30 октября у господ либералов - день памяти репрессий. Так и вспоминается анекдот: "Задумали как-то либералы пойти на акцию "Бессмертный барак". Стали искать своих предков - а там сплошь доносчики и вертухаи... Так и не пошли". Ну да это так, присказка. Приступим к к главному - выложим пост аж от 2009 года, опубликованный в моей уютной ЖеЖешечке под названием "Воспоминания моей бабушки".
У моих прадеда и прабабки было восемь детей, четыре сына и четыре дочери, одна из которых и стала позже моей бабушкой. Еще до войны все они, за исключением самого младшего сына, вступили в браки, и потому круг знакомых у моей бабушки в предвоенное время был очень широк – уйма родственников (братья, сестры, дядья, тетки, невестки, зятья с их родственниками) плюс коллеги, соседи, друзья, приятели…. Умерших от голода в 32-33 году в ее кругу НЕ БЫЛО, хотя голодали все. Репрессированных среди её близких родственников также НЕ БЫЛО. А вот с войны не вернулось два брата бабушки и ее деверь, то есть брат мужа. Как вы думаете, о чем это говорит?
А вот когда я молодая и неопытная, начитавшаяся в начале 90-х всякой брехни, спрашивала у бабушки: «А вы боялись? А вы прислушивались по ночам к шагам в подъезде? А вы видели ездящие по улица «черные воронки»?», то бабушка смотрела на меня как на дуру (впрочем, я и вела тогда себя как оболваненная либеральной пропагандой малолетняя дура) и рассказывала о маевках, о кружке «Ворошиловский стрелок», о комсомольских вечеринках, о многочисленных своих кавалерах (кстати интересно, что она неоднократно повторяла, что перед войной было ОЧЕНЬ много парней и мало девушек: видно не на ровном месте появилась народная примета "много парней - к войне"), о походах в кино и в театры; о том, как радовалась она, когда удавалось ей справить новое платье (да, дефицит был, за мануфактурой ей приходилось в очередях стоять, хотя товарищ Сталин и говорил: «Побольше ситчику моим комсомолкам!»); о торжественных собраниях, на которых ее как ровесницу Октября всегда премировали и приглашали в президиум, о ребятах с нашего двора – простых шоферах, рабочих, железнодорожниках… А я все не отставала, всё спрашивала о репрессиях, и тогда бабушка после долгих раздумий вспомнила, что ВРОДЕ БЫ репрессировали ее дядю (которого она видела всего несколько раз в жизни) и рассказала о том, как в начале тридцатых арестовали на месяц ее отца, моего прадеда… И вот ее простой и незатейливый рассказ об аресте прадеда легко и просто опроверг целые тома лживой либеральной писанины. Кажется, именно этот искреннее свидетельство очевидицы и положил начало моему выздоровлению от болезни либерализма. Итак, сравним воспоминания моей бабушки с либеральными сказками.
Что мы частенько слышим от наших либералов? Ну, например, такое: "Все, арестованные при Сталине, погибали. Из них пытками выбивали признания в несовершенных преступлениях, а потом или расстреливали, или отправляли в лагеря. В лагерях заключенные быстро погибали от голода, холода, непосильного труда и издевательств. Те же кому удавалось домотать срок до конца и выйти на свободу, все равно подвергались различным преследованиям, ущемлялись в правах или даже арестовывались снова и шли в лагеря на второй круг". Соответствую ли либеральным сказкам воспоминания бабушки? Ни в коей мере. Судите сами.
Мой прадед по женской линии (давайте для простоты изложения дадим ему и другим героям повествования условные имена, скажем, назовем прадеда Михаилом Громовым) был потомственным железнодорожником. В начале тридцатых он работал «дорожным мастером» - в обязанности его входило поддержание порядка на вверенном ему участке железной дороги. Жили они тогда хорошо – у семьи была хорошая просторная казенная квартира в железнодорожной «казарме» при станции, большой огород, крепкое хозяйство - две коровы, лошадь, свиньи, многочисленная домашняя птица. Ну, и жалованье по тем временам прадед получал неплохое.
Но вот в коллективизацию на их семью начали сыпаться бедствия. В ближайшем к станции селе создали колхоз. Колхозы организовывались для объединения крестьян, но никак не железнодорожников, но, тем не менее, местные колхозные активисты тут же стали кричать, что Громов – кулак, у него, мол, две коровы, лошадь, да еще и работницу они держат. Работница – помощница по хозяйству, здоровая деревенская девка, – у прабабушки Ефросинии Громовой действительно была. Все было по закону – с работницей был заключен официальный договор найма, за условиями ее труда следил профсоюз, да и сама девка работой своей была довольна, но активистов это ничуть не интересовало. Прадеду пришлось, НЕ ВСТУПАЯ ни в какой колхоз, отдать ему, то есть колхозу, лошадь и одну корову.
