Народу необходим был струнный щипковый грифный инструмент, выполнявший самые элементарные художественные функции, прежде всего, сопровождавший пляску. Таким инструментом была балалайка.
Вплоть до недавнего времени считалось, что впервые бытование в России балалаек засвидетельствовано в составленном Петром I в 1714 году «Реестре», о котором речь пойдет чуть далее. Однако в конце 1960-х годов в Центральном государственном архиве древних актов России (ЦГАДА) был обнаружен важный документ — «Память из Стрелецкого приказа в малороссийский приказ» (Приказом в России XVI—XVII веков называлось учреждение, ведавшее определенной территорией. Это был род волостного управления, в частности, управлявшего и стрельцами.). Документ гласит о том, что 13 июня 1688 года «в Стрелецкий приказ приведены арзамасец посадский человек Савка Фёдоров сын Селезнев да Шенкурского уезду дворцовой Важеской волости крестьянин Ивашко Дмитриев, а с ними принесена балалайка для того, что они ехали на извозничье лошади в телеге в Яуские ворота, пели песни и в тое балалайку играли и караульных стрельцов, которые стояли у Яуских ворот на карауле, бранили».
Примечательно, что доставлены в приказ были житель Арзамаса Нижегородской губернии Савва Федорович Селезнев и крестьянин Иван Дмитриев не только потому, что ругали стрельцов, но и за игру на балалайке. Ведь и после кончины Алексея Михайловича (в 1676 году) каких-либо юридических документов об отмене его указа 1648 года не последовало.
Из этого сообщения также явствует, что сам факт игры на балалайке летом 1688 года был явлением привычным, и, следовательно, инструмент под таким названием уже успел внедриться в общественную жизнь. Действительно, косвенные указания на то, что балалайка была популярна и до 1688 года, мы находим также в свидетельстве Я. Штелина, который отмечал о Петре I, что «с самых молодых лет не имел он случая слышать ничего иного, кроме грубого звука барабанов, полевой флейты, балалайки...». Если учесть, что родился Петр I в мае 1672 года, то возникают все основания предположить, что речь идет о его первом знакомстве с балалайкой уже во второй половине 1670-х или, по крайней мере, в начале 1680-х годов.
В декабре 1714 года, согласно «Реестру» Петра I, в котором предписывалось «Кому господам на шутовской свадьбе тайного советника Никиты Моисеевича Зотова быть в каком платье и с какими играми», царским предписанием предполагалось шутовское шествие высокопоставленных особ. Они должны были быть одетыми в различные экзотические наряды и иметь при себе наиболее распространенные тогда в России инструменты (дудочки, флейты, рога, трещотки, барабаны, волынки, пастушьи рожки, свирели и проч.). В русле темы данной книги особенно интересно то, что в этом списке уже отсутствуют домры, зато фигурируют балалайки. Причем они должны были находиться в руках группы сановников, одетых в калмыцкие одежды. Действительно, как отмечает А. С. Фаминцын, у калмыков «один из употребительнейших инструментов — домр, похожий на русскую балалайку».
Явно аналогичен «домру» также инструмент XVHI века с тремя струнами у бурятов, предок современной бурятской чанзы, представляющий особый интерес. При схожем корпусе, с треугольными очертаниями, он еще более похож на русскую балалайку, поскольку его гриф более короткий, чем на приведенном выше калмыцком музыкальном орудии.
О возникновении названия «балалайка»
Рассматривая проблему происхождения балалайки, сразу же возникают вопросы возникновения термина. Действительно, откуда пошло ее наименование? При определении истоков появления терминологии можно гораздо более аргументировано и полно ответить на вопросы, связанные с возникновением самого инструмента. Тем более что на протяжении длительного периода времени по данному поводу велись оживленные споры. Показательным явилось популярное в музыкальных кругах в конце 1880-х годов «Руководство к изучению истории музыки» немецкого ученого А. Доммера. Оно снабжено приложением — историческим очерком о развитии музыки в России, созданным специалистом в области древнерусского музыкального искусства 3.3. Дуровым. Здесь категорически утверждалось, что старинную домру, а следовательно, и ее потомка, балалайку, мы получили «в наследство от татар, после татарского ига».
Такое мнение нашло поддержку у известного инструментоведа этого времени М. О. Петухова, который в брошюре «Народные музыкальные инструменты С.- Петербургской консерватории», писал: «Многие ученые, в том числе, и Г. Дуров, полагают, что балалайка инструмент татарского происхождения».
В конце того же века отмеченную идею развил А. С. Фаминцын. Он выдвинул гипотезу о происхождении термина «балалайка» от татарского «бала» — «дитя», «детеныш». По его мнению, этот термин заключает в себе понятие о «детской болтовне, пустяках, дурачестве, ребячестве и т. п.
