Акинфов. В событиях сдачи Москвы ему отведена определенная роль, переходящая из книги в книгу. На тот момент он числился в чине штабс-ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка, а затем продвигался по службе по своим личным заслугам. Его храбрость отмечена и в событиях ноября 1812 года при стычках с французами под Красным. Участник русско-турецкой войны, обладатель многих наград, в конце жизни - генерал-майор, сенатор и тайный советник. Похоронен был по смерти на кладбище московского Покровского монастыря (где находятся мощи матушки Матроны). Только кладбища этого уже нет, как и памяти героям 1812 года!!
Из предыдущих глав, по воспоминаниям Ермолова, мы знаем, что письмо Кутузова с предписаниями для арьергарда Милорадовича было передано ему через Раевского только утром 2 сентября у Дорогомиловского моста. Судя по развивавшимся событиям, это должно было произойти, если брать максимальный диапазон времени, - от 10 до 12 часов дня, так как по Корбелецкому, Ф.В. Акинфова Милорадович в 12.00 находился у Поклонной горы. Поэтому об обороне Москвы не могло быть и речи. Как и с кем происходила встреча Акинфова и сколько их было, почему Акинфов? Если верить М. Богдановичу, то встреч этих было две, а выбор был случаен: "Милорадович решился прибегнуть к переговорам и обратясь к стоявшему вблизи Лейб-гусарскому полку, потребовал офицера, который мог бы свободно объясниться по-французски. Явился штабс-ротмистр Акинфов. Милорадович, вручив ему записку, присланную из главной квартиры, приказал передать ее лично королю неаполитанскому". Напомню, что по воспоминаниям французских авторов (Бургонь) гвардия и Наполеон подходили к Поклонной горе к 13.00. В 13.30 передовые части гвардии были на Поклонной, а в 14.00 (Бургонь, Сегюр, Корбелецкий) сам Наполеон, находясь на ней, произнес слова "Наконец - вот он, этот знаменитый город!" В 14.47 - 15.00 Наполеон и передовые части армии у Дорогомиловской заставы (Корбелецкий). Наполеон останавливается в Бережковской слободе, занимая со свитой дома Казенных огородов для ночевки.
По описаниям участников, в качестве передового отряда (разведчиков) авангарда выступали 2-ой кавалерийский корпус Себастиани Ораса-Франсуа-Бастьена и 2-я пехотная дивизия 1-го корпуса Луи Фриана (ее принял после ранения Фриана при Бородино дивизионный генерал Дюфур Гильом-Анри-Генрих). Перед передовым отрядом (разведчиками) на расстоянии 2-3 км продвигались аванпосты. Это был 1-й полк конных егерей из 2-й бригады легкой кавалерии 1-го корпуса, полковником которого (и с кем первым встретился Ф.В. Акинфов) был барон Андрэ Шарль Меда. Все выше перечисленные части входили в состав авангарда. На чьих воспоминаниях можно базироваться в описании данных событий? Это, например, врач 3-го Вюртембергского конно-егерского полка герцога Луиса, входивший в состав 2-го кавалерийского корпуса, - Роос Генрих Уильрих и Ван Дедем де Гельдер Жисбер-Антуан-Бодуэн, командовавший 2-й бригадой 2-й пехотной дивизии Фриана (Дюфура). Все это составляло очень приблизительно - 7 900 человек (4300 сабель 2-го кавкорпуса и 3600 дивизия Фриана). Передовые отряды авангарда французов и арьергард русских передвигались почти синхронно. Поэтому, когда арьергард Милорадовича в 12.00 находился у Поклонной горы, французские аванпосты (по всем законам марша) располагались где-то на уровне деревни Давыдково или чуть дальше (между метро Кунцевская - Славянский бульвар или чуть дальше). Скорее всего здесь и состоялась встреча Ф.В. Акинфова с аванпостами полковника Меда, ближе к метро Славянский бульвар.