Следующий наезд на семью Громовых последовал со стороны воинствующих атеистов. Прабабушка Ефросиния была глубоко верующей женщиной. Весь красный угол ее дома был занят замечательными иконами – было их 7 или 8 штук. Активисты-атеисты подняли крик, что «кулаки Громовы – еще и верующие», и прабабушке Ефросинии пришлось снять иконы и спрятать в сундук. Чтобы не возвращаться больше к теме икон, скажу сразу об их дальнейшей судьбе. Они долго лежали в сундуке. Прабабушка часто открывала сундук, плакала и разговаривала с иконами как с живыми существами. «Сколько же вы будете лежать здесь в темноте и пыли?» - говорила она. Она хорошо понимала, что НАМОЛЕНННЫЕ, как говорят верующие люди, иконы не должны лежать в забвении в чулане, и, в конце концов, не выдержала, и отдала их в церковь. Себе она оставила две небольшие скромные иконки. Они благополучно дожили до наших дней, одна сейчас принадлежит нашей семье (я говорю тут о семье в широком смысле слова), а вторая – семье бабушкиной сестры.
Третьим, самым страшным, как казалось им тогда, бедствием, обрушившимся на семью Громовых, был арест прадеда Михаила. Арестовали его по ложному доносу его же подчиненного, путевого обходчика, которому захотелось таким вот способом подсидеть начальника.
Итак, прадеда арестовали и обвинили в том, что он состоит в «кулацкой контрреволюционной организации». Естественно, ни о какой кулацкой организации Михаил Громов понятия не имел. И вот тут внимание: прадеда никто не бил и не пытал. В деле его разобрались, и через месяц с небольшим прадед вышел на свободу. Еще раз внимание: кулацкая организация в их селе (я говорю для простоты в их селе, хотя Громовы, как вы помните, жили не в самом селе, а в казарме при станции) ДЕЙСТВИТЕЛЬНО существовала! Она не была вымыслом! И члены ее собирались на свои сходки на мельнице, ибо мельница стояла вроде как на отшибе, и мельник в ту организацию тоже входил. Позже прадед вспоминал, что следователь настойчиво спрашивал у него про «собрания на мельнице». Дальнейшая судьба контрреволюционной организации мне неизвестна (надо понимать, ее все же ликвидировали), ибо вскоре после освобождения прадеда перевели на новое место работы.
Этот перевод был единственным следствием его ареста, причем бабушка даже не помнит точно, было ли это следствием или просто совпадением – дело в том, что железнодорожников и без всяких форс-мажорных обстоятельств нередко переводили из одного места в другое, с участка на участок. И вот тут снова внимание: более до самого конца жизни своей, никаким гонениям, преследованиям и ущемлениям в правах прадед не подвергался. В должности он понижен не был, остался тем же дорожным мастером. И после оккупации (а Громовы и под оккупацией побывали) никто его никуда не выслал, и старого ареста не припомнил.
Вот, собственно, и все. Скажу напоследок два слова по поводу вот этих процитированных мною выше строк: "бабушка после долгих раздумий вспомнила, что ВРОДЕ БЫ репрессировали ее дядю (которого она плохо знала и видела всего несколько раз в жизни) ". После моих настойчивых расспросов бабушка вспомнила, что ее дядя таки был репрессирован и отправлен в северные лагеря, по какому обвинению – она не знает. Но зато она вспомнила, что «він якимсь начальником був» (он каким-то начальником был) и, кроме всего прочего, был женат НА НЕМКЕ. В таком случае, все становиться на свои места – во времена репрессий чистили прежде всего начальников. Ну, и перед войной надо было проверить тылы, поэтому неудивительно, что на женатого на немке товарища обратили особое внимание.
Так что - кто-то жил, под собою не чуя страны, а
Кто-то строил заводы и аэродромы,
Чтоб над осью земной были вознесены
Ляпидевский, Чкалов и Громов.
Кто-то в годы войны рвался в хлебный Ташкент...
Кто-то пули ловил под Москвой и Берлином
Не за славу и россыпи орденских лент,
Чтобы мир подарить нерожденному сыну.
Кто-то рядом с Кремлем по ночам фарцевал
И менял ордена на чужие штиблеты...
Кто-то утром Гагарина в путь провожал,
Отрицая мечтой тяготенье планеты.
Каждому своё, как говорится...