Гипотеза была не только поддержана, но и развита Ф. В. Соколовым, добавившим, что множественное от татарского термина «бала» — «балалар» — означает «дети». В результате укрепилось мнение о времени появления балалайки на Руси в XIV—XV веках, в период татаро-монгольского нашествия.
Между тем, согласно данным современной лингвистики, слово «балалайка» имеет славянские корни. Термин имеет две основы. Первая основа — общеславянское «бал», означающее «разговаривать». Как отмечает В. И. Даль в первом томе «Толкового словаря», множественное «балы» означает «лясы, балясы, россказни, пустой, забавный разговор, шутки, веселье, остроты».
Отсюда, собственно, и пошли русские поговорки типа «Полно балы точить, пора голенища строчить». Необходимо заметить, что наряду с основой «бал» возможна и русская основа «бала». По «Словарю русских народных говоров», она «отражает веселое времяпрепровождение».
Но главным словообразующим центром является именно «бал». Именно он породил многие от него производные термины: «балабон», «балабола», означающие «пустомеля, болтун, у кого язык ходит балаболкой». Тот же корень образует и современные слова: «балабонить», «балакать», «баламут», «балагур», «балагурство».
Примечательно, что согласно «Словарю церковно-славянского и русского языка», «балабонить», равно как и «балагурить», означает «говорить пустое, не заслуживающее внимания, пустословить», а термин «балакать», и соответственно, «балаканье» — значит «разговор о чем-нибудь ничтожном, болтать, раздобаривать, калякать».
Необходимо подчеркнуть, что у слова «балалайка» имеется и другая основа — «лайка» — резкие, отрывистые звуки. В «Словаре русских народных говоров» отмечается, что термин «лайка» означает «ворчун», «брюзга», тем же термином обозначается то, что воспринимается как прерывистое звучание, брюзжание. Поэтому вполне справедливым представляется мнение В. К. Галахова о том, что «в названии русского инструмента балалайка следует усматривать две звукоподражательные основы, связанные с непринужденной игрой на незатейливом музыкальном инструменте, издающем прерывистые звуки».
Порой балалайку в народе называют также балабайкой, а «байка», согласно суждению в той же статье В. И. Даля, происходит от глагола «баить». Этот термин также может означать «болтать, балабонить», «болтание». Таким образом, название «балалайка», равно как и один из его вариантов «балабайка» — можно трактовать и как способ выражения баек, присказок, веселых скомороший.
Главное, что следует во всем этом подчеркнуть — подобные производные от основ «бал» и «лайка» всегда несли в себе оттенок действия малозначащего, несерьезного, пустого.
В условиях жестоких преследований скоморошьего искусства при Алексее Михайловиче эволюция наименований «домра» и «балалайка» выглядит вполне естественной. И основной причиной появления нового названия стало именно то, что термин «балалайка», исходящий от слов типа «балагур», «балаболка» или «баламут», неизбежно подразумевал несерьезность времяпрепровождения. Именно такое объяснение замене этих наименований дал крупный знаток народных инструментов, сподвижник В. В. Андреева Н. И. Привалов. Однако его аргументация изменения названия, связанная со скрытием той же самой скоморошеской домры от гонений властей, на самом деле неубедительна. Ведь, само собой разумеется, что представители государственной власти вовсе не были настолько наивными, чтобы поверить в другую сущность инструмента только вследствие его переименования. Дело, по-видимому, заключалось в другом. Скоморохи преимущественно являлись музыкантами-профессионалами. Соответственно, профессиональным музыкальным орудием являлась и домра. Изготовляли ее профессиональные мастера, причем в специально оборудованных мастерских — судя по широкой продаже инструментов, тысячах «домерных струн» и необходимости широкой торговли в «домерном ряду», с разнообразным домерным ассортиментом в многочисленных лавках.
С решительным искоренением скоморошества профессиональное исполнительство музыкантов-домрачеев исчезает. Естественно, прекращается и производство домр: даже за их хранение, не говоря уже об изготовлении, грозили самые тяжелые наказания! Между тем народу нужен был струнный щипковый инструмент со звонким, подзадоривающим к пляске или танцу, ритмически четким и акцентным звучанием. И главное — инструмент максимально простой в изготовлении. Создание такого непритязательного варианта домры стало для народа художественной потребностью. Подчеркиваю: именно как музыкальное орудие, изготовляемое самодельным, кустарным способом, и возникла новая модификация русского струнно-щипкового инструмента. На первых порах смастерить ее было под силу в самой непритязательной бытовой обстановке — причем чуть ли не каждому. Важно, что такая модификация оказалась чрезвычайно простой не только для производства, но и для освоения. Профессиональный инструмент требует профессиональной игры, а на самодельном, по простонародному понятию, можно и «балабонить». Здесь, думается, и коренится смена названия. Из всего этого можно заключить: во второй половине XVII—XVIII веках появился фольклорный вариант профессиональной домры — балалайка. В первой половине XIX века она становится в народе необычайно популярной. Показательным является к примеру, свидетельство А. В. Терещенко: «Балалайка — любимейший инструмент русских. Ни один праздник, ни один свободный вечер не обходится без того, чтобы не поиграли на ней»
Смастерить балалайку можно было из любых подручных средств, даже из тыквы, о чем интересное свидетельство оставил в своих «Мертвых душах» Н. В. Гоголь. Одно из увиденных Чичиковым лиц великий писатель описывает следующим образом: «Круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня».
