Наконец, ушел от политики, и бегу туда, в свое счастье.
Доченьке моей первой было месяцев шесть. Не от рождения, а от зачатия. И пузика у моей будущей жены еще почти видно не было, и в ватные северные штаны она потом нормально уместилась. И я повел ее через ночной, темный и страшный лес. А свадьба - потом. Согласно очереди в ЗАГСе.
До того. На наш навигационный пост (Чукотка, мыс Верблюд) подсела вертолетка, и сбросила, кроме прочего, мне письмо. И там было.
“Частичка тебя уже живет во мне”.
Ну, что же. Я даже сумел потом отправить ей ответ. Пусть частичка живет и растет. А, когда появится на свет, я дам ей сосочку. Или что повкуснее. Я вернусь к вам обоим.
- Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и стихах,
- Я, конечно, спою, я, конечно, спою, не пройдет и полгода…
Не полгода, но месяцев пять было. Летели домой из Анадыря, и присели надолго в Магадане. В какой-то открытый загон нас поместили. Минус десять, и снег нас заметал. Но ничего страшного. В самолете пошли греться к стюардессам в хвост самолета. Ведь у нас рыба и коньяк “Сленчев брег”, еще из Лаврентии. Желанные для стюардесс тех времен гости. Выпили, покурили, посмеялись, погрелись.
А Аэрофлот нас потерял. Сказал, что мы надолго задерживаемся, и она полетела из дома в Пулково встречать меня. А я уже добрался домой, и когда узнал про нее, полетел ее искать.
Странно. Мы встретились прямо напротив нашего ближайшего винно-водочного. Еще советского, когда никто еще не слышал ни про Горбачева, ни про талоны, ни, естественно, про повышение акцизов. Выходили оттуда радостные мужики с бутылками в руках, и никому из них до нас не было дела. Она уже узнала о посадке самолета, и бежала обратно к нам домой. А я бежал к ней навстречу. И мы встретились. И долго обнимались прямо напротив дверей винного. Потом нашли силы пойти домой. Навсегда.
Было это 15 октября, и была прекрасная погода. А на ней - расстегнутый, типа джинсовый, но бордовый плащик, прошитый желтыми строчками. Красиво. Чисто летнее тепло и солнышко. Я считал раньше, и теперь считаю, что бабье лето бывает именно в октябре. Если бывает вообще. И такое бабье лето не должно было пропасть зря. Поэтому мы поехали на Оредеж. И шли по уже ночному лесу. А жена моя будущая всю дорогу выбирала, где идти безопаснее. Спереди – медведь за мордочку укусит, сзади – за попу. Так и не выбрала за все шесть километров дороги.
Егерь выдавал лодку, и очень сильно матерился. Потому, что разбудили. И в такую красивую, хотя и слегка морозную ночь, мы ушли на веслах.
Одиннадцать километров до моих мест. Тормознули только, когда выбрались с Кремянки на Оредеж, и мутная вода Кремянки сменилась идеально прозрачной, но слегка коричневатой водой Оредежа. Вот тут я напился от души. Ведь вся моя внутренняя вода в пот вышла. Такая дорога по болотному лесу, а рюкзак мой вы представляете? Она тоже несла рюкзак, но там были только ее ватные штаны и валенки. Чисто символически. Маме будущей должно быть легко и весело, тогда и девочке будет там хорошо. А в моем рюкзаке было вообще ФСЁ. Отсюда и жажда.
Прямо по курсу захлопала крыльями и закрякала утка. Взлетела и унеслась куда-то. А женщина моя спит. На дне лодки, на стланях, и в пуховом спальнике. А девочка могла услышать эту утку? Есть у нее уже какие-то действующие отделы памяти, чтобы потом вспомнить?
Приятно думать о них. Приятно плыть по известной ночной реке и мечтать про удачную охоту. Вот только какая-то тучка размером с носовой платок догнала меня и попыталась пролиться дождиком. Но я сместился в сторону луны, под сухое небо, и дождик долго брызгал рядом со мной. Потревоженные утки вылетали из кустов и громко крякали. Некоторые из них делали круг, и я отчетливо видел блики луны на перышках, которые у них называются зеркальцами. На их крыльях. Когда-то потом я именно так, по бликам, в темноте, сбил хорошего селезня. Потом замучился искать его в траве.
А женщина моя спала. Проснулась только тогда, когда я на полном ходу влетел в гнилой ствол торчащего из воды бывшего дерева, и остановился.
- Мы зачепились?
Именно так было сказано. Спи дальше, милая! Нам еще далеко. А хочешь, не спи. Слушай уток, или мои песенки.
- Ходють кони над рекою,
- Ищуть кони водопою,
- А-а-а…быстрая река
- Больно глубока…
И я еще раз напился.
Кадр из того фильма. Рука, которая тянется к яблоку из окошка на фронтоне дряхлого дома. Не дотянулась.
Добрались. Высокий сухой бугор над рекой. Полянка со старым кострищем. Раньше там был дом, сплетенный из веток. Три стены, нормальная крыша, и очаг из камней внутри. Потом плохие люди все сожгли и развалили. Но у нас палатка. Потом. Сначала костер, и это легко в любую погоду. Потому что у меня с собой обрезки оргстекла. Горят очень жарко, и не тушит их ни дождь, ни ветер. Дрова разгорелись, и очертился круг света, по краю которого стоят деревья. Круг света и круг уютной жизни. Дальше – темнота. И женщина моя дальше боится, хотя ей уже туда надо. Ну, давай здесь, рядом, я отвернусь…хотя, не буду отворачиваться. Любоваться буду.
Палатка поставлена, и ужин приготовлен. Боже, что она там сотворила?! Ресторан на газетке. Как раньше у меня было? Кусок колбасы и кусок хлеба на полиэтиленке. А теперь так красиво, и даже рюмочку изящную для меня взяла. И мы именно тогда зареклись ходить в рестораны.
Полночи уже прошло, пора и спать. Раздевайся до тренировочных, и все свое – под спальник. Так теплее будет и тебе и девочке. Я знаю, я спал так даже на льду. А я к тебе спиной, спальник-то один. Ничего. На пенопластовом спасжилете, весь в ватном и в валенках. Нормально. Ружье и два патрона рядом, а то гости иногда захаживают. Пару раз мишка приходил. Первый раз пытался в палатку попасть, но хорошо получил валенком, наверное, по носу, и ушел. Другой раз к палатке не подходил, но распотрошил рюкзак, оставленный под навесом, и сожрал все продукты. Утром были следы на золе у костра, и валялось яблоко, пробитое когтем. После утренней зорьки пришлось тогда долго елозить по протоке, пока не поймал приличную щуку. Только ее и ел следующие два дня. Но это все я только вам рассказываю, ей – ни слова. Зачем пугать ее и девочку? О, уже и уснули. А девочка ножками и не стучала, хотя уже шесть месяцев, и я дома уже ее слышал. Испугалась? Или через мамочку надышалась запахами осени? Запахами прелых листьев и поздних грибов? Настолько необычными еще для нее, что она тут же затихла? Спим…