Прошло, страшно подумать! - тридцать лет. Водитель автобазы Дмитрий Петрович Реутов отдавал единственную дочь Марусю замуж. Под свадьбу арендовали школьную столовую. Разноцветные шарики, наполненные специальным составом,торчали, как солдатики на посту. Игривые плакаты на стенах призывали свекровь любить невестку, зятя — беречь тещу.
Молодая — пышная сероглазая брюнетка — в алом платье светилась счастьем. Гости дружно кричали «горько!», новоиспеченные свекровь и теща утирали слезы радости.
Дмитрий Петрович замотался с хлопотами накануне свадьбы, практически не спал ночь, первые часа три — пока встречали гостей, поздравляли, дарили — еще держался Но ближе к полуночи выпил с друзьями и расслабился. Бурлившая в душе радость перебродила и теперь томила Дмитрия Петровича невнятной грустью, причины которой он не мог понять. Да и не особо старался. Нанятые музыканты — толстый длинноволосый мужик с помятым лицом и прокуренная девица в фиолетовых волосах — старательно пели попсу под минусовки, скачанные из интернета. Дмитрий Петрович морщился и вздыхал. Но молодежь резво прыгала, музыка гремела, свадьба явно удалась.
Накатив еще рюмочку, Дмитрий Петрович и вовсе загрустил. Он вышел на улицу глотнуть морозного воздуха и перекурить .
Небо, усыпанное колючими зелеными звездами, сияло неземной красотой. «Эх, жизнь! - вздохнул Дмитрий Петрович.- Не успел оглянуться, а уже под горочку... Дааа...» Почему-то припомнился ему такой же морозный вечер, рыжая девочка с заплаканными глазами, первый пoцелyй, вкус которого он никогда не забывал. Память эта гнездилась в потаенном уголке сердца, словно дожидалась своего часа. Дааа, Маруся. Разметала их жизнь. Развела. Хоть бы одним глазком посмотреть.
Брошенный окурок пшикнул в сугробе, Дмитрий Петрович вернулся в столовую, решительно зашагал к музыкантам и потребовал сыграть песню про сурка. Отчаянно фальшивя, он промычал им мелодию, из всех слов припомнилась только фраза припева, и он все время повторял ее: «И мой сурок со мною». Музыканты устало отмахивались. Дмитрий Петрович всегда был горяч. А тут и вовсе вспылил. Скинув пиджак и ахнув им об пол, Дмитрий Петрович пустился в пляс, немузыкально подпевая себе. Музыканты включили лезгинку, но разошедшийся Дмитрий Петрович не желал танцевать лезгинку, а выплясывал скорее «барыню», выкрикивая с завидным постоянством: «И мой сурок со мною!» Гости радостно аплодировали, вдохновленный Дмитрий Петрович гоголем прошелся по залу и еще успел подумать, что надо бы остановиться, больно уж он развеселился. Подпрыгнув в очередной раз, он рухнул на пол.
Через неделю из реанимации Дмитрия Петровича перевели в общую палату. Еще две недели он валялся на больничной койке, слабый и беспомощный. Выздоровление затягивалось. Только месяц спустя он стал потихоньку гулять в больничном саду. Жена привезла ему теплую куртку, шапку и настоящие валенки. Дмитрий Петрович разработал для себя маршрут и каждый день упорно совершал длительные пешие прогулки. Ходил, размышлял о жизни. У него неожиданно образовалось много свободного времени. И он не знал,как распорядиться этой свободой от всех житейских забот.
Он подолгу стоял на берегу маленького озерца, разглядывал небо в облаках и все задавался себе вопросом, почему Господь вернул его к жизни. Других, кому повезло в этот день меньше, давно уже отвезли на городское кладбище. А он вот живет, дышит,ходит, небом любуется. Для чего-то же Господь сделал это щедрый подарок. Значит, считает, что не все дела Дмитрий Петрович на земле управил, какие ему Богом положены были. Что-то не успел. Запамятовал. Какой-то долг за ним остался. Но какой же? Дмитрий Петрович днями ломал голову, не давала ему покоя эта мысль.
Утром в субботу после завтрака Дмитрий Петрович по привычке отправился в сад. День выдался солнечный. Снег искрился, сверкал,переливался,вспыхивал разноцветными огоньками. Настроение у Дмитрия Петровича было отличным. Он медленно шел протоптанной тропинкой к озерцу. В кармане лежала завернутая в пакет горбушка хлеба - покормить птиц. Дышалось сегодня на удивление легко. Вкусный морозный воздух утратил тягучую плотность, ставшую уже привычной после инфаркта. Когда казалось, что воздух сгустился настолько, что его уже невозможно вдыхать, а только нарезать на куски.
На подходе к озерцу Дмитрий Петрович удивился несказанно. Откуда?! Откуда зимой взялись яблоки? Да еще и на березе? Вспомнилось некстати давнее: от осинки не родятся апельсинки. Так Марусю когда-то укоряла бабка. Даа, Маруся... Вот и от березы яблокам не родиться. Ни зимой, ни летом. Но как ни крути, дерево было просто усыпано краснобокими яркими яблоками. И только подойдя поближе, Дмитрий Петрович ахнул и остро пожалел, что нет с собой фотоаппарата. Снегири! Целая стая снегирей облюбовала березу. Раскрошив хлеб на снегу , Дмитрий Петрович отошел в сторону, чтобы не пугать птиц. Он с каким-то забытым умилением смотрел, как настороженно клюют угощение пернатые "яблочки". Как забавно подскакивают, подбираясь к крошкам, кося на него темными глазами-бусинками.
