Происхождение и значение праздника Рождества Христова! Праздник Рождества Христова, совершающийся ныне во всём христианском мире 25 декабря, принадлежит к числу таких явлений церковно-богослужебной жизни, начало которых теряется в самой отдалённой и глубокой древности и которые появляются на горизонте этой жизни как будто неожиданно, ex abrupto1. В первые три века следы существования его едва заметны, и только в IV веке он становится исторически известным. В силу этого в западном учёном мире издавна утвердилось мнение, что праздник Рождества Христова до четвёртого века не существовал вовсе в церкви и что ещё в четвёртом веке празднование Рождества Христова сначала соединялось с праздником Крещения, или Богоявления (эпифании, или теофании), прежде чем установлен самостоятельный праздник Рождества Христова 25 декабря.
Ввиду этого обстоятельства естественно возникают вопросы: I) чем объяснить – кажущееся, по крайней мере, – отсутствие в церкви празднования такого важного события, как рождение Спасителя, в течение трёх первых веков? II) не праздновалось ли рождение Иисуса Христа первоначально под другим именем, именно, под именем Богоявления 6 января? III) если праздновалось, то на каком основании 6 января избрано для празднования рождения Христова, и почему последнему усвоено такое название? IV) самый праздник Рождества Христова 25 декабря не существовал ли параллельно с праздником Богоявления уже ранее четвёртого века на западе в качестве местного праздника, прежде чем принят на востоке и получил общецерковное значение? V) если существовал, то на каком основании был установлен западною церковию? VI) по каким побуждениям и соображениям принят западный праздник восточною церковию и введён в общецерковное употребление? Решение этих вопросов составляет одну из серьёзных задач церковной археологии.Евангелия, не богатые вообще хронологическими указаниями, и в повествовании о рождении Христа Спасителя не представляют определённой даты этого всемирно-исторического события. Евангелисты и Апостолы изложили в письме и проповедовали устно, что Иисус Христос, Спаситель мира, как истинный Бог, снизшёл с неба, и, как истинный человек, произошёл от семени Давида и родился от Девы; но нигде ничего не написали и не сказали ни о месяце, ни о дне, в который совершилось это. В этом и не представлялось надобности, так как самоё событие было ещё, так сказать, у всех на виду. Этим молчанием евангелистов и апостолов прежде всего объясняется то, что дата рождения Христа Спасителя, несомненно сохранявшаяся в фамильной традиции и долго, наверное, хранившаяся на первых порах в памяти верующих, постепенно, мало-помалу, со смертию последних отраслей генеалогии Спасителя, а также самовидцев и ближайших их последователей всё больше и больше затемнялась, если не затерялась совсем.
Но как ни важно это обстоятельство, всё же странным представляется, что самоё событие рождения Спасителя, довольно подробно рассказанное в Евангелии и само по себе представляющее высокоторжественный момент, так мало, по-видимому, возбуждало интереса в первых христианах и не вызывало церковного или праздничного воспоминания. Неудивительно поэтому, что для объяснения сравнительно долгого отсутствия (мнимого, впрочем) в церкви праздника Рождества Христова западные учёные ссылаются прежде всего на историческую критику, отрицающую подлинность первых глав евангелия Матфея и Луки, в коих одних и сообщаются известия о рождении и юности Иисуса Христа. Коль скоро этот отдел евангельской истории в первых веках или не существовал, или (что гораздо важнее) не признавался подлинною и первоначальною составною частью Евангелия, то отсутствие праздника, который должен был основываться не на предании, а на канонически документированном событии, оправдывалось бы само собою.
Но это одно лишь предположение и притом не настолько вероятное и основательное, чтобы на нём можно было опираться при объяснении столь важного факта, с каким мы имеем дело. Объяснения его нужно искать не в отсутствии сведений о событии рождения Христова, которые, бесспорно, были свежи в памяти первых христиан, особенно апостолов, а, скорее, в христианском и вообще библейском воззрении на дни рождения, которым одним может быть объяснено как отсутствие точной даты этого события в Евангелиях и то, что дата эта, по-видимому, затеряна даже преданием, так и кажущееся отсутствие празднования его и празднование его под другим именем.
