Посвящается Свете Д.
Казацк был уже совсем близко. Старый автобус, который был старым уже тридцать лет назад, приближался к Казацку через поля — обычный пейзаж южной Украины. Высокие стройные тополя с прижатыми к стволу ветвями отделяли одно поле от другого, и вдоль них же шла дорога. Пыльная дорога с особым асфальтом, который, как говорили местные, клали пленные немцы. Если выйти из автобуса, можно было почувствовать запах этой дороги, перемешанный с жаром прошедшего дня. На маленьких остановочках залезали бабушки с баулами и корзинами; в корзинах было все что угодно, и все негородское: цыплята, хлеб, овощи с необрезанной ботвой и много чего еще, остро пахнущее, свежее, яркое… И сами бабушки были живые, болтливые, их одежда пахла солнцем, землей, пылью, старой деревней. С любой хотелось вместе сойти и пойти к ней жить в родственники.
Наконец показалась автостанция Казацка. Все пассажиры вышли, водитель закурил папиросу, закрыл двери белого с красной полосой ЛиАЗа и ушел в диспетчерскую. Я стояла с двумя рюкзаками и похудевшим за время пути из Москвы пакетом дорожной еды. В пакете оставались два битых яйца всмятку, полноги курицы, салфетка с крупными крошками хлеба и рассыпавшийся из пакетиков дешевый черный чай. На мне были модные кроссовки, невероятно удобные и давным-давно мечтанные, неприлично короткие шорты, новая, но уже грязная от поезда футболка и круглые темные очки, как у Сары Коннор. Мои руки тоже были как у Сары Коннор: в этом году я сдала силовой норматив на юношеский разряд по спортивной гимнастике.
Я любила Казацк, родину моей мамы, и любила быть как Сара Коннор — независимой и немного брутальной. Это сочетание было возможно только летом в Казацке. Мне было семнадцать лет. Впереди маячила необходимость получать высшее и как-то устраиваться в личной жизни. Но сначала надо было решить проблему с Мишей.
Бабушка Вера, как всегда, встретила меня прохладно. Она никогда меня не любила и мои приезды терпела только из-за своего мужа, моего двоюродного деда Жоры. Родная моя бабушка умерла три года назад, но я продолжала приезжать в Казацк и останавливалась, конечно, у бабы Веры, несмотря на то что поселок был полон моих бабушек разной степени родственности. Бабушку Веру я любила, несмотря на ее вечные козни и сплетни обо мне. Дед Жора всегда ее воспитывал, и баба Вера, подчиняясь, принимала меня у себя и даже выделяла отдельную комнату в хате.
Светка, конечно, была все лето у своих. От ее родного Николаева до Казацка на автобусе было часа два. Вечером мы сидели на веранде соседнего детского сада и пили дешевое вино. Светка каждый год становилась все зрелее и шире в бедрах. Ее глаза в этом году светились еще большим женским лукавством. Этого чисто женского восприятия мужского мира мне конкретно не хватало. Я совершенно не умела сделать так, чтобы парень проводил меня с дискотеки до хаты, и каждый раз, когда я все же решалась пойти на дискотеку в Казацке, мне приходилось одалживаться у Светки, у которой желающих провожать всегда хватало. Этим летом у нее было уже три постоянных ухажера. Одним из них она была готова поделиться со мной немедленно.
— Аньк, шикарный парень! Молчит, дарит цветы и шоколадки. Бджоляр.
— Кто?
— Пчел разводит.
— Пчеволод, что ли?
— Ему девятнадцать. Окончил училище, работает.
Игнорируя шикарно-шоколадного Васю-бджоляра и разглядывая деревянный пыльный пол веранды, я скромно спросила про Мишу.
— Приехал. Живет, дров уже целый сарай бабе Нюте нарубил. Прибыл белый, ровно простыня, из своего Мурманска, сейчас загорел, а волосы побелели. Красавчик… По-русски чешет, как не свой. Москаль! Думаешь, в этом году он тебя заметит?
— А ты помоги.
— Мать, меня он замечает еще меньше, чем тебя. Я ж местная. А ты, вона, из Москвы.
— Светка, не в Москве щасте…
— Дура ты. Четыре года одна и та же история. Дался он тебе. Он же старый!
— И что?
— Ладно, завтра я должна бабе Нюте ведро с помоями для ее хряка отнести. Вместе гайда.
— А на дискотеку он ходит?
— Ты сама-то туда ходишь?
— Ладно, ведро так ведро.
