- Ира-а-а-а-а-а-а! Встава-а-а-а-а-а-а-а-ай! Ира-а-а-а-а-а-а-а!!!
- А? Что?!
Кто бы меня тогда ни разбудил, или что бы меня тогда не разбудило, я ему каждый день мысленно говорю «спасибо».
Но начать, наверное, надо по-человечески, сначала. Хотя, вспоминается всё какими-то пятнами, как отдельными блестящими каплями на поверхности вчерашнего супа.
Чем ближе подходил день отъезда, тем сильнее волновалась бабушка.
- Нет, не дело вы придумали с этим Ленинградом… с Петербургом. Ну куда вы поедете? Подумаешь, актрисы погорелого театра! Сейчас не успеешь оглянуться – конец четверти, контрольные… Да и Валентине вашей охота вас тащить!
- Бабушка, она не Валентина. Она Милена Валентиновна! Ну бабушка! Наконец-то у нас в ДК настоящая жизнь началась, перспективы какие-то появились, конкурсы… Ну она и выбрала нас со Штерн очень удачно. Чтобы ей всех не везти. А у нас со Штерн дуэт как раз хороший.
- Ну куда ты с этой Штерн поедешь? Ты же её так не любишь, она тебя так не любит…
- Бабушка, ну какая ты наивная, я прямо не знаю! Ты вот сериалы смотришь? Ты думаешь, там все актёры прямо друг друга обожают? А играют любовь. А мы со Штерн и по сценарию друг друга терпеть не можем. Поэтому нам проще. Милена Валентиновна думает, мы хорошо играем. Щас! Ничего мы не играем. Просто такие.
- У меня прямо сердце не на месте, - вздыхала бабушка. - Почему вы будете не в гостинице жить? Хотя и гостиницы тоже и горят, и взрываются… Но всё-таки хоть как-то поспокойнее. В какие там она вас комнатушки поселит?
- Бабушка, ну я же тебе уже сто раз говорила. У Милены Валентиновны в Питере подруга туристам квартиры сдаёт. А сейчас и не сезон, и будние дни, и народу мало. И ремонт она как раз делать в них собирается. Так и нам лучше, подешевле. И представляешь, как нам повезло – их две маленькие, крохотные, одна на первом этаже – а другая, прямо над ней, на втором… В одной Милена Валентиновна спать будет, а в другой мы со Штерн.
- Ты там смотри – газ, свет, воду, утюг…
- Бабушка-а-а! Ну мы же не на три года туда едем. Нам всего-то одну ночь переночевать. Один день – сам конкурс, а второй – гала-концерт и награждение.
- Всё это я знаю…
***
Алёна Штерн училась со мной в одном классе и жила в нашем доме во втором подъезде. Мать её сбежала к какому-то мужчине то ли на север, то ли на юг. А их с братом оставила отцу. Вернее, это брату он был отец, Алёне он был отчим.
Было время, когда мы со Штерн считались чуть ли не лучшими подругами: ходили вместе в школу и из школы, в театральную студию ездили чуть ли не за руки, репетировали то у меня, то у неё дома до хрипоты.
А потом Штерн как подменили. На уроке английского её посадили с Лукиной – и всё. Она прилепилась к этой Лукиной, будто только сейчас её увидела, а меня знать больше не хотела. Хотя мы с ней не ругались, не ссорились ни разу. Даже из-за ириски.
Иногда, в классе или в школьном коридоре, я краем уха слышала:
- Это только кажется, что у неё волосы такие пышные. А если ей намочить голову – то будут такие жи-и-иденькие… Сосульки. У неё вообще-то жидкие волосы, если их намочить. Крысиный хвостик.
- А веснушки тоже… Неужели нравится так ходить, как тараканом обгаженной, - поддакивал кто-то. – Почему бы не взять нормальный тональник…
И всё это обо мне.
А в тот год, в девятом классе, после летних каникул пришла Штерн очень странная. Без своей длинной косы (такая и у её сбежавшей матери была). И укушенная. Да-да, она говорила, что её в лесу, якобы, клещ укусил, что его у неё из-под кожи вытаскивали. И с тех пор, она, якобы, иногда будущее видит.
Были те, кому это всё жутко нравилось. На переменах окружали её и давай:
- Штерн, а меня видишь?
- А меня?
- Боброва, - начинала Штерн, вперив глаза в будущее, - будет женой олигарха.
- О-о-о-о!
- Родит троих детей.
- Будете мне в роддом апельсины носить, - просияла Боброва и пролила на парту замазку.
