Статья написана в сентябре 2020 года и опубликована осенью 2021 года в коллективной монографии "Реализация новелл Конституции России: вызовы и образ будущего"
Начало 90-х годов прошлого века ознаменовалось созданием Содружества Независимых Государств и принятием вновь образованными на постсоветском пространстве государствами собственных конституций, положивших начало построения суверенной государственности на основе ценностей демократии и независимости, человека его прав и свобод.
Первая Конституция независимой Кыргызской Республики, как и российская, получила жизнь в 1993 году, но в отличие от Конституции Российской Федерации, принятой по итогам всенародного голосования, кыргызский Основной закон был принят «легендарным парламентом» — Верховным Советом Киргизской ССР 12 созыва (с мая 1993 года — Жогорку Кенеш).
В конституционном развитии Кыргызстана переломным моментом стала конституционная реформа 2010 года, когда новая Конституция впервые была вынесена на референдум и фактически принята кыргызским народом. Кыргызская Конституция 2010 года стала результатом преодоления конституционного кризиса, компромиссом между государством и народом. Помимо реформирования основ государственного управления и системы власти, документ впервые определил ключевое значение регламентации и гарантий конституционно-правового статуса личности, объявив права и свободы человека высшей ценностью (статья 16) и посвятив им целый раздел. В своём заключении Венецианская комиссия высоко оценила эти раздел, отметив, что он «заслуживает похвалы ввиду наличия далеко идущих обещаний»[1].
С того момента, как идея приоритета прав и свобод человека прозвучала на самом высоком уровне, Конституция Кыргызстана обрела поистине «человекомерное» ценностное измерение. Однако развитие ценностного ядра Конституции Кыргызской Республики в этот период только обретало свой вектор. В этом контексте высокий интерес представляет конституционная реформа 2016 года. В её результате преамбула Конституции Кыргызстана была дополнена указанием на приверженность Кыргызской Республики цели построения свободного и независимого демократического государства, высшими ценностями которого являются человек, его жизнь, здоровье, права и свободы. Редакция 2010 года прокламировала лишь уважение и защиту прав человека.
На первый взгляд, ценностное значение прав и свобод человека было усилено, ведь фактически они были включены в формулу нормы-цели, в своего рода национальную идею Кыргызстана. Но одновременно в статье 16 Конституции указание на то, что права и свободы человека являются высшей ценностью, было заменено тем, что права и свободы человека только «относятся к высшим ценностям Кыргызской Республики». Полагаем возможным разделить выраженную в Заключении Венецианской комиссии[2] озабоченность, что такая формулировка может вести к ослаблению значимости и статуса прав и свобод в правовой системе Кыргызской Республики, причём обнаружить убедительные аргументы предпринятой замене не удаётся. Возможно, нормотворец исходил из того, что указание на высшую ценность прав и свобод человека уже присутствует в обновлённой редакции преамбулы и рассчитывал таким образом избежать нормативного дублирования. Тем не менее, в актуальной версии статьи 16 Конституции Кыргызстана заложена, на наш взгляд, нежелательная вариативность прочтения, позволяющая допускать, что права и свободы являются не единственной высшей ценностью, будучи лишь относимыми к данной категории. Такое прочтение порождает предположение, что существуют иные, не названные прямо, феномены, относимые к высшим ценностям. Предположение более чем справедливое, ведь аксиология конституционных изменений 2016 года изначально была представлена в ином, более широком и диверсифицированном, варианте. Проект закона «О внесении изменений в Конституцию Кыргызской Республики» предлагал к включению в статью 1 Конституции целого блока высших ценностей Кыргызской Республики, сгруппированных в девять категорий. На первом месте фигурировали человек, его жизнь, стремление к счастью, здоровье, права и свободы, любовь к Родине, безопасность, образование, честь и достоинство. Далее в качестве высших ценностей последовательно перечислялись: независимость, государственный суверенитет, национальные интересы Кыргызской Республики; территориальная целостность Кыргызской Республики; единство народа Кыргызстана, мир и согласие в стране; справедливость, верховенство права и равенство перед законом; сохранение и развитие языка и национальной культуры, бережное отношение к истории; нравственность, семья, детство, отцовство, материнство, забота о родителях, уважение к старшим, сочетание традиций и прогресса; создание благоприятных экономических, социальных и других условий для гармоничного развития личности; благоприятная окружающая среда.