Древнехристианское и вообще библейское воззрение на дни рождения находилось в отрицательном отношении к языческому воззрению на эти дни и языческому празднованию их. Все языческие народы, как известно, питают большие симпатии к дням рождения и празднуют их с особенною торжественностью. В основе этого события лежит глубокая пантеистическая мысль, соединяемая с происхождением особей во времени. Жизнь природы во времени открывала людям явления, которые они обозначали именами богов2. С этими явлениями во времени связаны успех и благосостояние народа. Оттого-то в культе языческих народов, особенно в празднествах, сопровождающихся радостью и благодарностью к богам, выражается чувство зависимости, какую ощущают они к природе. Особенно это бывает там, где вся народная и государственная жизнь развивается путём необходимого тщательного наблюдения естественных явлений. В продолжение года растут и изменяются силы природы, среди которой живут люди. Божественное творчество открывается каждый год. Ни одного дня работа естественного рождения не прекращается. Эту-то творческую деятельность природы, это непрерывно продолжающееся откровение замкнутых одно в другом развитий обозначает календарь. Чем глубже наблюдение природы, тем богаче календарь дневными явлениями. Из всех языческих народов ни один не брался за это наблюдение раньше и ни один не делал его внимательнее и глубже, как египтяне3. Потому они лучше всех знали дни рождения своих богов, мысль коих заключалась в каждой почке, в которой обнаруживается бытие, и в особенности в каждой перемене года. Нигде не представляется яснее чувство зависимости от природы в религиозной радости и торжестве, как у египтян. По их представлению, каждый день рождается бог4. Трудно исчислить все отдельные дни рождения богов, которыми так богат их праздничный календарь. Но пантеонизм всюду является причиною исторического и гражданского цезаризма. Чувство зависимости от божества природы на высшей степени своего развития является рабским обоготворением кумира государства – царя. Сила и господство, которые поэтически и религиозно праздновали в природе, представляемы были, хотя изменчиво и мимолётно, но довольно ясно и прочно в практической власти государя. Дни рождения богов хотя появились у египтян раньше, но не больше имели значения, чем дни рождения царей. Амазис, по рассказу Гелланика, обязан своим величием венку из свежих весенних цветов, который он, будучи ещё частным человеком, посвятил своему царю в день его рождения. И в самом деле, если божеству-природе воздавали в праздник благодарность за то, что оно подаёт в определённые времена дары для жизни народа, то тем больше следовало воздавать благодарность царю, от которого зависит жизнь и благосостояние столь многих людей. Праздник, в который фараон давал пир всем слугам своим, был образом милости царской, которую все получали в тот день5. Поэтому в надписи «розетты» говорится, что день рождения царя и день вступления на царство назывались по имени этого царя, потому что они всем принесли столько добра6. О персах Геродот рассказывает: «Прежде всех дней, думают они, нужно чтить день своего рождения и в этот день употреблять даже больше пищи, чем во всякий другой». И действительно, в этот день богатые подавали на стол быков и других животных, целиком изжаренных, бедные довольствовались меньшими животными7. Празднества эти, вероятно, находятся в связи с верою персов в Fravashi, духов-хранителей, которые приставлены к каждому человеку и духовно присутствуют при нём.