Вот, как описывает события Г.У. Роос на стр.49 своей киги: «Рано утром 14 сентября мы снова были на большой дороге к Москве. Все с напряжением ожидали решительного сражения. Армия была выстроена в боевом порядке. Однако распространилась весть о перемирии и нас остановили. Нервы были напряжены до крайности; перед нами в расстоянии всего получаса езды расстилалась огромная, величавая Москва—цель нашего тяжелого похода. Скоро нас двинули вперед. Вправо по полю, параллельно дороге, ехал в сером пальто на белой лошади Наполеон с небольшой свитой, в которой находился, между прочим, польский еврей, в своем национальном костюме и показывал и объяснял, по-видимому, определенные места города. Мы увидели также укрепления, возведенные русскими».
Дедем "Исторический Вестник" т.81 стр.229: "Как бы то ни было,14 сентября французы подошли к Москве. Впереди была бригада Дедема, перед которой скакал в числе разведчиков, по своему обыкновенно, Мюрат, видневшийся издали и своим и неприятелям, благодаря высокому белому плюмажу и зеленой шубе с золотыми шнурами. Дав несколько выстрелов, русские прекратили огонь, и распространился слух, что открыты переговоры".
Из воспоминаний Ф.В. Акинфова. Напечатанные воспоминания автора представляют рукопись в лист писчей бумаги и препровождены им Михайловскому-Данилевскому в октябре 1837 года: «2 сентября арьергард под командою генерала от инфантерии Милорадовича, впоследствии графа, находился у Фарфоровых Заводов, в 10 верстах от Москвы, которую армия уже оставила; а когда неприятель стал наступать, арьергард начал медленное отступление и пришел около полудня к Поклонной горе. Милорадович, опасаясь быть отрезан от Москвы корпусами французских войск, подходившими к ней другими дорогами, хотел без кровопролития слабого своего арьергарда остановить неприятеля. Воспользовавшись присланною из главной квартиры запискою за подписанием полковника Кайсарова, что 9000 оставленных в Москве раненых и больных поручаются великодушному попечению французских войск, приказал мне везти эту записку к королю неаполитанскому и сказать, что, если Французы хотят занять Москву целую, то должны, не наступая сильно, дать нам спокойно выйти из нее с артиллерией и обозом; иначе генерал Милорадович перед Москвою и в Москве будет драться до последнего человека и, вместо Москвы, оставит развалины. Между тем поручил мне, чтобы я всячески старался, как можно долее, оставаться у Французов. Взявши из его конвоя трубача Черниговского драгунского полка, поехал я к передовой цепи, состоящей из конных егерей, которая по сигналу моего трубача остановилась, и ко мне подъехал полковник 1 конно-егерского полка. На вопрос его я отвечал, что имею поручение от начальника нашего авангарда, генерала Милорадовича, к королю неаполитанскому. Меня проводили к командовавшему аванпостами, генералу Себастиани, который спросил, чего я желаю. Услыша, что имею поручение к королю неаполитанскому, отвечал, что все равно могу ему сообщить. На отзыв мой, что не имею приказания адресоваться к нему и не смею никому передавать моего поручения, кроме короля неаполитанского, к которому послан, генерал Себастиани приказал вести меня к Мюрату. Проехав мимо 5 кавалерийских полков (4080 человек - прим.авт.), стоявших развернутым фронтом «ан эшикьэ», перед пехотными колоннами увидел я Мюрата, блестяще одетого, с блестящею свитою. По приближении моем, приподнял он свою шитую золотом с перьями шляпу, и, когда я подъехал к нему, был окружен его свитою. Тут он закричал, чтобы нас оставили, и, по удалении свиты, положа руку на шею моей лошади, сказал мне: «Господин капитан, что вы мне скажете?» вероятно в ожидании, что я имею гораздо важнее поручение. Подавши ему записку, присланную из главной квартиры, я сказал, что генерал Милорадович, будучи уверен, что ему приятно будет занять столицу своих неприятелей целою, требует, чтобы, не беспокоя наш арьергард, он дал нам ее пройти, иначе генерал Милорадович решился драться