С нашей точки зрения, попытка сформулировать высшие ценности столь пространно не лишена недостатков. В первую очередь, если иметь в виду, что система конституционных ценностей основана на некоторой иерархичности, высший элемент в этой иерархии должен отличаться однозначностью и неоспоримым верховенством. В противном случае между ценностями, объявляемыми в качестве высших, неизбежно возникает борьба за верховенство. Вопрос этот не сугубо теоретический, на практике такая матрица ценностей была бы весьма уязвимой в связи с открытостью для разнообразных, в том числе недобросовестных и спекулятивных трактовок. Имеется в виду, что если перечисленные категории равноценны в своём значении, ценность человека, его прав и свобод не во всех случаях являлась бы первоосновной: конкурируя, она постоянно изменяла бы свой вес в ряду иных высших ценностей.
Вместе с тем закладки «аксиологической бомбы» в Конституцию Кыргызстана удалось избежать во многом благодаря упомянутому выше Заключению Венецианской комиссии. В документе подчёркивалось, что «в конституции следует избегать окончательного определения и установления тех ценностей, в отношении которых в обществе существуют различные обоснованные представления. Такие ценности, а также их правовые последствия, должны стать предметом этических дебатов в обществе и обычных демократических процедур при соблюдении обязательств государства в области прав человека и других международных обязательств» [3].
В конечном счёте из всех предложенных к включению в нормативную часть Конституции ценностей только человек, его жизнь, здоровье, права и свободы были включены в преамбулу как высшая ценность. Вторым идейно наполненным положением преамбулы, но уже без акцента на характер высшей ценности, стало стремление развивать кыргызский язык и культуру. Наконец, в-третьих, ценности нравственности, семьи, отцовства и материнства нашли воплощение за счёт изменения части 5 статьи 36 Конституции, закрепившей, что семья создаётся на основе добровольного союза мужчины и женщины. В отличие от прежней редакции, рассматривавшей брак как добровольный союз двух лиц без указания их пола, новый подход открыто подчеркнул верность Кыргызского государства традиционным ценностям.
В 2020 году Россия пошла по аналогичному пути, имплементировав, пусть и не в базовой норме о защите семьи (статья 38), а в рамках положений о предметах совместного ведения федерации и субъектов (статья 72), постулат, что брак есть союз мужчины и женщины. В этом аспекте сходство ценностного содержания двух реформ, пожалуй, завершается, так как в отличие от конституционных преобразований в Кыргызстане, поправки в российскую Конституцию прямо не затронули ни преамбулу, ни положения о правах и свободах человека и гражданина. Вместе с тем, они существенно обогатили ценностную палитру Конституции в целом.
Анализируя конституционные поправки – 2020 с точки зрения аксиологии, мы наблюдаем корреляцию части новых положений с нормами первой главы и преамбулой. Такая корреляция обнаруживает две тенденции: одни положения последовательно и непротиворечиво развивают конституционные основы, создают им своеобразный гарантийный каркас, другие, напротив, не порождают единства восприятия вкупе с первоосновными элементами Конституции.
Примером первой тенденции может служить часть 2.1 статьи 67, закрепляющая идею защиты суверенитета и территориальной целостности, а также запрет отчуждения территории Российской Федерации, которая в полной мере резонирует с частью 1 статьи 4 Конституции («Суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию»).
Ряд других поправочных положений вызывает вопросы и нуждается в пояснении. Например, в части 2 статьи 67.1 упоминается «исторически сложившееся государственное единство», которое признаётся Российской Федерацией в связи с объединением тысячелетней историей, сохранением памяти «предков, передавших нам идеалы и веру в Бога», а также преемственностью в развитии Российского государства. С одной стороны, обнаруживается определённый диалог с преамбулой, в частности, с её постулатами «сохраняя исторически сложившееся государственное единство», «соединенные общей судьбой на своей земле». С другой стороны, мы находим неопределённость в некоторых аксиологически окрашенных частях рассматриваемого структурного элемента.
К числу последних отнесём «сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога». Здесь сразу две категории обращают на себя внимание. Во-первых, категория «идеалы», которую нельзя воспринять как однозначно наполненную, поскольку она предельно открыта для любых оценок, и, во-вторых, «вера в Бога», допускающая в том числе такие варианты интерпретации, которые способны войти в глубокое противоречие со статьёй 14 Конституции («Российская Федерация — светское государство»). Несмотря на то, что светскость не есть синоним атеизма, тем не менее, как следует из системного рассмотрения упомянутой статьи со статьёй 28 Конституции, ни одна из религий не обладает приоритетом, и каждый человек имеет право не только свободно исповедовать любую религию, но и не исповедовать никакой. Иными словами, каждый вправе определять для себя убеждения и верить в ценность идей, переданных ему его предками, в первую очередь, родственниками разных поколений по восходящей линии.
