– Николай Максимович, вы однажды сказали, что в последние годы в Большом театре вам уже давали меньше ролей, но мне кажется, что весь классический репертуар был ваш.
– Нет. Мне не меньше ролей давали, мне давали мало спектаклей очень. Они делали все время так, чтобы я пришел попросил, мне бы, естественно, сказали, что я не в форме, что надо дать дорогу молодым. Они все время ждали вот этот вот момент. Просто у меня в договоре был пункт, что они должны мне дать два спектакля, и лишить меня этих двух спектаклей они не могли, они мне их давали, но перед каждым спектаклем устраивали какую-то чудовищную травлю в прессе, чтобы было громко, чтобы человек нервничал, потому что когда вы нервничаете, вы допустите ошибку на сцене, вы лажанетесь. Ну, и тут же выходила статья в интернете и в печатных СМИ, что как можно долго держать...
– Что вы уже не тот...
– Но это все неправда. Знаете, у меня какая ситуация была. Мама очень болела. И она очень волновалась. Она, во-первых, мечтала меня увидеть на сцене. Ну, представьте себе, я поздний ребенок, долгожданный, единственный.
Я записывал свое выступление или кого-то просил записать, приносил ей домой посмотреть. Но когда это происходило, мне было 18–19 лет, и я что заметил, мне же педагоги говорят какие-то пожелания замечания, и я, выслушав их замечания, потом смотрю и понимаю – вот это надо было сделать так, вот это так. Это очень был хороший «тренер». Я все свои спектакли в жизни записывал. Абсолютно. Для себя. Я сам за собой следил, потому что мне педагог скажет какие-то замечания, а я потом сверял свои ощущения, а вот как это исправить и т.д.
Потому я был очень спокоен с точки зрения, что все слова против меня – это вранье. Вы написали, что я тут упал, а я вам поставлю этот спектакль, вот пожалуйста. Потому, когда начали рассказывать, что я не тот, не в форме, я говорю, господа, я 18 лет танцевал в одни и те же даты «Щелкунчик». Я поставлю вам первый и 101-й последний, я танцую в одном костюме, с одними и теми же элементами. Нет артистов, которые это могут сделать, а я могу. Я могу это подтвердить.
– А вот этот слив артистов Большого театра, он по одной схеме происходит? Поскольку два самых ярких случая это ваш и волочковский...
– Это то, что на вашу жизнь пришлось.
– Обязательно говорят, что кто-то не в форме...
– Если вы сейчас возьмете слив чудовищный Мариса Лиепа, это начало 80-х, конец 70-х. Вы увидите те же самые имена, которые кричали об этом, вы увидите точную схему абсолютно. Есть шаблон. Об этом написал книгу великий режиссер Борис Покровский. Она называется «Как выгоняют из Большого». Возьмите купите эту книгу, вы посмеетесь. Один в один. Это методичка.
Причем что смешно… В театре очень много лет не было худсовета и когда уже на последний круг со мной заходили, они организовали худсовет, и когда я прочитал список худсовета – все те же имена были почти, которые сливали Мариса Лиепу и Вишневскую. Те же имена. Понимаете?
– Они что, вечные?
– Они вечные. Они по сей день живы, им всем хорошо под 90, но их имена известны только благодаря этим скандалам, они все народные, чтобы вам было понятно. Им всем давали эти звания, за гадости им давали эти звания. Понимаете, никому не надо говорить, что Марис Лиепа народный артист или Николай Цискаридзе народный артист – это так и есть, потому что это были действительно люди. Если вы когда-то доходили до спектакля с моим участием, вы знаете, что не то что билет нельзя было купить, в партер и в ложу просто. Ни в одной ложе просто не было места встать. А эти люди тоже танцевали, пели. Но их никогда никто относительно профессии не вспомнит.
– Но это же не только Большого касается. Балетные интриги это вообще вечная тема...
– Нет, это не только театра касается. Это касается абсолютно всех сфер просто в театре, особенно в Большом как в самом дорогом, богатом, главном театре. Это на виду. Это, знаете, как вишенка на торте – и она просто самая видная.
Из разговора с Надеждой Стрелец