Так за разговорами, стихами и песнями быстро пролетела дорога. Виктор читал взятую с собой книгу или смотрел в окно, пережёвывая мамины припасы из сумки.
Деду сообщать о его приезде не стали и, спрыгнув в полдень с подножки вагона, Виктор, оглядев почти пустой перрон станции, направился к стоянке местных автобусов. До деревни было ещё километров сто пятьдесят. Нужный автобус отправлялся через полчаса, и Виктор огляделся: - Чем бы занять себя?
Возле станции, под небольшим навесом, расположилось несколько женщин – бабушек, с нехитрым местным продуктом: прошлогодние семечки и орехи, новые грибы и ягоды, молоко, творог и первые летние овощи.
Репродуктор на здании вокзала передавал какую-то литературную передачу о психологии, и очередной участник нравоучительно вещал:
"...Шторм, буря, молния, удар, трещит, ещё удар, и тишина.
Очнулся, белая волна с песка прибрежного бежала.
Пучок травы, и краб ползёт, а он лежит и не поймёт.
И взгляд окинул горизонт, так появился Робинзон.
И всё, кем был, и что имел, осталось там, за сотни миль.
Был он на острове один и царь, и пленник, всё един.
Из жизни старой опыт взяв, он жизнь и здесь организовал.
И не раскис, не впал в тоску, и не сказал, что не могу.
Он доказал, что - человек, а человека долог век.
А ты раскис под сенью дней, и думаешь, тебе трудней?
А ну, вставай, садись к столу, пиши проблемы все в одну,
ищи решенье и решай, ты - ЧЕЛОВЕК, не забывай. ..."
Побродив вдоль прилавка, Виктор купил кулёк орехов, выпил стакан молока и присел на лавочку. Пощёлкивая орехи, он слушал, как торговки рассказывали друг другу о появившейся в округе какой-то нечисти, что ворует кур, овец и разоряет огороды.
Местные собаки, якобы, её боятся и, почуяв, прячутся. И вроде бы, в деревне Кедровка грешат на неё за пропавшую девушку. Та пошла по грибы, ягоды три дня назад и пропала. Местные обыскали округу, нашли только её корзинку и платок.
Объявили посадку на автобус, и Виктор направился к открывшимся дверям. Людей было немного. В основном пожилые женщины с корзинками, две молодые пары, видно отпускники, и трое парней призывного возраста, которые, сразу же заняв последний ряд, уже
доставали пивные бутылки. Касетник на коленях одного из парней заголосил модной у призывников песней:
Забирали в солдатики паренька одного,
и подруга, прощаяся, ждать клялась всё его!
И махала ладошкою она поезду вслед,
не волнуйся, любимый мой, два - не десять, ведь, лет!
Не бросайся словами ты, никогда, никогда!
Не давай обещаний, коль, не лежит к ним душа!
Лучше сразу признайся ты, и тебя все поймут,
Расставанье - не смерть ещё, а проверка, лишь, чувств!
Службу тащит парнишка наш, от письма до письма.
и шутили друзья его, что любовь, мол, чудна,
на словах все хорошие, а как дело придёт,
резко вдруг всё меняется, ненадёжный народ!?
Припев:
Не поверил парнишечка, наговоры, мол, всё!
У меня настоящая, с той девчонкой любовь!
Не страшна нам разлука вот, она письма мне шлёт,
но песчинка сомнения сердце точит и жжёт?!
Припев:
И тогда попросил друзей написать он письмо,
Мол, лежит он пораненный, но ему, повезло!
Что граната учебная, что взорвалась в руках,
оторвала лишь пальчики, да следы на щеках.
Припев:
С нетерпением ждал письма, от неё паренёк!
Но, достал он с конвертика, четвертинки листок!?
Письмецо было краткое, всего несколько слов,
извини, но ошиблась я, вся прошла, мол, любовь!?
Припев:
Утешали друзья его, видишь, как хорошо!
Мол, принял увлечение, ты её за любовь!?
Не печалься, друг, есть любовь, но твоя - впереди!
А пока устав читай и прилежно служи.