Обычай празднования дня рождения от восточных народов перешёл в Грецию8. Монархия впервые после азиатских побед Александра перешла в Македонию со всею восточною роскошью и притязаниями. С этой поры и в Александровских государствах день рождения монарха окружался всею пышностью, какая была в обычае в Персии. Впрочем, собственно эллинское сознание, всё ещё свободное в тех местах, где ещё ничего подобного не было, противопоставляло обилию монархических праздников торжества в честь своих духовных учителей, философов. Чтó боги дали, чтó цари присвояли себе, – тем считали себя обязанными своим мудрым учителям. Отмечали и праздновали день рождения Сократа и Платона, который был «врачом от тяжких болезней, от страстей». Замечали совпадение дней рождения или смерти философов с важными историческими событиями: в день сражения при Саламине родился Эврипид9; в тот день, когда умер Александр, умер Диоген. Политическим государствам противопоставлялись философские школы, и день рождения основателей их, как начало их существования, посвящался в честь глав их. При этом возникает вопрос: праздновали ли греки дни своего рождения до персидских войн или, по крайней мере, до римского влияния? В этом едва ли может быть сомнение. Празднование дня личного рождения у арийских народов повсюду является непосредственным следствием дней рождения богов, в то время как празднование в честь царей и философов собственно заступает их место. Θεοὶ γενέθλιοι греков суть не что иное, как боги – покровители рождения, которым без сомнения воздавал почести каждый грек в день своего рождения10.
Римляне, по свидетельству Цензорина, чтили в день своего рождения гения, называемого genius natalis, потому что каждый человек вверен его покровительству11. Римское государство было полным выражением пантеистического эгоизма в императоре и подданных. День рождения у римлян был предметом высочайшего чествования. Для римлянина не было большей клятвы, как уверение, что известное событие так приятно ему, как сладок день его рождения12. Ювенал не находит, что сказать Корвину о возвращении Катулла более приятного и дружественного, как то, что оно лучше для него, чем день его рождения13. День рождения сопровождался особенным пиршеством: ни в какой день не вкушали лучшей пищи. «Антоний, – говорит Цицерон, – не имеет сегодня времени; он должен дать в своём саду пир в память своего рождения». Празднование дня рождения других было лучшим доказательством расположения к ним. Цензорин думает, что было бы грешно, если он не проводил день рождения Церелла с таким же усердием, как свой собственный, ибо хотя последний дал ему жизнь, первый же дал плод и успех в жизни14. Силий Италийский (Silius Italicus) проводил день рождения Вергилия в большею тщательностью, чем свой собственный15. Празднование дня рождения было даже поводом к политическим демонстрациям. Республиканцы праздновали день рождения Брута и Кассия16. С согласия Нерона, думают, день рождения Агриппины, его матери, был в числе запрещённых17. Культ царей совершенно вытеснил культ богов. В дни своего рождения правители вверяли себя «счастью». Смерть Адриана и убийство Геты предсказаны в эти именно дни. В первый день рождения императора Александра Севера явилась лучистая звезда первой величины. Оракул возвестил о нём: «Тебя ждёт обладание небом, землёю и морем»18.
Насколько у языческих народов дни рождении пользовались симпатией, настолько – быть может, в противоположность им, а главным образом в силу богооткровенного воззрения на рождение и земное существование, – несочувственно относились к этим дням иудеи. Ориген, хорошо знавший литературу еврейскую, замечает, что ни одного ветхозаветного святого не отмечено дня рождения или обеда в память рождения19. Даже не отмечен день рождения ни одного из царей, которые столь часто преступным образом перенимали и совершали этот языческий обычай. Только празднование дня рождения тиранов, угнетавших народ, замечено в Библии. Так, сообщается о дне рождения фараона20, Антиоха21, Ирода22. Это показывает совершенно обратное отношение иудеев к обычаю, имевшему такое большое значение у языческих народов. И такое отношение вовсе не случайность, а имеет своё основание в духе ветхозаветного учения. Писание есть книга воспоминаний только о делах творящего Бога: только великие дела Господа к народу записывались на память потомству и благодарственно воспоминались торжеством, молитвою и пиршеством. Добрые деяния людей, как и сами они, принадлежат Богу; только зло составляет достояние человека, с которым он рождается в мир. И в то время, как язычники в дне рождения полагали источник счастья, иудеи видели в нём начало и вину всех скорбей и страданий и проклинали его. Верная этому воззрению иудейская традиция не отметила в своём календаре ни одного дня рождения. Празднование этого дня было всегда чужим растением на иудейской почве. День празднования в честь рождения царя был для иудеев языческим обычаем.