- А я? – спросила Воротилкина, поправляя длинную чёлку.
- А ты будешь кассиром в «Дикси!».
- Что?! Это почему это?! Значит Боброва… за олигарха, а я кассиром!
- Просто кто-то фильмов насмотрелся, - буркнула Наташка. – «Гостью из будущего», наверное, насмотрелась…
- Я малобюджетные совковые фильмы не смотрю! – огрызнулась Штерн. – Беликова вот вижу. Беликов летит. Беликов лётчиком будет. А тебя Ветровская, - она повернулась ко мне, - я в будущем не вижу…
- Ну и не надо, - сказала я и вытащила литературу вместо алгебры.
- Я тебя не вижу, потому что тебя там нет. Ты умрёшь молодой. До восемнадцати лет.
- Я буду ходить на могилку… - притворно заплакал Редькин.
- Это не смешно, ребят, - встряла Зотова. – Не все ведь доживут до восьмидесяти пяти. Не все даже до двадцати пяти доживут… Вон Лермонтов погиб в двадцать шесть… Просто Ире, наверное, надо ускорятся, чтобы больше успеть, раз ей так… мало ост… не важно.
И вот с этой Штерн мы ехали вместе в Питер, играть вместе спектакль.
***
Я избавлю вас от утомительных подробностей наших сборов, и сколько раз мама, бабушка и даже обычно не вмешивающийся ни во что дедушка повторили слова «смотри», «включи», «выключи», «закрой», «проверь», «осторожнее»… Я ведь в то время одна дальше Ново-Ромашкино не ездила…
И вот наконец, мы с мамой, которая провожала нас на Ленинградский вокзал, ждали Штерн у подъезда.
Она вышла, везя за собой довольно внушительный чемодан на колёсиках.
- Алёна! Ты куда так нагрузилась?! – ахнула мама. – Ты чего, девочка? Вы насколько едете?!
- А у меня там… реквизит.
- Какой реквизит? – не поняла я. – Нет у нас никого реквизита. Только твои рога и моя шляпа…
- Ну ладно. Не реквизит. Я просто не хочу выглядеть глупо. Но там у меня… одеяло…
- Одеяло?! Зачем?
- Чтобы ночью накрыться. Мне всегда холодно.
- Алён, не придумывай! – рассмеялась мама. – Там всё это есть, я у Милены Валентиновны спрашивала. – Давай, распа…
- Нет, там не такое. У меня аллергия на верблюжью шерсть… и вообще на всю шерсть. У меня своё, бамбуковое.
- Ну хорошо, - сдалась мама. – Хочешь, я повезу?
- Не-а. Сама.
***
- Здесь, конечно, всё немного поцоканное, и обои грязненькие уже, - Милена Валентиновна открыла дверь наших питерских «апартаментов».
- Да нет, что вы! – я вошла и огляделась.
- Но на таких условиях, девчонки, нам грех жаловаться.
Маленькая чистенькая кухонька – плита, раковина, столик, две табуретки. Комнатка со шкафом и двумя кроватями.
- Повезло нам с Настей! Такие хоромы! А то ютиться нам в хостеле «Здравствуй, вошь»! Нет, Настя, конечно, просто человечище! Сказку нам устроила! Вот и плита есть. Согреться можно, чаю попить. Только конфетами не злоупотреблять: всё слипнется, связки слипнуться! Алёна, ты там всё фантиками шуршишь! Так, мои девочки, но не Евочки, располагайтесь, обживайтесь. Нам уже скоро ехать. Я наверху, над вами.
***
Как мы отыграли спектакль? Отыграли как отыграли. Я не помню. После того, что было потом, спектакли не помнятся.
Мы ложились спать. Я ставила будильник на 7:30.
- Алёна, ты ложишься? Мне свет бьёт в глаза…
- Щас…
- Ну сколько можно сидеть в телефоне?
- Да я родителям пишу.
Родителям? Она же знает, что я знаю… Она подняла на меня глаза и исправилась:
- Ну папе. Какая разница?
- Так, дверь закрыли, газ выключили, воду выключили, свет погасили. Алён, я окно открою? Душно…
- Холодно!
- Так ты же одеяло с собой привезла! Где твоё одеяло? Чего ты не достаёшь?
- Мне это сойдёт.
- Хм! Так ты же говорила, что у тебя аллергия!
- Она периодическая. Сейчас нет.