Приведём также пример: Бог, воспринимаемый в православном учении как Творец и Триединая Личность, в буддийской традиции лишён подобных свойств, то есть последователи различных верований неодинаково воспринимают фигуру Бога, и даже факт написания в конституционной норме слова «Бог» с прописной буквы вызывает дискуссии. А оценочное отношение к данной позиции со стороны атеистической части российского общества в лучшем случае окажется нейтральным, так как для данной категории мировоззренческой установкой является вера в то, что Бога не существует.
Другой оценочно неопределённой категорией является «преемственность в развитии Российского государства», которая, на наш взгляд не является очевидной. Преемственность предполагает относительную плавность исторического развития, поступательную смену формаций с элементами заимствования предыдущего опыта. Российская государственность прошла сложный, наполненный революциями и резкими переменами путь от Киевской Руси до Российской Федерации. Менялись не только формы государства, типы производства, но и официальная идеология, отношение к религии. И здесь мы не только ставим под сомнение чистоту преемственности, но и вновь возвращаемся к дискуссии на тему «идеалов, переданных нам предками».
Третья значимая новелла — упоминание об исторической правде, которая, обретаясь в Конституции (часть 3 статьи 67.1), становится юридически постулированной ценностью, обеспечиваемой конституционной защитой. Таким образом, историческая правда как бы прокламируется государством, а граждане призываются к её всемерному соблюдению. Но, как и идеалы, историческая правда абстрактна, во многом субъективна и, с учётом рассмотренной нами проблематики исторической преемственности, весьма спорна в своём наполнении. История имеет тенденцию к забвению, искажению, порой подвергается ангажированной интерпретации по мотивам политической целесообразности. Сегодня мы не можем научно детерминировать понятие «историческая правда», как не можем с уверенностью утверждать, что в многомерном и нелинейном прошлом России сформировались единые идеалы, разделявшиеся всеми поколениями наших предков.
Широкая дискуссия по поводу научного осмысления приведённых категорий неизбежна как в кругу конституционалистов, так и среди философов, историков, антропологов, богословов, социологов, поскольку даже возведение рассмотренных ценностей на высший нормативно-правовой уровень не означает, что вопрос разрешён и закрыт, ведь чёткого каталога идеалов, единой веры в Бога и разделяемой всеми исторической правды не существует.
Рассмотренные реформы являют собой два ярких примера ценностного обогащения Конституций из опыта конституционного реформирования в государствах – членах Содружества Независимых Государств. И в Кыргызстане в 2016 году, и в России в 2020 конституционные преобразования были направлены, в первую очередь, на совершенствование организации институтов публичной власти, но в конечном счёте дополнили и трансформировали конституционно-ценностный контекст.
Очевидно, что новые категории и модели регламентации социально значимых явлений, привносимые в процессе конституционного реформирования, вплетаются в систему тех конструкций, которые уже существуют в конституционном тексте, что умножает вариативность аксиологического прочтения Конституции, открывает новые перспективы развития конституционно-ценностной парадигмы.
Библиография и список ссылок
[1] Заключение № 582 по проекту Конституции Кыргызской Республики, принято Венецианской Комиссией на её 83 пленарном заседании (Венеция, 4 июня 2010 года). Страсбург, 8 июня 2010 г., CDL-AD(2010)015 // URL: https://www.venice.coe.int/webforms/documents/default.aspx?pdffile=CDL-AD(2010)015-rus (дата обращения: 23 сентября 2020 года).
[2] Заключение Венецианской комиссии №:863/2016, Заключение БДИПЧ ОБСЕ № CONST-KGZ/294/2016. Кыргызская Республика. Совместное Заключение по проекту закона «О внесении изменений в Конституцию», одобренное Венецианской Комиссией на 108 пленарном заседании (Венеция, 14 – 15 октября 2016 года). Страсбург/ Варшава, 19 октября 2016 г., CDL-AD(2016)025 //URL: https://www.osce.org/ru/odihr/313196 (дата обращения: 23 сентября 2020 года).
[3] Там же.
Для цитирования: Бурла В. Кыргызстан – 2016, Россия – 2020: аксиологическая картина конституционных реформ // Реализация новелл Конституции России: вызовы и образ будущего / А. Н. Аринин, С. Н. Бабурин, О. И. Баженова и др. ; под общ. ред. В. В. Комаровой. – Москва ; Берлин : Директ-Медиа, 2021. С. 127 – 134.