Возвращался Дмитрий Петрович в каком-то расслабленном состоянии, улыбался неизвестно чему, и как-то не заметил в вестибюле ведра с водой, опрокинул. Санитарка, угрюмая тетка неопределенного возраста, прекратила елозить шваброй и так решительно двинулась к Дмитрию Петровичу, что ему на миг показалось: сейчас огреет шваброй. Но женщина молча подняла ведро и так же молча, не глядя на Дмитрия Петровича стала быстро подтирать образовавшуюся лужу.
Дмитрий Петрович пробормотал слова извинения, но женщина не отреагировала. Она ловко подбирала воду тряпкой, отжимала в ведро. И так это ладно и споро у нее получалось, что Дмитрий Петрович не удержался:
- Красиво у вас это получается!
Женщина удивленно посмотрела на него, смахнула капельку пота и вдруг улыбнулась.
- Скажете тоже! Что ж тут красивого - тряпкой махать?
Улыбка преобразила ее лицо, она словно помолодела, и ее глаза вспыхнули весенней зеленью.
Дмитрий Петрович ахнул:
- Маруся? Это ты?
Теперь уже женщина внимательно вглядывалась в его лицо, недоумение явно читалось на нем.
- Нет, не признаю...
- Ну, как же! Димка я! Я тебе еще пианино обещал купить! Помнишь?
Женщина удивленно стянула косынку, утирая ею лицо, по плечам рассыпались рыжие кудри.
- Дима! - улыбнулась она все еще недоверчиво.
- Да я, это я! И мой сурок со мною!
Маруся рассмеялась.
- Надо же! Встретились! А ты.. вы здесь лежите, да?
- Да вот инфаркт шарахнул на свадьбе. Дочь замуж выдавал.
- Дочь... Это хорошо. А я вот одна...
Помолчали.
- Я искал тебя, Маруся. Долго искал. Как ты жила?
Женщина усмехнулась, поправляя жилистой рукой пышные волосы:
- Лучше не вспоминать.
Дмитрий Петрович заметил синие, вытатуированные на пальцах буквы:м,а,р,а. - и не стал задавать других вопросов.Они так и продолжали стоять в центре вестибюля. Вокруг сновали больные, персонал.
А они стояли и молчали, и было в этом молчании только что возникшее и робко распускавшееся теплое чувство, дать название которому Дмитрий Петрович не мог. Было в этом чувстве морозное дыхание раннего сиреневого утра, тонкий вкус нагретого за пазухой зимнего яблока, нежность первого поцелуя и горечь несбывшихся надежд.
- А знаешь, мне мое пианино до сих пор снится, - усмехнулась Маруся. Она посмотрела на свои руки, и Дмитрий Петрович понял этот ее сожалеющий взгляд. И еще он понял, зачем Господь не дал ему умереть. И мысленно поблагодарил Бога за урок. Обещания надо выполнять. Нельзя уходить, не выполнив того, что обещал.
Эх, друг-читатель, я же знаю, что не любишь ты печальные истории, а любишь истории со счастливым финалом. И догадываюсь, чего ты ждешь от меня.
Дима, ну, Дмитрий Петрович, покупает новенькое пианино, дарит его Марусе, и они в четыре руки играют песню про сурка. И наверное, это было бы очень правильно и справедливо со всех точек зрения. Но, увы, медсестра Танечка уже прогуляла всю минувшую ночь со своим женихом. И не сомкнула глаз. И сегодня утром заступила на сутки. Она уже дважды, отчаянно зевая, пробегала мимо Маруси и Дмитрия Петровича по своим неотложным делам. А впереди у нее еще одна бессонная ночь. Вот так-то!
Этой ночью совсем не уснет Маруся. Ее соседки по комнате в общежитии будут похрапывать на своих койках, а Маруся, завернувшись в одеяло, будет смотреть в темное окно, где на застывшем небе сияют далекие звезды. Она будет думать о Димке и совсем немножечко мечтать, и мечты эти окажутся такими радостными, что Маруся не сомкнет глаз до утра.
Этой ночью не сможет заснуть Дмитрий Петрович. Радостно взволнованный, он будет мечтать о том, как вернется домой, и на следующий же день поедет покупать Марусе пианино! И мысль о том, как обрадуется Маруся, как буду сиять ее глаза, заставляла сильнее биться его изношенное сердце.
Этой ночью уснет только медсестра Танечка. Уснет крепко, намаявшись за день. Уснет, сидя за столом, положив голову на руки, и не услышит, как слабеющим голосом позовет ее Дмитрий Петрович, почувствовав резкую боль в сердце. В пустой палате никто не услышит и не поможет. А Танечка будет спать.
И над всем этим огромным спящим городом, над людьми, что забылись на краткий миг в тревожных снах, над пустынными улицами, застывшими в снежном панцире, над звенящими в морозной тишине деревьями, над птицами, что нахохлились под крышами, над дрожащим маревом огней - в черной бездонной глубине неба звучала в эту ночь неслышимая миру музыка, печальная музыка несбывшихся надежд, несбывшейся любви, обманутой мечты. Словно кто-то одним пальцем легко касался клавиш пианино.
(C)
Конец.. Начало здесь