Воззрение это перешло вместе с иудеями и в христианство и держалось – за некоторыми, быть может, частными уклонениями, – до III века, когда влияние язычества на христианскую жизнь становится всё более ощутительным, и языческий обычай празднования дня рождения мог быть удерживаем и среди христиан из язычников. Ориген, не сочувствуя этому обычаю, ссылается на Иова и Иеремию, которые в чувстве греха проклинали день своего рождения23. И хотя с той поры, как родился Христос, ни один христианин не может жаловаться, подобно Иову, – уже дети, говорит Ориген, получали, по преданию церкви, крещение в оставление грехов, – тем не меньше учитель церкви предостерегает христиан от суетного языческого обычая, говорит, что только грешники празднуют день рождения, а святые печальны в этот день, что по причине первородного греха не может быть никакой радости.
Сообразно с этим воззрением христиане первых веков придавали больше значения дню смерти, чем дню рождения, так как смерть считали переходом из земной жизни, полной греха и страданий, к безмятежной, блаженной и вечной жизни на небе. Они не отмечали в своих календарях, подобно язычникам, дни, в которые родились их герои-мученики, но тщательно замечали день, в который они чрез победоносную смерть достигли вечного покоя и торжества, и дни смерти святых называли днями рождения (dies natalis). «Мы празднуем, – говорится уже в жизнеописании св. Поликарпа, – день рождения мученика в память тех, которые пострадали, и в назидание и укрепление тех, которые страдают»24. «Не умерли те, – говорит Амвросий, – праздник рождения коих мы совершаем, но, возродившись, живут они, так как сделались причастниками Христа, который есть жизнь всех»25. «Natalem Sanctorum quum auditis carussumi, – говорит Пётр Хрисолог, – nolite putare illum diem, quo nascuntur in terra de carne, sed de terra in coelum, de labore ad requiem, de tentationibus ad quietatem, de crucialibus ad delicias, non puxas, sed fortes et stabiles et aeternas, de mundanis risibus ad coronam et gloriam». «Natales dies carnis nulli prophetarum, nulli patriarcharum, nemini apostolorum celebravit ecclesia, – говорит блаженный Августин в речи на рождество Иоанна Крестителя: – Solos duos natales celebrat, hujus (т. е. Иоанна) et Christi».
Благодаря представленному воззрению первых христиан на дни рождения и дни смерти и основанной на нём календарной церковной практике и дню рождения Спасителя в первые времена христианства – к тому же, времена смутные, – не придавали особенного значения предпочтительно пред другими днями, и в то время, как празднование дня смерти с днями страданий с самых ранних пор отличались и посвящались воспоминанию свящ. событий, день рождения Иисуса Христа как будто забыт, и в христианских обществах как будто не чувствовалось никакой потребности к празднованию этого дня по крайней мере до III века, когда, по-видимому, впервые возник вопрос о дне рождения Спасителя – вопрос, решение которого последовало как будто только в следующем веке.
Но из того, что потребность к празднованию дня рождения Христова так долго себя не заявляла, вовсе не следует однако ж, что она не существовала, а, скорее, следует то, что она находила удовлетворение в чём-нибудь. Чем же, спрашивается, могла удовлетворяться эта потребность? Празднование рождения Спасителя не совершалось ли первоначально в церкви под другим именем, прежде чем возник вопрос собственно о дне рождения Его?Исходную точку для решения этого вопроса даёт нам древнейшее и самое первое историческое известие относительно дня рождения Христова и празднования Его: разумеем известие Климента Александрийского, которое служит исходным пунктом для всех исследователей, но по своей неопределённости приводит к различным и даже совершенно противоположным мнениям. Замечательный факт, что вопрос о дне рождения Иисуса Христа в этом известии ставится в связь с празднованием крещения Христова, и эта связь, которая, по-видимому, ничем не мотивирована, думаем, не случайная, а имеющая своё основание в фактической жизненной связи двух событий и соответствующих им празднеств.
