Множество раз я обращался к тебе через свои посты, свои комментарии.
Частенько я обижал тебя своими высказываниями, во имя кого-то иного, во имя чужого блага, не обращая внимание на твои переживания.
Знай, я это делал лишь от того, что в тот момент это было единственно верным решением.
Я знаю, что ты слышишь и читаешь обо мне много не лестного. Но ты же знаешь как я к этому отношусь.
Я к каждому знакомому, в твоём лице несу сейчас это откровение.
И ты поймёшь конечно же, если я вновь воспользуюсь твоим расположением, твоим именем, обращаясь через тебя ко всему свету. Как бы громко это не звучало.
Ты точно знаешь мое отношение к государственности и мое личное отношение к обществу. Мы многое пережили в этом нашем "совершенном" мире. Ты также знаешь, что все происходящее сейчас с нашими жизнями, существенно коробит наше восприятие целостности мира, в котором мы родились и проживаем собственную жизнь. Мы родились с тобой в те времена, когда была идиалогия в государстве, когда люди понимали ради чего они просыпаются по утрам и шагают в школу, в институт, на работу. Мы всегда знали и понимали, что за чем следует и ради чего мы тонем в знаниях, в труде.
Сейчас мы НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕМ и потому среди наших близких проскакивает эта эмоция, выражаемая в "не чо нипонимаю" - мы сбились с пути и реагируем на происходящее, отождествляя себя с кем-то, кто с экрана телевизора/радиоприемника произносит ересь. Мы повторяем за теми, кто пишет в новостных газетах слова и предложения с ошибками. Мы повторяем за ними, не задумываясь о том, что это может быть не верно.
Мы рады пошлости и подлости, которую аккуратно нам преподносят в сериалах, которые мы так или иначе видим на экранах собственных телеэкранов. Мы будто через них, пускаем в свои дома чужих и чуждых. Но мы привыкаем и нам кажется, что это норма, что это двигатель нового мира, с которым обязательно нужно считаться, быть толерантным.
Всякая подлость по отношению к нам, теперь не подлость, а способность аргументированная, самовыраженная:
"Я поступил так, потому что не мог иначе именно сейчас." Святость поступков сильно разнится с совестью и часто, даже чаще чем хотелось бы с логикой:"Я изменил и(или) заменил вопреки."
По моему собственному ощущению, все происходящее очень похоже на свободу внутри некоего амбара, окружённого по полюсам восхитительной красотой:
Смотришь на север, там высокие скалы с необычайным лесным покровом, скалы так высоки, что и не видно, что за ними, с самого раннего детства мы мечтаем, что там за высокой скалой чудесный живописный край.
Смотришь на юг и восхищаешься зеленью травы, что аккуратно взрастает каждый год в одно и тоже время и позже, к осени скашивается человеком для заготовки на зиму, скоту.
А по весне вновь этот же чудак, бежит и пашет эти красивые зеленые луга и где-то в дали бескрайние степи.
А на востоке, там где солнце открывается с утра, великие святыни играют в отражении и в этом же отражении слы́шны голоса певчих, что отдают мольбы святым за жизнь, что сведена для нас каким-то неведомым космосом. И мы так верим в это с самых ранних лет и до крайних.
А к вечеру когда солнце уходит на запад, мы видим казармы и дядек, ласковых, снующих вокруг. Они все как на подбор. С шашками и в бескозырках. Кокарды блещут, отражая ход и гул стоит в своих вечерних залпах.
В казармах лошади стоят и седла их начищены до блеска.
Весь этот мир прекрасен, особенно в ту минуту мой дорогой друг, когда ты видишь своих близких, когда они счастливы и живы. Когда они куда-то спозаранку, бегут и вечерами не спеша гуляют.
Но вдруг найдётся среди нас чудак, он будто бы умней и вроде краше. Захочет он забраться на гору иль выйти в дивный луг, а может к солнцу выйти, где оно встаёт - туда, за даль высоких куполов и башен. Но тут же будет возвращен обратно, мужчиной без улыбки, в кокарде, с шпагой и в седле, ведь так далёко убежал наш чудик.
