Автор берётся доказать, что если два дерзостных писателя вздумают выяснить отношения между собой в очном формате, то ничего путёвого из такой затеи не выйдет. Лишь потеха для посторонней публики.
В интересах объективности автор выбрал два эпизода русской литературной жизни с интервалом в 100 лет. Первый эпизод состоялся 9 декабря 1909 года, был окутан дымами выстрелов, затронул двух поэтов и обошелся без жертв. Второй эпизод состоялся 28 сентября 2013 года, демонстрировался на экранах телевизоров, оружием боя служила речевая риторика двух писателей. Слава бога, тоже все остались живы.
Первая дуэль произошла между поэтами Серебряного века Максимилианом Волошиным и Николаем Гумилёвым.
Поводом к дуэли послужили довольно занимательные обстоятельства, о которых следует вкратце рассказать.
Дуэль состоялась из-за женщины, писавшей стихи. В литературных кругах она стала известна под маской таинственной Черубины де Габриак, буквально ставшей поэтической сенсацией в 1909 году. Будущие же дуэлянты познакомились с ней как с начинающей поэтессой Елизаветой Дмитриевой, некрасивой, но необыкновенно обаятельной и влюбчивой девушкой, быстро покорившей их сердца. Летом 1909 года Дмитриева приехала в гости к одному поэту, Волошину, в сопровождении другого, Гумилева. Неловкая ситуация требовала разрешения, которое после некоторых душевных метаний и сомнений было принято: Гумилева попросили уехать, а Дмитриева осталась у Волошина. Именно тогда ими и была придумана самая яркая мистификация Серебряного века — Черубина де Габриак. Мифическая биография Черубины включила аристократическое испано-французское происхождение, необыкновенную красоту и трагическую судьбу, уединенное существование и страстную религиозность. Стихи Дмитриевой под псевдонимом были отправлены в редакцию начинавшего свою деятельность журнала «Аполлон», и вскоре тайна Черубины завладела умами всего Петербурга. Волошин наслаждался произведенным эффектом, а ничего не подозревающий Гумилев продолжал страдать от неразделенной любви к Дмитриевой. Здесь надо отметить, что такие неудачи преследовали Гумилёва постоянно и очень ранили его самолюбие.
Злым гением Черубины-Дмитриевой стал немецкий поэт, сотрудник «Аполлона» Иоганнес фон Гюнтер. В порыве увлечения им поэтесса не только выдала тайну своего псевдонима, но и рассказала о непростых взаимоотношениях с Гумилевым. Гюнтер доверия не оправдал: раскрыл литературную тайну и начал убеждать Гумилева в неохладевших чувствах Дмитриевой. 16 ноября Гумилев сделал очередное предложение Дмитриевой — и получил очередной отказ.
Взнервлённый Гумилев на очередном поэтическом вечере грубо отозвался о Дмитриевой. Он не ограничился литературной критикой стихов, а неприлично её обозвал.
На следующий день в редакции журнала «Аполлон» Гумилёв получил увесистую пощечину от Волошина. Картина была трагикомичная. Волошин отличался богатырской внешностью и пышным здоровьем. Щека Гумилёва немедленно вспухла. Тот кинулся было в драку, но его конституция не давала ему никаких шансов на успех. Гумилёв отличался миниатюрностью и хилостью. Литературные собратья развели соперников по углам и тут же были выработаны условия дуэли.
Волошин так вспоминал о дальнейших событиях.
«На другой день рано утром мы стрелялись за Новой Деревней возле Черной речки - если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то, во всяком случае, современной ему. Была мокрая грязная весна, и моему секунданту Шервашидзе, который отмеривал нам 15 шагов по кочкам, пришлось очень плохо. Гумилев промахнулся, у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неумению своему стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась. Секунданты предложили нам подать друг другу руки, но мы отказались».
Здесь есть неточность. Вместо Шервашидзе секундантом был Алексей Николаевич Толстой.
Следствие по делу этой дуэли велось практически год и постановило: Гумилева, как подавшего повод к дуэли, приговорить к максимальному наказанию - семи дням домашнего ареста, Волошина - к минимальному, одному дню домашнего ареста.
Эта дуэль вызвала самую оживлённую реакцию тогдашней жёлтой прессы. Юмористическим комментариям не было конца.
Называли это событие «Второй дуэлью у Чёрной речки», иронизируя по поводу ассоциаций с Пушкиным (дело состоялось в Петербурге).
Находили особо забавным тот момент, что стрелялись поэты-декаденты. Люди сугубо гражданские и далёкие от полей брани. Коим более соответствовало бы колоть друг друга гусиными перьями и разбрызгивать чернила, а не кровь.
Смеялись над секундантом Волошина – Алексеем Толстым. Якобы тот прятался за медицинский ящик, не доверяя неопытным стрелкам и опасаясь попадания пули в него.