«Есть люди, – говорит Климент, – которые с излишнею тщательностию (περιεργοτερον) стараются определить не только год, но и день рождения нашего Спасителя; оно было, говорят они, в 28 год правления Августа, в 25 день месяца Пашома (Pachon). А последователи Василида празднуют и день его крещения, проводя уже предшествующую ему ночь в чтении писаний; они говорят, будто это есть 15 год императора Тиверия и 15 день месяца Тиби (Tibi). Иные празднуют 11 день того же месяца Тиби»26.
При чтении этого места невольно чувствуется, что Климент предполагает известным принятый и празднуемый в церкви день рождения Спасителя, к которому примыкают все положения его. День этот, как видно, перестал удовлетворять пытливые умы и вызвал попытку к более точному хронологическому определению дня рождения и уклонение от него в практике. Попытку указать с точностью такой день Климент не порицает (как обыкновенно понимают его выражение περιεργοτερον), но считает излишнею – прежде всего, потому, конечно, что день рождения существовал и праздновался в церкви; сущность дела учитель церкви полагал не в хронологической точности, а в тех мыслях и чувствах, воплощением которых был праздник. А так как василидиане, уклонившись от церкви в догматическом учении относительно рождения Иисуса Христа, уклонились и в праздновании дня рождения, считая днём рождения Христа, согласно их доктрине, день крещения (15 Тиби, т. е. 10 января), то учитель церкви и говорит, что они празднуют и день крещения (15 Тиби, т. е. 10 января). Наконец Климент прибавляет: «Иные же празднуют 11 день того же месяца». Смысл приведённого места совершенно ясен. Только последнее положение представляет некоторое затруднение, а между тем в нём-то и заключается ключ к разгадке относительно принятого церковью и предполагаемого Климентом дня рождения Христова. Спрашивается: что празднуют эти «иные» в 11 день Тиби – рождение или крещение, и кто это празднующие? Так как положение это стоит в непосредственной связи с предшествующим, в котором говорится о праздновании крещения, то, кажется, нужно признать за несомненное, что и эти «иные» празднуют 11 Тиби не иное что, как крещение же; в противном случае, Климент должен был бы повторить: «день рождения». Чтобы эти иные (τινὲς) были другие василидиане – этого нельзя допустить, потому что Климент, по замечанию филологов27, посредством формул οἱ μεν и τινὲς обыкновенно обозначает вещи положительно различные. Значит, под τινὲς в этом случае скорее нужно разуметь некоторые из православных обществ, праздновавшие 11-е Тиби как день крещения. А так как 11-е Тиби египетского календаря соответствует 6-му января, то 6-е января и есть тот именно день рождения Иисуса Христа, который праздновался восточною церковью во время Климента, считавшего поэтому излишним и упоминать о нём, от которого уклонились василидиане и основание и смысл которого сделался предметом разногласия и спора внутри самой церкви, в среде православных обществ, из коих некоторые, принимая 6 января за день крещения, вероятно, противопоставляли ему другую дату рождения Христова, действительно существовавшую, как увидим, параллельно с датою 6 января.