Формы балалаек XVIII — начала XIX веков
Необходимо заметить, что конфигурация корпуса балалаек XVIII века в целом была совсем непохожа на современную. Их дека имела овальные или полукруглые очертания, как и на более ранних домрах. Так, И. Георги свидетельствует, что если простонародные балалайки имели корпус округлый, делающийся из тыквы, то более дорогие инструменты, которые делали опытные мастера, имели корпус яйцевидной формы. В «Энциклопедическом лексиконе», изданном в Санкт-Петербурге в 1835 году, подчеркивается, что корпус балалайки «имеет вид небольшого полушара, ущемленного к верхнему концу; шейка, на коей навязаны лады, весьма длинная и плоская». Судя по изображению, основными приемами игры могли быть и бряцание, и, подобно более ранней домре, перебор струн пальцами. Об этом можно достаточно достоверно судить, если привести изображение балалаечника в укрупненном виде. Балалайки с корпусом овальной или полукруглой формы изображались и на живописных полотнах конца XVIII века. Они были достаточно распространены еще и в первой половине следующего века и обнаруживаются, например, в картине 1835 года «Мальчик с балалайкой», созданной П. Е. Заболотским. Из изложенного можно сделать следующий вывод: преобразование домры в балалайку явилось процессом эволюции единого грифного щипкового инструмента. Из всего этого становится ясным: период второй половины XVII — первой половины XVIII века является переходным: на смену одному русскому грифному инструменту, домре, пришел другой инструмент, его разновидность — балалайка.
Играли на балалайке не только пальцами — защипыванием отдельных струн или же бряцанием. Распространенным в XVIII веке способом игры было звукоизвлечение с помощью медиатора — плектра. Свидетельство об этом оставил И. И. Беллерман в «Заметках о России». Он пишет, что в 1780-х годах на балалайке плекторное звукоизвлечение было распространеннее, чем игра пальцами правой руки: «Во время игры нажимают пальцами только одну струну, но ударяют одновременно и по ней, и по другой — свободной от нажима. Это ударение производится посредством щепочки или пера впрочем, иногда играют и пальцем, который выполняет роль плектра». Из всего этого можно сделать вывод: балалайкой в конце XVII — XVIII столетиях, подобно более ранней домре, назывался любой грифный струнно-щипковый инструмент — и лютневидный, и танбуровидный.
Появление балалаек с треугольным корпусом
Рассматривая вопросы эволюции русской балалайки, необходимо заметить, что к началу XIX века инструменты с треугольным корпусом обнаруживаются все чаще. Немаловажное значение для подобного приведения к треугольным очертаниям имела простота изготовления. «Стоило лишь склеить несколько треугольных дощечек, и кузов балалайки был готов»,— пишет А. С. Фаминцын. И потому вполне справедлив вывод ученого: «Все это наводит на мысль, что народ, изготовляя сам свой инструмент, перешел от свойственной танбуру-домре круглой формы корпуса к треугольной, вследствие практических соображений как к форме более легкой и удобной для самодельного сооружения».
Впервые изображения балалаек с треугольной формой деки появляются на лубочных картинках, например, в серии картинок первой половины XVIII столетия «Мыши кота погребают». На одной из таких картинок мы видим балалайки с двумя струнами и грифом значительно более коротким, чем на тех инструментах, которые описывал Якоб Штелин. Длина корпуса превышает длину грифа уже не в четыре, а в два — два с половиной раза. Аналогичные двухструнные балалайки с треугольной формой деки во второй половине XVIII столетия все чаще можно встретить также и в народной практике, в быту самых широких слоев непривилегированного населения России.
К концу XVIII столетия о балалайках с трехгранным корпусом мы уже находим гораздо больше свидетельств. Их можно встретить, например, в различных описаниях инструмента иностранцами, которые долгое время жили в России или в течение продолжительного периода путешествовали по ней. Так, Я. Штелин пишет о преимущественном бытовании в 1760-х годах балалаек с трехгранным и лишь иногда круглым корпусом, инструмент имел «две струны о двух колках».