Ворота и забор бабы Нюты, к счастью, были не сплошными. Из наблюдательного пункта в хате бабы Веры, где я засела с самого утра, сквозь редкий частокол запущенного забора и Миша, и шаркающая совсем старая его бабушка были видны прекрасно. Миша и вправду был хорош. «Старость» его не портила. В двадцать один год внук нашей общей со Светкой соседки выглядел как бог. Баба Вера мне, как родственнице, вынуждена была писать письма, а так как писать ей было особо нечего, то она передавала новости всех соседей по улице. Я знала, что Миша тоже занимался спортивной гимнастикой и в этом году сдал на мастера спорта. Вернее было бы сказать, это я тоже занималась спортивной гимнастикой, потому как пошла в спорт благодаря Мише, надеясь получить хотя бы одну общую тему в разговорах с ним.
— А может, у него девушка есть в его Мурманске? — Светкино ведро с помоями было удручающе тяжелым, к тому же ручка ведра страшно резала ладонь. Ведро нам надо было переть метров сто.
— Может, и не одна. Да шоб сдох этот хряк, такие тяжести таскать ради него! — заорала я в сердцах.
— Никто не заставляет тебя надрываться ради хряка. Не плескай на себя. Красоту намочишь. Жених убежит.
— Тьфу ты, дура. Все, ставь. Пришли.
Мы зашли во двор и закрыли за собой низкую деревянную калитку. Светка стала звать бабу Нюту.
— Баб Нют! Помыйкы треба?
Открылась дверь летней кухни, и бабушка Нюта, старчески сутулясь, сошла со ступенек.
— Спасибо, дивчатка! Несыть йому вже, — махнула она на сарай с обитавшим там хряком.
Мы поперли проклятое ведро за кухню, к вонючему хряку, обливая по пути себе ноги прокисшим борщом с очистками картошки.
— Где Миша-то, не пойму, — бурчала я.
Выйдя из-за угла обратно во двор, мы с ним столкнулись.
— Привет, девчонки! Как дела? — Миша был весел и невероятно прекрасен накачанными на брусьях руками. Его чудесная выгоревшая челка спадала на глаза. У меня подогнулись колени и похолодело в животе. Из-за полного отсутствия опыта общения с молодыми людьми я не знала, что ответить. Отсутствие опыта было по причине вечного виртуального присутствия Миши в моих мечтах. А Светка была в своей стихии.
— Вечером в клубе дискотека. Пойдешь с Анютой? А за мной Виталик зайдет.
Я обомлела от Светкиной наглости и стояла, ощущая себя безучастным спортивным бревном: делайте со мной что хотите.
Миша улыбнулся улыбкой Гагарина:
— Девчонки, давайте в кино лучше. Приглашаю!
— Да, Свет, давай в кино. Какая дискотека? Там одни малолетки!
— Вот и ладненько, а потом мы с Виталием вас в кафе поведем.
— Ну хорошо, — Света состроила глазки и лукаво улыбнулась. Я чуть не умерла от зависти к ее врожденной женственности. Подхватив ведро, я поспешила на выход, забыв принять приглашение.
На улице я поставила вопрос ребром.
— Слушай. Ты должна меня научить.
— Чему? — Светка округлила свои без того огромные глаза.
— Ну… лукавить. Глазками.
— Мать. Ты девчонка или где?
Мне захотелось сказать, что Сара Коннор не нуждается в умении флиртовать, но я вовремя заткнулась.
— Учи давай.
— Ладно. Пошли. Накрасим тебя для начала. Юбка какая-нибудь есть у тебя в багаже? Спортсменка-комсомолка, эх…
Юбки не оказалась, и Светка мне выдала одну из своих длинных, родом явно из Бразилии. Она была белой и шикарной. К ней полагался широкий черный пояс. С лифчиком пуш-ап, в прозрачной майке, бразильской карнавальной юбке и намазанными ресницами до бровей я стала выглядеть как цыганка Аза. От Сары Коннор остались только суровый взгляд и четкий контур худых спортивных плеч.
— Теперь садись. Нога на ногу. Держи сигарету.
— Я не курю! И Миша, между прочим, тоже. Что он обо мне подумает?
— В селе все курят. И пьют. Не отрывайся от общества. — И всучила мне папиросу. — Закуривай. Сейчас научу, как курить красиво.
Кашляя и давясь дымом, я закурила беломорину. Я была уверена, что моя красота сильно проигрывает, учитывая выражение лица во время затяжек. Вот же мучение… Урок флирта начался.