оглавление канала
Степанида, тем временем, отошла от своих грустных раздумий и продолжила.
- Стал Степушка вечерами пропадать. Я-то, дура, еще порадовалась. Думала, может зазнобу какую себе завел. А потом, не выдержала и спросила, мол чего это ты по ночам шастаешь, али любишься с кем? Так, не таись то от матери, скажи. Я же не враг тебе. А он так лицом сразу озлился. Говорит, не твое это, мать, дело! Как же не мое, говорю. Я же мать тебе, не чужой, чай человек. А он только дверьми хлопнул, и в эту ночь и вовсе не явился. А наутро то, пожар в конюшне случился. Степка то смурной стал. Все больше молчит, да бровями супится. Да, и тогда я еще ничего дурного то не смекнула. Мало ли.. А, когда ты второго дня ко мне пришла, да про серьги то эти проклятущие заговорила, тут то я все и поняла. А Степан в спальне был, от тебя хоронился. Я-то, маленько отошла, да к нему и приступила с расспросами. Говорю, чего это ты удумал, шельмец?! Серьги верни, пока худшей беды не накликал. А он то на меня голос поднял! Это на мать то свою, которая его кормила-поила, жилы на работе рвала, чтоб ему только жилось то слаще, чем нам довелось!!! Говорит, ты уж старая, ничего в жизни не смыслишь. Всю жизнь в грязи прожила, и меня, говорит, туда же тянешь?! Я, говорит, другой жизни хочу! Я на него то рявкнула сразу. А он в ответ, маменька, говорит, я узнавал, серьги эти цены немалой. Мне их здесь не сбыть. А, мол, Игнашка то Астахов, мне в этом поможет. Конечно, говорит, часть денег то он себе за это потребует. Ну, и Бог с ним. Там знаешь, говорит, какие деньжищи. И внукам твоим хватит и правнукам. И сама то, говорит, на старости лет по-человечески заживешь. У меня так все внутри и осело. Ноги затряслись, не держат совсем. Я ему говорю, что Ольга то права! Игнат ни с кем делится не будет! Почто ему?! Все то всяко лучше, чем половина. А Степушка то и говорит. Мол, у него своего добра девать некуда. Он четыре года назад егеря старого уморил допросами, все золото то проклятое Игнатовское искали с Переделкиным тогда, чтоб его черти на том свете жарили бесперечь, куманька то моего!! А у того егеря тоже кое-что было. Видать, нашел он старый схрон хозяйский с цацками разными, когда поправлял то на заимке дом. Вот, Игнат то, добро то и прибрал. И никому словечка не сказал. Уж тогда знал, что с подельниками делиться то не будет. И до поры до времени в конюшне под полом и спрятал то добрище. А я ему и говорю, что таким людям сколько не дай, все мало будет!!! – Она опять замолчала. Взяла сама графинчик с водкой и выплеснула остатки в кружку. Одним залпом выпила ее, шумно втянула носом воздух. Посидела немного раскачиваясь, и вздыхая тяжело. Потом, будто опомнившись, опять продолжила говорить.
- Серьги то эти проклятые он в сарайке все это время прятал, как оказалось. Игнату то только вчера про них рассказал. А. до этого, все намеками, да недомолвками. Мол есть еще вещь ценная, а что, да у кого, говорит, разведать надобно. Вот Игнат то и не уходил никуда. Почуял, видать, зверюга добычу носом своим длинным! А Степушка то мой, все надеялся, что может самому удастся сбыть их. Так вот, часа два назад он домой залетает и кидается вещи в мешок свои какие-то запихивать. Говорит, не теряй меня маменька. Отлучиться придется ненадолго. А я ему, куда это ты, милок, собрался? А, он на меня глазищами так зыркает, вроде, как ему шибко весело. Говорит, поеду за новой жизнью. Говорит, договорились, мол, они с Игнашкой то, в доме нашем пасечном встретиться. Я его вроде за полы то схватила. Криком кричу, что не пущу его никуда. А он меня-то как тряханет, что я в угол улетела. Это ж он, стервец, на мать руку поднял! Да, шут бы с ним!! Чует мое сердце, не к добру это все!!! – Она опять начала скатываться в истерику.
Я повернулась к Михалычу.
- Это как такое могло случиться? Ты же сказал, что они в Хворобино приехали. Как Степан то так быстро назад обернулся?!
Михалыч замялся, смущенно опустив голову вниз.
- Дак я, это… - Начал он по своему обыкновению заикаться. – Я их проследил, как они за деревню то выехали. А там то одна дорога, в Хворобино. Куда им еще то деваться? Вот, я и сказал.
Я прищурилась и перешла на ласковый шепот.
- А про Игната? Тоже сам додумал?
Старый егерь поднял на меня жалостливые глаза и тут же опять понурился. Сначала, видно соврать хотел, но понял, что дело серьезное и не решился.
- Ага, сам …
Я, не отказывая себе ни в чем, сразу ему поведала, что я об этом думаю. Но, тут, Степанида опять отвлекла меня от красочного пояснения того, что следует делать с такими партизанами-разведчиками вообще и с Михалычем, в частности.
Она, вдруг, бухнулась на колени с лавки и завыла, заголосила опять.
- Убьют егоооо!!! Кровиночку мою единственнуююююю…!!! Ольга, знаю, добром тебя не встречала, но и зла не творила!!! Помоги, Христа ради!!!! Знаю, многое можешь!!! Помогииииии….!!! Век Бога за тебя молить будуууу…!!!
Я отпрянула от Степаниды, но она опять вцепилась в мои ноги мертвой хваткой. Михалыч кинулся ее поднимать. Да, не тут-то было! Она выла, как полоумная с причитаниями и всхлипами. И тут, Мария Афанасьевна опять смогла меня удивить. Своей маленькой сухонькой ладошкой она заехала Степаниде по лицу один, да второй раз, так, что голова у тетки дернулась и выть она перестала.