Типичной к последней трети XVIII — началу XIX века становится балалайка с небольшой треугольной декой и двумя струнами, одна из которых была мелодической, а другая создавала непрерывно повторяющийся звук — бурдон.
Лады на инструменте чаще всего были жильные и передвигались по грифу в соответствии с необходимостью использования того или иного звукоряда, но они могли быть и прочно закрепленными на грифе. Их количество было различным — не только четыре или пять ладов, как отмечалось ранее в различных публикациях по истории народного инструментария, но и значительно больше. Ко второй половине XIX столетия балалайка обычно изображалась с весьма длинным грифом и небольшой декой треугольной формы. Балалайки же с полукруглым или сферическим корпусом стали исчезать из быта. В свою очередь, появились и новые закономерности в интонационном строе народных песен. Все более стала ощущаться опора на гармонию, складывающуюся преимущественно из чередования тонических, доминантовых и субдоминантовых трезвучий. Ощутимее стала и квадратность членения мелодии. И, конечно же, особенно необходимым стало наличие ясного аккордового сопровождения в аккомпанементе. Именно необходимость такого аккомпанемента обусловила исчезновение многих инструментов, широко распространенных вплоть до XVIII века (волынка, колесная лира, смычковый гудок и другие, на которых имелся бурдонный фон, неизменно гудящие во время игры звуки). И соответственно, балалайка становится незаменимой при исполнении аккордовой фактуры. С ладогармоническими особенностями русской народной песни связана, таким образом, не только эволюция балалайки из двухструнной в трехструнную, но и утверждение в качестве ее типичной особенности нескольких подвижных ладовых перевязей, чаще всего пяти, делавшихся из жильных струн. Они давали диатонический мажорный или минорный звукоряд. Это было очень удобно для исполнения незамысловатых наигрышей, в первую очередь плясовых, подвижных частушечных песен. С постепенным утверждением в бытовой музыке аккомпанемента на основе подобной фактуры уменьшается потребность в крупных инструментальных составах. При наличии мелодического и аккомпанирующего инструментов оказывались достаточными небольшие по численности ансамбли, преимущественно дуэты, например, из балалайки и гудка.
И все же в фольклорном национальном быту исполнители, игравшие на струнных щипковых инструментах, составляли, как правило, совсем небольшие коллективы. Объединение же музыкального инструментария в более многочисленные составы эпизодически, стихийно происходить могло, однако это были обычно ансамбли, состоящие из народных духовых. Наиболее известным видом таких ансамблей, получившем широкое признание, являлись хоры рожечников. Они широко бытовали во Владимирской, Ивановской, Ярославской, Костромской, Тверской и некоторых других областях и стали к XIX веку наиболее развитой, с музыкальной точки зрения интересной формой коллективного инструментального исполнительства (Для пастухов рожки, пастушеские трубы (иногда и свирели, жалейки) служили своеобразным «орудием производства». И потому работа пастуха, владевшего духовыми музыкальными инструментами, оценивалась намного дороже, нежели пастуха, не обладавшего такими навыками. С помощью этих инструментов созывалось стадо, обеспечивался его перегон с места на место, облегчалась охрана животных от нападения хищных зверей и т.д. Служили наигрыши и средством общения. Пастухи, находившиеся порою на весьма удаленном расстоянии друг от друга, получали возможность «разговаривать» посредством музыкальных инструментов. Ансамблевое исполнительство на рожках дожило вплоть до наших дней, причем в весьма развитых формах. Во многом оно явилось аналогом русской протяжной песни, с ее поистине виртуозным искусством распева, редкой выразительностью подголосочной фактуры. Особого мастерства достигли владимирские рожечники, в том числе коллектив, организованный в последней трети XIX века Н. В. Кондратьевым; этот ансамбль обрел высочайший уровень мастерства в варьировании подголосков, в искусстве импровизационного развития напева.
Однако рожечная культура все же ограничивалась лишь небольшим ареалом распространения — преимущественно территорией нынешних Владимирской, Ивановской, Нижегородской, Ярославской, Костромской и Тверской областей. На большей же части территории России все активнее утверждается новая, городская песенность, частушки. Происходит процесс вытеснения инструментов мелодических теми, которые предназначались для воспроизведения простейшего аккордового сопровождения. С первой половины XIX века балалайка становится также самым распространенным инструментом среди заводских и фабричных людей. Ее несомненно главенствующая сфера распространения была связана с социальными «низами». Балалайка была незаменимой в любительском музицировании не только крестьян или рабочих, но и различного рода служивого люда — извозчиков, сапожников, лакеев и ряда иных подобных профессий.
Ну и на последок частично моё творчество.