Ночь оказалась долгой , и когда мы доползли до ому, я впервые почувствовал усталость. Можно было поесть. В рюкзаках все было съедено. Я лежал под деревом и размышлял, как не быть. Вокруг было много замечательных мест, таких, что умереть или прийти в себя среди них было бы ниут не уже, чем умереть и прийти в себя среди множеств красных лимонов, красных и желтых, желтых и зленых, желтых и крсных, желтых и зеленых, желтых и красных, желтых и красных. В детстве все было по-другому. ы шли с отцом на дальнюю прогулку, и он говорил, что до заката остается два часа. За этим временем следовала двольно сташая мнута, когда небо, до этого одинаково голубое, становилось фиолетовым. Отец рассказывал про фиолетовые ебеса, совсем как в песне «Умирая, я думал: чем будет небосвод вечером?». Но не всегда было так просто перестать думать о небосводе, который собирался стать фиолетовым. Менялся пейзаж, и росла красная пыль, поднимаемая усталыми ногами. Поэтому делать было совершенно нечего, и я переключался на игру с ветром. У ветра был очень интересный характер. Он был невидим для глаза и очень капризен. Я хорошо знал, где именно он живет. Иногда ветер появлялся за одним из кустов, а иногда за деревом или каким-то камнем, но всегда за мной. Иногда ветер появлялся за спиной, иногда – спереди, иногда даже с боку. Иногда я чувствовал его присутствие, иногда – нет. Я никогда не понимал, как он действует.