В самом деле, уже Ориген, ученик Климента, даёт заметить, что в его время праздновали 6-е января, но спорили относительно основания дня и его значения28. С своей точки зрения Ориген старается доказать, что день этот должен быть днём крещения, и употребляет для этого такую аллегорию. Когда Иисус крестился, говорится в евангелии Матфея, небо отверзлось над ним. А у пророка Иезекииля сказано: «И было в 30 год, 4 месяц и 5 день, когда был я в темнице у источника Хобара и небо отверзлось» (Иез. 1:1). Он считает от Тишри (первый месяц иуд. года) четвёртый месяц, совпадающий с январём. «Считаю теперь, – говорит он, – от начала нового года четвёртый месяц и узнаю, что Иисус крестился в четвёртый месяц нового года. Ибо месяц, который у римлян называется январём и в который, как мы знаем, совершилось крещение Господа, есть четвёртый месяц нового года по счёту евреев». В словах Иезекииля т. обр. он хочет видеть пророчество о крещении Иисуса Христа, так как там, как здесь, отверзается небо, там, как здесь, 30-й год, 4-й месяц. Не согласен, правда, день: там пятый, а нужен шестой; но Ориген умалчивает об этом. Впрочем, так как церковь начинала празднование с предшествующего вечера – что делали и василидиане, – то Ориген мог не придавать значения этой маленькой разнице. Между тем, разница эта не так незначительна в данном случае, как могло казаться Оригену, соблазнившемуся случайным совпадением чисел. Если бы церковь прежде его сделала приложение из этой аллегории и на ней основывалась бы при установлении праздника, она установила бы его не в шестой, а в пятый день. Притом, аллегория эта слишком слабо построена на одних внешних числах. Ею не устраняются большие противоречия древнего и нового времени. Мысль, которую затрагивает Ориген, не стоит в центре жизни. Евангелия и Апостолы не делают из неё никакого употребления. Напротив, намёки, какие сохранил Апокалипсис, приводят к другой мысли.
Жарким защитникам мнения, что 6 января празднуется крещение, в котором Иисус Христос впервые открылся или явился миру, является в IV веке Златоуст. В проповеди на Богоявление, произнесённой в 387 г., он говорит: «Многие празднуют два праздника и знают их имена; но основания, по которому установлены они, не знают, и это служит к величайшему стыду и большому смеху – каждый год праздновать этот праздник и не знать основания. Поэтому необходимо сказать любви вашей, что основанием для этого служит не одно явление, а два, в настоящем и будущем». Слова ап. Павла к Титу о спасительной благодати Божией, явившейся всем людям, он прилагает к явлению Сына Божия после крещения и продолжает: почему же этот день называется ἐπιφάνεια? Потому что Он (Иисус Христос) видимо явился не после своего рождения, но только тогда, когда крестился. Ибо до этого дня народ не знал Его и не знал, откуда Он. «Народ, – говорит Златоуст в толковании на евангелие Матфея, – мог бы считать Иоанна выше Иисуса, которого он не знал и которого видел крестившимся от него. Потому-то отверзлись небеса, Дух Св. сошёл на Него и сделал Его всем известным». Слово ἐπιφάνεια таким образом Златоуст понимает уже не в настоящем его смысле, а в смысле более активном; он видит в ἐπιφάνεια акт, чрез который Иисус Христос сделался известным, тогда как настоящий смысл названия состоит в том, что Иисус Христос есть явление Бога во плоти, как увидим. При таком взгляде на явление Иисуса Христа при крещении понятным становится, почему Златоуст отрицал достоверность чудес, известных в народе из юности Иисуса Христа. В толковании на Ев. Иоанна он говорит, что если бы Иисус Христос уже до крещения открылся посредством чудес, Иоанн не мог бы сказать, будто он не знал Иисуса, следовательно, те знамения и чудеса, которые известны из юности Иисуса Христа, не могут быть истинны. Ты видишь, говорит он, что Св. Дух сошёл, чтобы открыть Христа. Это – свидетельство, что Он есть Сын Божий; это не значит, что Он имел нужду в крещении, но Дух Св. сошёл для того, чтобы только открыть Его.
Против этой мысли, что Иисус Христос впервые открылся в крещении, направлены уже народные сказания и благочестивые легенды, обставлявшие юность Иисуса Христа чудесами, в которых просвечивала Его божественная природа29. Но более сильного противника мнение Оригена и Златоуста встречает в церковной традиции, в церковном голосе.