Немедленно получила самое широкое распространение история с потерянной Волошиным калошей. Дескать, по пути к ристалищу он увяз одной ногой в снегу и оставил там калошу. И, не сговариваясь, все переиначили имя Максимилиана Волошина на «Вакс Калошин».
В общем, славы эта дуэль не принесла ни Волошину, ни Гумилёву. Оба постарались побыстрее забыть о ней.
Вторая дуэль произошла в современных декорациях 21 века, в телестудии.
Ратоборцами выступили писатель-почвенник Александр Проханов и либеральный прозаик Виктор Ерофеев. Ареной бузы стала телепередача «Поединок» с ведущим В.Соловьёвым.
Что свело этих людей лицом к лицу, точно не известно. Известно только, что темой передачи была обозначена годовщина 20 съезда КПСС, знаменитого т.н. «развенчанием культа личности» Иосифа Сталина. Известно было, что оба писателя обладают полярными точками зрения. Поэтому, можно было ожидать интеллектуальной дискуссии на самом высоком литературном уровне. Говорить должны были о перипетиях политических событий 50-летней давности.
Не поверите, но фактура обоих участников в точности повторяла расклад столетней давности. Писатель Проханов отличился дородностью и изрядным пузцом (сиречь – Волошин), а прозаик Ерофеев выглядел худой глистой, прямо как Гумилёв.
Проханов начал свою речь взволнованно и уже во втором абзаце нелестно упомянул оппонента, упрекнув за связь с Гитлером. Оператор студии очень искусно показал реакцию Ерофеева. Тот, до сих пор дремавший, взбодрился. Глаза ожили, губы беззвучно зашевелились. Стало ясно, что в уме у него начала зреть месть противнику.
В ответном слове он начал притворно ласково уговаривать своего визави: - Саш, ты только не волнуйся, а то как-то говоришь возбуждённо … . - Всем нам известно, что это стопроцентный вариант вывести собеседника из себя. Так и случилось. Проханов перебил докладчика возгласом: – А ты не спи, проснись! Сделай себе укол наркотиком!!
Такое начало задало тон всей остальной дискуссии, хронометражем 1 час 05 минут.
Следующим тезисом Ерофеева стал отзыв о словах Проханова, как о подтасове и о бреднях. Видно было, что его месть ещё не выкристаллизовалась в уме, поэтому он часто не попадал в нужные падежи. Но постепенно мысль выглаживалась и минут пять он, в каждом новом предложении, давал нелестную оценку лично Проханову. Тема 20 съезда здесь звучала косвенно, как предлог не останавливаться. Часто повторяемые слова «дорогой мой» раздували огонь сарказма в его речи. В ход пошёл указательный палец, которым Ерофеев гвоздил едва сдерживающегося Проханова. Наконец прозаик так разошелся, что стал произносить диалоги и за Проханова и за себя. Дескать, ты скажешь вот так, а я тебе отвечу вот этак. К своему регламенту времени Ерофеев пришел с уверенным заключением, что Проханов – оборотень.
В свой отрезок времени Проханов назвал всё услышанное им «воем голодной волчицы». Надо отметить, что с этого момента Соловьёв потерял бразды правления регламентом. Проханов и Ерофеев стали поочерёдно перекидываться немудреными обвинениями. – Ты врёшь. – Нет, ты врешь. – Ты продаёшь страну за полушку. – Нет, ты продаёшь страну за полушку.
Выходом из этого риторического тупика стало заключение Проханова, что его оппонента повесят, и что он - американец.
Ерофеев ответил на это так: - Мой отец был помощником Молотова, он был личным переводчиком Сталина с французского, и я имел счастливое сталинское детство. Поэтому я не могу быть американцем. А если я американец, то ты – китаёза! (тут я уже не смог сдержать смех – А.Ш.).
Проханов ответил саркастически: – А, может, я негр? Преклонных годов. - Затем он попытался вернуться в тему передачи, но душу жгло оскорбление.
Ерофеев не унимался. Указав пальцем на почвенника, он гримасой сымитировал безграничное презрение: - Эти люди бормочут какие-то жалкие слова.
И вновь возобновилось бесконтрольный пинг-понг: - Скажи что-то новое! – А ты болтаешь какую-то ерунду! - В общем гаме возникло слово «педофил». Кто его произнес, осталось неясным.
До конца передачи оставалось ещё минут 30, но уже было ясно, что Соловьёв с писателям не справится. То и дело возникающее слово «еврей» заставляло вздрагивать всех.
Когда все, наконец, разошлись, страна вздохнула с облегчением.
Урока культуры не получилось. Кто вышел победителем из дуэли, тоже осталось неясным. Каждый приписал победу себе.
В завершении мне остаётся дать только один совет писательской братии: - Писатели! Поэты! Творческие работники! Не рискуйте публичными экспромтами. Творите за письменными столами, в одиночестве. Когда можно не торопясь исправить написанное. И предстать перед нами в полном блеске упорядоченных мыслей.
Желаю вам больших типографских тиражей.