для извлечения меда из сот.
В деревне уверены на сто процентов, что таким образом местным жителям недвусмысленно намекают на то, что они тут не нужны и пора бы им отсюда куда-нибудь съезжать. Потому что времена меняются, города растут, промышленные зону вокруг них тоже. В вопросах выгоды и сохранения истории бизнес обычно побеждает. Но обо всем по порядку, вернемся к уникальности этого маленького поселения.
Право на самоидентичность
В 1500 году, когда появилось первое упоминание о деревне Лужицы, согласно записям, в деревне проживало восемь человек. Своего пика население достигло к Великой Отечественной войне: в 1943 году на территории деревень Лужицы и Пески, потом их объединили, проживало уже около 550 человек. Это была дружная деревня, жители которой знали родной язык, но разговаривали на нем только в семье. При советской власти им запрещалось говорить на водьском, только на русском. Но они сумели сберечь и свою азбуку, и особые обозначения, которые относились к тому или иному роду.
Вот сводная таблица хитроумных завиточков и палочек, но для представителей народности водь тут все более чем понятно. Такие как бы «мини-гербы» присваивались конкретной фамилии, а когда сын продолжал род, то добавлялась «палочка» и, соответственно, новое развитие того или иного рода. И такие клейма можно увидеть на кухонной утвари, к примеру, или на ручках рыболовных сетей.
У каждого был свой двор, свое хозяйство. Вожане держали скотину, огороды копали. Занимались в основном рыболовством, ловили лосося в Финском заливе (сейчас, к слову сейчас уже никто не рыбачит). А раньше в каждом доме, обычно стояла бочка с вяленой рыбой.
После Великой Отечественной войны все изменилось. Народ водь записали как «неблагонадёжный», только потому что разговаривали на непонятном языке, который чем-то похож на смесь финского и эстонского. Местным дали 24 часа на то, чтобы покинуть родную деревню. Так они и уехали на долгие почти 15 лет, кто куда: кто в Новгородскую область, кто в Эстонию, кто в Финляндию. Но потом им все-таки разрешили вернуться. Но ни о каком праве на свою самоидентичность речи, конечно, ни шло. В паспорте у них у всех в графе «национальность» значилось «русская» или «русский».
Нина Виттонг, житель деревни Лужицы:
Водские язык и культура близки к ижорским, мы так всегда думали и знали. Мы понимали всегда друг друга, хотя отдельные вещи могли называться абсолютно по-разному. Язык я помню, но без практики сложно. Сейчас начинаешь забывать слова, и даже не у кого спросить. Иногда ночью не сплю и думаю, как то, как это называется. Вот у нас очень интересно, раньше всегда если про кого-то говоришь, то всегда упоминаешь, ну, как бы сказать, прозвище что ли. Всем давали какие-то отличительные обозначения, чтобы было понятно конкретно о ком идет речь.
Я вот раньше не задумывалась, что означает быть вожанкой, да так смешно, когда только-только про нас стали писать, но это уже в 2000-х, то какая-то журналистка назвала нас «водкой», ну не вожанкой, а водкой. Вот мы, конечно, смеялись. Но мне почему-то внутренне приятно, что я вожанка. Мы отличаемся от всех остальных, наверное, тем, что мы друг за друга горой, все помогаем друг другу, а еще что у нас на уме, то и на языке, все очень прямолинейные.
Я, вот сколько себя знаю, здесь живу. Это в моем доме был первый музей, и нас подожгли, всем миром потом собирали нам на этот маленький домик. Помогли все деревенские. А так мы, конечно, остались последние самые коренные. И язык, наверное, только мы и помним, нас так-то по последней переписи было 64 человека, а самых коренных всего от силы 6 человек. И всем, конечно, уже далеко за семьдесят. Вот так и живем.
Впервые они смогли не побояться и сказать, что они вожане, и показать свой герб уже в 2008 году. Однако уже тогда на родном языке говорили единицы, молодежь не особо интересовалась своими корнями, так для этой народности не прошли бесследно все испытания, выпавшие на их долю. Но все самое страшное было еще впереди. Только вернемся ненадолго в начало 2000-х.
В тисках промзоны
Впервые после гонений послевоенного времени жители деревни Лужицы оказались перед угрозой выселения в начале нулевых. Именно в это время начиналось строительство очень нужного и стратегически важного порта Усть-Луга. А промзона, которая автоматически появляется вокруг таких масштабных объектов, неминуемо захватывает близлежащие территории. И деревню Лужицы, которая оказалась в зоне строительства, должны были снести.