Целый ряд церковных отцов свидетельствуют, что 6-е января, Epiphania, или Theophania, всегда было праздником рождения Христова, и этим стараются оправдать веру церкви в божество Иисуса Христа. Борьба против божества Христова, высказывавшаяся прежде в эвионизме и докетизме, возродилась с новою силою в форме арианизма и родственных ему доктрин. Неверие в божество Христово находило бы сильное подспорье в самой церковной жизни, как скоро в ней совершался праздник, посвящённый исключительно или главным образом крещению, особенно в то время, когда праздника рождения не существовало вовсе. Это было бы фактическим опровержением её веры в божество Иисуса Христа. Учение о рождении Бога казалось бы новым учением. Таким действительно и считали его еретики и слово еpiphania толковали, как хотели. В силу этого внимание церкви сосредоточивается преимущественно на рождении Господа, а не на крещении Его. В никейском символе выражается вера «во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, прежде всех веков от Отца рожденнаго, Бога истиннаго, от Бога истиннаго рожденна, несотворенна… нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Святаго и Девы Марии и вочеловечившагося…» О крещении не упоминается ни в одном символе церковном. Кирилл Иерусалимский говорил ещё Несторию, что «Христос не нуждался сам в крещении и что крещение установлено Богом для того, чтобы нам указать путь». Согласно с этим отцы церкви в празднике Богоявления видели не праздник крещения, а праздник рождения. Ефрем Сирин называет его днём рождения. Праздником рождения считают его три великих каппадокийских учителя церкви. Василий в. в заключение своей речи на праздник рождества говорит: «Он явился нам не в образе Бога, чем устрашил бы слабую природу, но в образе раба, чрез что освобождает рабов. Поэтому будем выражать радость в голосе и в телодвижениях. Будем называть этот праздник наш Theophania. Будем праздновать спасение мира; будем торжествовать день рождения человеческого рода. Ибо ныне разрешена клятва Адама»30. Выбор названия Theophania весьма удачный. Оно должно лишь яснее показать, что как скоро праздник называется еpiphania, то это делается с мыслью, что Бог явился. Точно так же говорит о рождении Господа Григорий Нисский. Он говорит о иудейских праздниках: «Посты, кущи и пр. суть тайны нашей веры, открытые уже раньше, но по истечении времени доказанные, когда совершилась во плоти теофания нашего Господа"31. Ещё яснее высказывается на этот счёт Григорий Назианзин в своей проповеди на этот праздник: «Ныне празднуем мы Богоявление (θεοφανεια) или праздник Рождества (γενεθλια); он называется двояким образом потому, что два имени даются одному и тому же событию, ибо Бог явился чрез своё рождение человеком (ἐφάνη γαρ Θεὸς ἂνθροπος δια γενεσεως): теофаниею называется потому, что Он явился (т. е. чудесным образом), праздником рождения потому, что Он родился. Итак, как в древнем Адаме мы умерли, так станем жить во Христе, если мы со Христом родились, пригвождены к кресту, погребены и воскресли32. В той же форме и в том же духе пишет Исидор Пелусиот: »Богоявление или рождение Спасителя во плоти». И вообще, во избежание двусмысленности стали употреблять не просто ἐπιφανεια, а ἐνσαρκος ἐπιφανεια – явление Господа во плоти и подобные выражения. Но более решительное и научное мнение относительно праздника 6 января находим у Епифания. Он часто повторяет, что Христос родился во плоти в праздник Epiphania, 6-го января, или 11-го Тиби, по египетскому счёту33. Мнение, что Иисус Христос в этот день крестился, он отвергает. Опираясь на известие Луки, что Иисус Христос в то время, когда Он шёл к крещению, был лет тридцати (т. е. около 30), Епифаний сообщает счисление, по которому крещение во Иордане происходило 12 числа египетского месяца Атир, т. е. по нашему календарю 8 ноября. Счисление, очевидно, исходит из того, чтобы доказать, что крещение Иисуса Христа не могло быть 6 января, потому что Ему