Припев
Виктор смотрел в окно. Сразу же за станционным посёлком дорогу обступил лес. Тяжёлые ветви елей создавали непроницаемую для глаз тёмную стену. И, казалось, автобус движется по зелёному коридору. Солнечные зайчики, весело скользили по лобовому стеклу, но проникнуть за еловый полог уже не могли. Громкие голоса отвлекли парня от дороги. Сидящая сзади полная женщина громко поведала, что и у них отметилась нечисть. Позавчера ночью с крайнего двора свели корову. Да так тихо, что ни одна собака не бреханула. Рядом женщины заохали: - без нечистой силы точно не обошлось.
Один из отпускников, спросил: - что, и даже следов никаких нет, всё же корову вели, не курицу. Женщина повернулась к нему и, сделав круглые глаза, громко зашептала: - Лапы остались, чем -то похожи на медвежьи, но не они.
-Ну, вот вам и нечисть, - хохотнул второй отпускник, - медведь лазает, а вы страх Божий нагоняете.
-Какой медведь, какой медведь, - аж подпрыгнула от возмущения рассказчица, - у нас, почитай, через одного охотники, если б был медведь, давно б выследили. А то след непонятный, и самое главное, - она таинственно снизила голос, - собаки от этого следа шугаются, начинают жалобно скулить и прятаться под крыльцо или в сарай. Ну и что это за медведь? - она вызывающе уставилась на отпускника.
-Так может ваши собаки, поэтому и боятся, что медведя чуют, - попробовал тот вывернуться.
-Ага, счас, охотничьи собаки, что ходят на медведя, испугались следов медведя, больше ничего, умней сказать не хочешь? - тётка победоносно дёрнула концы своего платка и отвернулась от отпускника.
Виктор усмехнулся: - уела мужика.
Касетник у пацанов исходил металлическим грохотом и рёвом очередной песни:
Жизнь дана одна лишь нам, радость с горем пополам!
Каждый сам себе нальёт, сколько может, то и пьёт!
Берегись ошибиться в дозе. Это, как босиком на морозе,
лишний час простоишь, потеряешь всю жизнь!
Скачем тройкой по жизни мы, кто лишь миг, а кто долгие дни,
и маршрут у каждого свой, только всадник не каждый живой!?
Припев:
Один скачет, как факел в ночи, сам горит и сжигает других!
А другой, лишь мерцает свечой, и уводит во тьму за собой!
Припев:
Бог даёт тебе жизнь лишь одну! Выбирай или свет, или тьму!
Кто ты, факел или свеча, думай сам, ведь жизнь - твоя!
Припев:
За разговорами и песнями незаметно приехали. Деревня вынырнула из-за еловой стены внезапно и вся. Добротные дома просторно заселили большую прогалину. На другом конце не маленькой деревни виднелся невысокий холм. Виктор знал, что на холме раскинулись древние развалины то ли усадьбы, то ли крепости. Отсюда их было не видать, тем более, вершина холма густо поросла кустами калины и малины. Он часто с местными пацанами играл в развалинах в войнушку или в рыцарей. Дом деда был как раз в той стороне.
Поправив рюкзак, и поудобней взяв сумку, Виктор пошагал по знакомой улице. Народу почти не было. Кое-где во дворах возилась малышня, и за ними присматривали старухи или девчонки постарше. Он по здешней традиции здоровался со всеми встретившимися старшими, и с ним здоровались все младшие. Для него это было всегда чудно. Попробовал бы он в городе со всеми здороваться. Если б не приняли за дурочка, то через три дня язык бы сломал точно. А тут, наоборот, попробуй не поздоровайся, сразу кличку какую-нибудь обидную прицепят. И доказывай потом, что ты не верблюд. Рассуждая так, Виктор открыл дедову калитку. Во дворе было пусто и тихо. Из будки выбрался Трезор, глянул на застывшего у входа парня и сладко потянулся, зевая во всю пасть. Громко щелкнув громадными клыками, он с удивлением уставился на гостя, явно не понимая, почему он ещё здесь. Следом из будки выкатился пушистый коричневый шерстяной клубок и, виляя маленьким крючком хвоста, засеменил к Виктору.
