Как всякая урожденная горожанка, я страдаю клаустрофобией.
Вообще-то, клаустрофобия заложена в любом живом существе, но человек начинает осмысливать ее только в статусе потомственного горожанина.
Клаустрофобию обычно определяют, как боязнь закрытых пространств. Это неверное определение. Клаустрофобия - это тайное опасение всех пространств, которые содержат некую угрозу выживанию.
Горожане, начиная со второго поколения, умеют очень хорошо распознавать сигналы клаустрофобии, ибо с детства живут в искусственно организованном пространстве: в высотных домах, в замкнутых тупиках и дворовых колодцах.
Я, со своей сложной психической организацией творца, просто прирожденный специалист по клаустрофобии и могла бы давать по этому вопросу профессиональные консультации. Мой тонус начинает немедленно падать, как только я попадаю в пространство, где искусственные элементы преобладают над природными, или где, наоборот, слишком сильно ощущается присутствие открытой необузданной опасной для человека стихии.
А вот люди села - деревни, аула, кента, ярангового стойбища (нужное подчеркнуть), - избалованные недоступной для горожан роскошью постоянной близости к природе, ее бесплатным "безлимитным" присутствием, совершенно не способны услышать, что им подсказывает в городе их внутренний пространственный навигатор. Это видно по тем чудовищным многоэтажным гробам, которые не стесняются строить для новоявленных горожан девелоперы. Новостройки - это просто рассадники клаустрофобии. Если бы мне пришлось жить в подобных домах, я бы не вылезала из депрессивного состояния. А ведь приезжие сельские мигранты покупают эти живопырки, да еще и радуются, что повезло дешево заполучить пропуск в городскую жизнь.
Клаустрофобия - это не шутка. Это серьезная угроза для человека. Угроза заключается в том, что человек не всегда способен отрефлексировать свою клаустрофобию. Она присутствует в нем, как присутствует электричество в проводах - его не видно, но оно есть. Человек постоянно находится в тихом напряжении, в тихом страхе перед пространством, и этот страх рано или поздно обязательно прорывается в виде психических аберраций.
Все эти селяне, прибывающие на жительство в город, совершенно не понимают ту простую вещь, что близость к природе - это необходимость для нормального функционирования психики (психика вообще - крайне абстрактное понятие для селянина), что дома должны быть в идеале не выше трех этажей, что вид из окна не должен быть ни слишком открытым, как вид из окна высотного здания, ни слишком замкнутым, как в колодце, - потому что иначе у людей начинаются психические болезни. Селяне, трансформировавшиеся в горожан в нулевом поколении, радостно въехавшие в маленькую каменную клетку с видом на пропасть с десятого этажа или на глухую стену в нескольких шагах от окон, будут очень обескуражены тем, что у их детей, выросших в таких квартирах, без всяких, казалось бы, причин, начинают проявляться депрессии, склонность к агрессивному поведению, или к наркотикам, или к самоубийству. Сами новоприбывшие - эти бойкие, крепкие, лишенные рефлексий дядьки-тетьки с села - могут не почувствовать дискомфорта обживаемых ими бетонных нор до самого конца жизни, но их дети ощутят его очень явственно, хотя и не будут в состоянии объяснить, что же именно их беспокоит, и их простодушные родители будут без конца гадать, почему малыши беспричинно плачут по ночам, и почему молодежь нынче растет такая истеричная.
Выше я привела образец "правильного" вида из окна. Это вид одной из киевских улиц. В нем нет ничего, что могло бы вызвать клаустрофобию, более того, это вид, дающий надежду, которую символизирует уходящая вдаль дорога. Любая дорога, освещенная солнцем и уходящая в перспективу, - это всегда символ развития, продолжения, жизнерадостного "выхода из положения". И деревья. Деревья, представьте, тоже важны для психики. Деревья - это наши безоговорочные энергетические друзья из другого биовида. Присутствие большого количества деревьев говорит о том, что здесь безопасно, здесь созданы благоприятные условия, которые позволили деревьям вырасти до взрослого состояния, а это значит, что здесь будет хорошо и человеку. О том, что они, бедняги, очищают для нас воздух, принимая на себя первый удар рассеянной в воздухе промышленной отравы, я уж и не упоминаю.
Улица с фотографии до сих пор существует, но, к сожалению, она уже полностью застроена многоэтажными рассадниками клаустрофобии, превратившим ее в мрачный бетонный каньон.