во время крещения не было полных 30 лет. Таким образом, принятое мнение, что вочеловечение и рождение Иисуса Христа было 6 января, он находит тем более несомненным, что те, которые хотят соединить с ним крещение, фактически опровергаются счислением, по которому Христос во время крещения находился на средине года, следовательно, не мог креститься в день своего рождения. Этим, конечно, уничтожалось бы всякое сомнение в том, что в праздник эпифании празднуется не что иное, как рождение Христа. Но счисление это, кажется, не имело большого значения. Впрочем, благодаря счислению, по которому Иисус Христос крестился 12 Атир, узнаём, что мнение, будто Он был на браке в Кане 6 января, было распространено, ибо на нём основывается дата крещения, так как от 6 января вели обратный счёт до 8 ноября тех 60 дней, которые должны были пройти со времени крещения до брака в Кане. Мнение же, что Иисус Христос 6-го января совершил первое чудо в Кане, также направлено против тех, которые крещению Иисуса Христа единственно приписывают основание праздника эпифании34. Епифаний отсюда именно выводит основание древнего обычая черпать 6 января воду из источника и сохранять её на целый год для священного употребления. Этим повторяется, по его мнению, чудо претворения воды в вино, совершённое Иисусом Христом в этот день. Но Златоуст полагает основание этого обычая в крещении Иисуса Христа во Иордане. «В этот день, – говорит он, – Христос крестился и освятил природу воды. Потому-то и приносит народ в полночь этого праздника сосуды для воды, черпает её и хранит целый год, потому что именно ныне вода освящается и совершается очередное чудо, так как, несмотря на продолжительность времени, природа воды не портится, но чрез целый год, даже часто чрез два и три года вода, почерпнутая ныне, остаётся неповреждённою и свежею и после столького времени равняется только что почерпнутой из источника»35.
Это разногласие мнений относительно основания одного и того же обычая праздника 6 января, очевидно, предполагает уже раздвоение церковного сознания и совместное празднование двух событий, которые сами собою совпали в сознании древней церкви и непосредственно соединялись в идее праздника, уживаясь мирно некоторое время и не возбуждая недоумений, а теперь стали обособляться по мере пробуждения рефлекса церковного самосознания. Что же, спрашивается, привзошло в идею праздника позже – рождение ли или крещение? По принятому в западной богословской литературе мнению, празднование рождения соединено с праздником крещения, и это случилось будто бы только в четвёртом и уж никак не раньше конца третьего века. Но против этого мнения говорит уже, хотя отрицательным образом, старание Златоуста доказать, что 6 января Иисус Христос крестился, а не родился. Факт этот так хорошо был известен всем и каждому, что не было бы нужды доказывать вновь, если бы он единственно и исключительно был предметом и основанием праздника. Скорее нужно допустить, что основание праздника было совсем другое, не так прямо и просто дающееся пониманию народа, которое могло изгладиться из его сознания, и это основание есть явление Бога во плоти. Совпадение с идеею явления Бога во плоти события, конкретного факта явления Иисуса Христа миру при крещении является совершенно естественным и понятным, равно как понятным становится и смешение их в церковном сознании. Если же допустить, что празднование рождения Христова присоединено к празднику крещения, то нельзя не спросить: какое право имела церковь допустить такое соединение двух событий, если бы они сами собою не совпали раньше в её сознании и не вошли в идею праздника? Есть ли это соединение искусственное, случайное и временное? Не вытекало ли оно, напротив, с логическою необходимостию из истории праздника и древнехристианского веросознания, выразившегося в нём?
Это приводит нас к более обстоятельному исследованию оснований, по которым установлено церковию празднование эпифании 6 января.