От гибели не только конкретно взятого населенного пункта, но и истории целого народа тогда спасло в том числе обращение в вышестоящие инстанции директора Института языкознания РАН Виктора Виноградова. Он писал в Минэкономразвития с просьбой защитить деревню, место последнего компактного проживания народности водь. Он говорил о том, что переселение носителей водского языка из традиционных мест проживания неминуемо повлечёт за собой смерть языка. Сами жители тоже боролись за свою малую родину. Обивали пороги чиновников и в итоге победили.
Южную границу порта пересмотрели, в итоге она не затронула Лужицы, хотя и вплотную подошла к ней. Деревня тогда осталась на своем месте. Но как уже сейчас многим стало понятно, это была не окончательная победа, а только выигранное сражение. Из-за строительства объектов порта жизнь местного населения очень сильно изменилась, лесов рядом с Лужицами стало значительно меньше, а пришлого народа больше. В порт пошла работать часть местного населения — это из плюсов. И вот теперь деревня снова под угрозой исчезновения.
Стройка у погоста
Однажды жители деревни Лужицы проснулись от громких звуков строительной техники. Точнее, они давно уж к ней привыкли, но тут все было как-то совсем рядом. Оказалось, что рубят лес и не то, чтобы где-то далеко, а через дорогу, и прямо у старинных могил. Делянка вплотную подобралась к крестам. Как потом выяснилось, это начали строить транспортную развязку к заводам комплекса по перевалке этаносодержащего газа (КПЭГ). Заказчиком работ выступает «Русхимальянс», генподрядчик ОАО НК «Энергетические технологии».
Сказать, что местных это напугало — ничего не сказать. Они снова отправились на переговоры. Просили прекратить строительство, но их заверили, что дорога пройдет рядом с кладбищем. Кроме того, здесь установят освещение. Но и такое развитие событий местных не устраивает. Во-первых, зачем на погосте яркий свет? Кому он нужен? Во-вторых, такое тесное соседство никому здесь не нужно.
Нина Виттонг, житель деревни Лужицы:
Вы понимаете, это больше чем кладбище, это память наша. Там похоронены целые поколения вожан. Есть могилы начала 18 века. И как можно посягать на эту святую для нас землю? Это, конечно, неуважение и лишний раз нам показывают отношение к нам.
Есть на старинном погосте дерево, а в нем дупло. Это святое для каждого жителя деревни Лужицы место. На Пасху сюда приносят яйца, несут цветы и венки. Таким образом вожане отдают дань памяти своим родным и близким, тем кто нашел успокоение на чужбине. А на каждый праздник День Победы сюда приходят местные, чтобы возложить венки к могиле неизвестного моряка. Во время войны две женщины нашли убитого на берегу залива бойца и с угрозой для собственной жизни (немцы стояли в деревне) похоронили его на кладбище. Этот подвиг здесь чтят и помнят.
Но возвращаясь к стройке транспортной развязки, уже стало известно, что она, скорее всего, все-таки поглотит как минимум два жилых дома. То есть необходимо будет их снести. А с другой стороны машины, в том числе и грозовые, помчатся мимо старинного кладбища, и уже ни о каком покое ни живым, ни мертвым не будет идти и речи. Вожане за всю свою историю сражаются за право, по сути, быть услышанными, замеченными.
Но не стоит это путать с принадлежностью к какой-либо национальности, это общечеловеческие желания и требования. И новая транспортная развязка, конечно, очень нужна, никто не встает против развития новых территорий на благо экономики страны. Просто те, кто исконно жил на своей земле, имеют право голоса, а кто они, водь или русские, не имеет никакого значения, если только речь не идет об исследованиях в области культуры.
К слову, один раз в году они собираются все вместе за одним столом. И не для сюжета по телевидению, а для того чтобы увидеть своих родственников, которых разбросала жизнь по разным городам и даже странам. Они не хотят поднимать никакого хайпа вокруг себя, а хотят просто жить в безопасности и радости как все.
Материал на нашем сайте: «Нас осталось всего 64 человека»: история появления и исчезновения самой малочисленной народности Ленинградской области — водь
Автор: Татьяна Медведева
Городской блог о Петербурге и петербуржцах Скамейка
#малочисленные народы #народы россии #водь #петербург
