Пока происходили вышеописанные интересные события, талантливый Емеля в яме мрачной страдал. Голова его переполнилась идеями, гений из штанишек рвался наружу! В виду того, что в заключении сидела какая-никакая публика, хоть и не знавшая к стыду своему прежде о знаменитом афторе, он начал ее историями потчевать. Ведь время убить надо – раз! Стать популярным в этой яме – два! Завести в ней друзей, на всякий случай, – три! И так далее! Аргументы множились.
В яме темно было, и все друг друга по голосам и на ощупь определяли. Емеля был полноват. Рядом с ним сидел грузный мужик с большими кулачищами и басом громыхающий, по имени Иван Коровий сын; остальные граждане были средних размеров: теноры и баритоны. Публика невзрачная. Едва Емеля завел свою пластинку, как все их пустые скучные разговоры разом прекратились и акция «Шахерезада» начала свое действие.
Так с помощью Емелиной болтовни и других непритязательных развлечений группа товарищей в яме сутки провела. С целью посещения туалета, то бишь по нужде, они были извлекаемы стражниками. Писали, какали, по очереди, под ближайшей елью. Голодом их не морили, щей давали. Но в один прекрасный день все относительно хорошее прекратилось: стражники на вопли заключенных не отзывались, в туалет не выводили, щей и воды не давали. Пленники крепились как могли и строили версии почему о них забыли.
-Эксперимент на нас ставят, - сказал один хилый мужичок, - сколько времени мы сможем протерпеть: друг друга не сожрать и еще в штаны не наложить.
-Меня уже мочевой пузырь подводит, - заметил Емеля.
-А я курить страшно хочу, - сказал Иван Коровий сын, - бычки в этой яме все закончились.
К вечеру совсем настроение испортилось, - не помогали не анекдоты, не сплетни Емелькины. И когда у всех уже началось легкое помутнение рассудка от обезвоживания и отчаяния, произошло событие, весьма взбодрившее честную компанию. Страшным басом вдруг взревел Иван Коровий сын. Кто-то нервно перекрестился, а кто-то и описался. Прямо в штаны.
«Мне конец! Этот великан нас сожрет! Он долго без еды не выдержит!» – панически-истерически подумал Емеля.