в Москве и перед Москвой до последнего человека и, вместо Москвы, уступить развалины, не оставя камня на камне; для того-бы король приказал остановиться французской колонне, готовой вступить в Москву, кажется, чрез Калужскую заставу. На первое Мюрат лишь отвечал, что «напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск; Французы в пленных неприятелях не видят уже врагов», а на второе сказал, что ничего не может решить без Наполеона, к которому и был я тотчас отправлен с адъютантом его; но, проехавши около 200 шагов, прискакал за мною офицер свиты Мюрата с приказанием воротиться к нему. А увидя меня, сказал, что, желая сохранить Москву, решается сам согласиться на предложение генерала Милорадовича и пойдет так тихо, как нам угодно, с тем только, чтобы Москва занята была Французами в тот же день. А когда я отвечал, что генерал Милорадович будет на это согласен, тогда он послал приказ всем передовым цепям остановиться и прекратить перестрелку; меня же спросил, знаю ли я Москву, и, на ответ мой, что я уроженец Московский, просил сказать жителям Москвы, чтобы они были покойны, что им не только никакого вреда не сделают, но никакой контрибуции не возьмется, и всячески будут стараться о их безопасности. Спрашивал также, не оставили ли Москвы жители, где граф Растопчин? Я отвечал, что, быв, беспрерывно в авангарде и в делах, ничего, ни о Москве, ни о графе, не знаю. На вопрос же, где теперь наш Император, о котором по службе моей в гвардии я должен знать, ответ мой был, что, хотя я служу в гвардии, но как бригада наша все время от Вильны в авангарде, то мне неизвестно местопребывание Императора, который часто бывает при армии и отлучается в отдаленные губернии (я не смел сказать, что Император в Петербурге, не знавши расположения нашей армии и опасаясь, по молодости лет и неопытности своей, что Французы могут послать корпус на Санктпетербург). Потом он спросил, где великий князь Константин Павлович, на что я отвечал, что его нет, кажется, теперь при армии. Тут Мюрат мне рассказывал, что уважает Императора Александра, бывши даже связан дружбою с великим князем, и очень жалеет, что по обстоятельствам должен воевать против них. Спросил также, много ли наш полк потерял? Я отвечал: «Не может быть без потери, находясь почти ежедневно в сражении». «Тяжелая война!» - говорит мне. «Мы деремся, -сказал я,- за отечество и не примечаем тягости войны». «Отчего не делают мира?»—прибавя тут по своей привычке солдатское выражение. Я отвечал, что это должно быть ему известнее, что, по моему мнению, ни которая армия еще не разбита и ни которая не может похвалиться совершенною победою. Он улыбнулся и, сказав, «Пора мириться», предложил, не хочу ли я закусить? Поблагодарив его, я отвечал, что мы в совершенном избытке всего, и что они так поздно начинают день, когда мы пообедали. Повторя мне еще уверение о старании, которое приложит к сбережению Москвы, и о почтении к генералу Милорадовичу, поручил ему сказать, что если согласился на его предложение, то единственно из уважения только к нему. Потом отпустил меня. В сопровождении того же полковника 1 конно-егерского полка я ехал маленьким галопом и, чтобы более продлить время, просил позволить мне полюбоваться двумя польскими гусарскими полками (был один Польский 10-й полк гусар, но 9-й и 5-й фр. Гусарский полки-прим.авт.). Провожавший меня полковник согласился проехать со мною по фронту этих полков. Но, заметив, что я тихо галопирую, и что мы много теряем время, просил меня пустить лошадь в полный галоп. Я должен был согласиться на это и, проехавши французскую цепь, подъехал к командующему нашей цепью, лейб-гвардии Казачьего полка полковнику Ефремову. Объявив ему, что Мюрат согласен тихо идти за нашими казаками, поскакал к Милорадовичу, который подходил уже к Яузе».
А дальше Ф.В. Акинфова ждал следующий этап переговоров по распоряжению Милорадовича.
Глава IV. Вступление французов в Москву. С Корбелецким до Поклонной горы. Продолжение.