И вот он вновь среди других шатаясь, свидетельствует будто есть забор.
Что есть забор за далью дивных гор и башен. Шумит и раздражает двор, пажей, учёных и соседей наших.
"Он сумасшедший!", слышно из окон, - "Его в темницу, в камни и на цепи!
Пусть бродит сам и знает, что смешён,
Что горы тут, а там луга и степи."
И мир снова живёт! Вдоль амбара и чудесных пейзажей вокруг. Поперек виден путь из разбитой годами дороги,
К нам по ней, из далёкой столицы идут,
господа, парикмахеры кстати и ... Боги.
Солдат командует:"Сюда!"
И стадо рыпнется не глядя,
Вот повар тут и пекарь, дядя,
Тот, что с кокардою у лба.
Ещё какой-то с шприцем справа,
Уже нелыбится, поверь.
- Ну кто смелей?! Попить отвара.
Ты сможешь после, у дверей.
Один укол и ты в порядке,
Как царь всех виданных зверей.
И наш чудак шагнул не глядя:
"Сперва мне нужен брадобрей!"
"Все будет!" - громко славит дядя,
С златою шашкой на спине:
"Давай дружок - один укольчик,
И будешь брит, и сыт в двойне!"
Чудак не думая шагает,
Себя за щеки он кусает ,
Мечтает, что еды в двойне,
Соломы может быть втройне...
И дом теплее и уютней,
И паспорт может на мундир,
А там и свадьба в горизонте,
И память может... на весь мир.
Один чудак, за ним другие,
Все жмутся стадом, вот-те крест,
Один лишь дядя на постое,
Не колется, не пьёт, не ест.
Его порою даже жалко,
Один средь всех как истукан,
Уж парикмахер укололся,
И повар на укол был зван.
Все-все событьем вдохновленны,
Все-все уколов новых ждут,
Один лишь он чуть разъярённый:
"Вакцину что-то не везут!"
Его хвалебно воспевают,
Ему мольбы все говорят,
Мол ты спаситель, ты учёный,
Ты - дядя, точно нужен тут!
А он с утра до темной ночи,
Вокруг известных полюсов,
Не спит, не ест, не ссыт, не дрочит,
Но шепчет клички чудаков.
Ведь нет имен не им, не дяде,
Они все будто взаперти,
Одни глупы и всё не глядя,
А он боится "отойти".
Он имени в своей отваге,
Забыл в тетради начертать,
Чтобы случайно, вместе с стадом,
Не обознаться, в план не встать.
Чтоб после мог он отказаться,
И чином верхним щеголять,
С отарой этой не питаться,
Не жить с ней рядом, не страдать.
К чему я тебе это все пишу, дело всё в том, что я в очереди. Я записался на укол. Я сделаю это не ради лугов и пашен, не ради того, что там за забором и даже не ради дядьки с усами и шпагой, как в моем рифмованном рассказе.
Я знаю, что следующие, после нас... Дети.
И я сомневаюсь, что кто-то из них сможет противостоять, снова будет предложен выбор без выбора. И потому до того, как попадут в этот порочный узел они, я принесу это через себя.
Я не верю и не верую в ложь, которой окружён, я слышу ее во всех новостях своего края.
Большинство предприятий, и высоко сидящих руководителей не встанут в очередь, в надежде, что это скоро лопнет, закончится. А народ свой, в качестве живого щита, легко выставляют вперёд, создавая внутренние документы, мол если не встанешь в очередь и не пройдешь через это, то мы выставим тебя домой, без содержания, без права работать, за гроши! И будем ждать нового указа, по которому обязательно сможем тебя ещё и уволить.
Мало того, что нам приходится вставать в очередь, которой мы не доверяем, ради работы, которую мы ненавидим, за отношение ввиде нищенского содержания и унижение, бесправие и полнейшее понимание того, что если не эта работа, то ты пропадешь, утонешь в бесконечных кредитах и долгах. А может ещё заболеешь и сдохнешь как собака, ведь тебя не пустят ни в магазин, ни в больницу, ни в морг.