- Ну ты же его всё равно уже привезла! Ты его просто выгулять решила до Питера и обратно? – я не выдержала и расхохоталась в подушку. – Чудачка ты! Кому расскажешь – анекдот, просто анекдот! Тащила с собой одеяло из Ромашкино в Питер!
- Смейся. А то когда ты… ещё посмеешься, - холодно прошептала Алёна, не отрываясь от телефона.
- Ну не знаю – не знаю, может быть, когда завтра получим Гран-При.
Из квартиры сверху позвонила Милена Валентиновна:
- Девчонки, спать! Вижу из вашего окна свет. Ложитесь, завтра тяжёлый день.
***
- Ира-а-а-а-а-а-а! Встава-а-а-а-а-а-а-а-ай! Ира-а-а-а-а-а-а-а!!!
- А? Что?!
Кто бы меня ни разбудил, или что бы меня тогда ни разбудило, я буду ему благодарна до своего самого последнего вздоха. Праздную теперь каждый год своё второе рождение.
Я вскочила, минуя положение сидя. Чем так пахнет? Газ? Я бросилась на кухню. Одна конфорка была повернута, оба окна - и в комнате, и на кухне были наглухо закрыты.
- Алёна-а-а-а!
Алёны не было. Её вещей тоже. Пять утра.
- Алёна-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – проорала я в темноту, пока не иссяк голос.
Не помню, сколько я стояла у раскрытого настежь окна, механически нажимала имя «Алёна Штерн» в телефоне и слушала: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. The subscriber is not available now. Please, call back later».
Автоматически опускалась на колени и заглядывала под кровать, подходила к шкафу и открывала то одну створку, то другую.
- Милена Валентиновна!
Я метнулась к двери и поняла, что босиком. И тут зазвонил телефон. Незнакомый номер.
- Алло?
- А можно поговорить с Ириной? – спросил молодой мужской голос.
- Это я…
- Вставай!
- Что?
- Подъём-подъём!
- Да я… А кто это?
Он отключился.
В ночнушке и в тапочках я стояла под дверью Милены Валентиновны, жала на кнопку звонка.
Она открыла мне дверь полумёртвая. Лицо было старое, иссиня-жёлтое, с лиловыми кругами под глазами, веки распухли.
- Ш…штерн звонил. Отец, - проговорила она с непосильным трудом приводя в движение язык и губы. - Она звонила. Она уехала. С парнем. С вещами. Едут куда-то. На электричках. Он у неё давно. Отец сказал. Ира, я себе этого никогда не прощу! По гроб жизни себя винить буду! Зачем я всё это устроила?! Как… как теперь дальше жить… Ир, как?!
- Малена Валентиновна… она бы всё равно сбежала. Не поехали бы, всё равно бы сбежала, - я обнимала её и гладила необычно жёсткие, налаченные после вчерашнего конкурса волосы. – А я… как я так спала? Как не слышала, что она ушла?
- Она всё равно ушла бы, - шептала Милена Валентиновна, машинально распрямляя мне прядь волос. – Отсюда не ушла бы, так из дома. А не из дома, так из школы.
Из этой пучины безвременья вытащил нас телефон Милены Валентиновны.
- Да?! Да?! Говорите! Да? На каком вокзале? Чебуреки? Я? Да как я?! На «Валокордине». Заливаю в себя бутылками вместо воды. Приехала с ребёнком, уезжаю без ребёнка… Да если б я знала, я бы никаких кон… - она бросила трубку на смятую комом постель.
- Ну? Что?
- Сидят на каком-то вокзале. Едят чебуреки. Как доберутся до места позвонят отцу… Не могу больше, в голове, как будто детали какие-то гремят…
- Может скорую вызвать?
- Не надо…
- Одевайтесь, пойдём на улицу!
- Зачем? На какую улицу?…
- Пойдёмте, мне, когда плохо, я всегда на улицу выхожу. Пойдёмте, легче будет!
Мы шли по улице непонятно куда, просто прямо и прямо.
- Самое главное, все живы. Все здоровы. Это самое главное, - повторяла я, заглатывая ртом встречный ветер.
Когда мы садились в поезд, позвонил папа Алёны (вернее отчим, хотя какая разница теперь).
- Доехали. На месте, - сказала Милена Валентиновна и откинулась на спинку сидения.
***
Алёна так и не вернулась ни в нашу школу, ни в Ромашкино. Её отчим не любит о ней говорить. Все это понимают, и ничего не спрашивают.
Ещё у меня есть: "Положите нам в суп то, что мы заслужили. Наши чересчур доверчивые соседи"
Спасибо, что вы здесь! :)