оглавление канала
Я, кое-как выбралась из ее медвежьей хватки и рявкнула на Степаниду, все еще стоявшую на коленях.
- Ты лучше скажи, как к той твоей пасечной избе то проехать?!
Она как-то скукожилась, сморщилась вся, и начала шепотом приговаривать, при этом раскачиваясь из стороны в сторону все еще стоя на коленях:
- Это что же это я??? Сама, своими руками, сыночка единственного под тюрьму подведу??!!
Но мне уже было не до политесов. Время уходило. Я чувствовала это всем своим существом. Я схватила ее за ворот полушубка и постаралась заглянуть ей в глаза.
- И в тюрьме люди живут. А еще тянуть резину будешь, совсем без сына остаться можешь! Ну???!! Быстро говори, где твоя домушка стоит??!!
Степанида сглотнула трудно, словно комок бумаги у нее в горле застрял, и принялась объяснять:
- Дорога на Хворобино. Как километра два от деревни то отъедешь, там, налево вырубка старая идет. Вот по той вырубке еще километра четыре будет. Как на берег выйдешь, так там уже и недолече будет, по правую руку. – Жалко закончила она, почти шепотом.
Я глянула на Михалыча.
- В общем так. Ты сейчас дуешь в контору. Там в моем столе, в ящике прямо сверху, лежит бумажка с домашним номером телефона Копылова Владимира Дмитриевича и следователя Пиреева Ивана Петровича. Дозвонишься хоть до одного из них, скажи, что от меня. Объясни ему, что тут у нас. Долго не говори. Знаю я тебя, начнешь дипломатию разводить, да заикаться. Скажешь, что Астахов с компанией в пасечном домике у Степаниды. Расскажешь, как добраться. Все понял?
Михалыч испуганно кивал и таращил на меня глаза. Потом, набрался отваги и спросил:
- А ты куда?
Я уже обувала унты и проворчала:
- Куда, куда… На Кудыкину гору. Задержать если не смогу, так, может, убийства не допущу! - И уже в самых дверях проговорила. – Я твое ружье возьму. Совсем без оружия с ними не столкуешься.
Схватила ружье Михалыча, стоявшее в углу у самых дверей, и не слушая воплей старого егеря и причитаний Марии Афанасьевны, вылетела на улицу. Вскочила на Матильду и сдавила ее бока ногами. Она сразу взяла быстрый темп, как будто, тоже чуяла, что времени почти не осталось. А у меня, в такт перестуку ее копыт, в голове билась только одна мысль: «Не успеть!! Убьют парня!»
Пробираться ночью по тайге снежной зимой – то еще удовольствие. Но, с другой стороны, зимой легче. Черные стволы деревьев четко выделялись на белом снегу. Как въехали в лес, я почти отпустила повод. Матильда умница, сама выбирала дорогу. К моему удивлению, снега было совсем даже не по брюхо лошади. По старой просеке был накатан вполне приличный санный путь. Однако, частенько они тут катались, и никто даже внимания не обратил, куда же ведет эта славная дорога, а главное, кому оно надо.
Ружьишко у Михалыча было так себе. То ли дело, мой карабин. Но, лететь сейчас на кордон за карабином времени не было. Ничего, глядишь, продержимся и с ружьишком до подхода основных сил. Главное, чтобы они парня не ухайдакали до моего приезда. А там, как обычно, война план покажет. Главное, в драку ввязаться.
Луна шла на убыль. Уже половинку отъели небесные мыши от лакомого куска. Но, и этого света было вполне достаточно, чтобы видеть дорогу впереди и четко прорисованные тени деревьев. По небу проплывали рваные клочья облаков, иногда закрывая слабой тенью голубоватый свет ночного светила. Мороз явно пошел на убыль. Это могло означать только одно. Не сегодня завтра может начаться метель. Все следы завьюжит, запуржит помощница Хозяина-Морозко. Ой, не ко времени, совсем не ко времени! Но, дай Бог, успеем этих упырей прихватить. Только бы Михалыч сумел дозвониться и все толково объяснить. Ну, будем надеяться, он справится.
В том, что Володя поторопится, узнав, что меня опять неведомо под какой танк понесло, я даже и не сомневалась. Нет, конечно, можно было сейчас запрятаться за какой-нибудь особо развесистый куст. А, как милиция покажется, то дорогу им указать. И мое дело сделано. А, Степан… Ну, что ж, Степан. Он сам напросился. Кто ж ему велел не слушать умных советов то? Вот, пусть сейчас сам и расхлебывает. Он мне даже не друг. А, доведись с ним встретиться на темной дорожке, так, думаю, он бы быстро во врага превратился. Но, передо мной стояло зареванное, опухшее от слез, и некрасивое лицо тетки Степаниды.
Мать. А для меня, саму лишенную этого очень рано, это слово не просто много значило. Оно было Свято. Именно поэтому, сейчас я ехала по ночной лесной дороге, пытаясь спасти этого балбеса, ее сыночка. Потому что знала, что на свете ничего нет горше слезы матери за своих детей.