- Российская делегация, - говорил Чичерин, - намерена предложить всеобщее сокращение вооружений и поддержать все предложения, имеющие целью облегчить бремя милитаризма, при условии сокращения армий всех государств и дополнения правил войны полным запрещением ее наиболее варварских форм, как ядовитых газов, воздушной войны и других, в особенности же применения средств разрушения, направленных против мирного населения.
После выступления советского дипломата "надышанный толпою воздух зала, где в продолжение четырех часов не смолкали речи, словно прорезал электрический разряд", - писал Эрнест Хемингуэй, в те времена безвестный репортер канадской газеты "Торонто стар".
Однако добрая воля Советов не встретила поддержки западных держав.
На первом же заседании политической комиссии 11 апреля Чичерину, Красину и Литвинову был предъявлен меморандум экспертов Англии, Франции, Италии и Японии. Он требовал уплаты всех долгов как царского, так и Временного правительств, возврата национализированной иностранной собственности, отмены монополии внешней торговли.
Это был нажим, грубый и бесцеремонный. С целью закабаления Советской страны и установления в ней, как выразился Красин, "режима капитуляций".
Советские дипломаты вступили в борьбу. Была она острой и ожесточенной.
15 апреля Чичерин, Красин и Литвинов приехали на виллу Альбертис, резиденцию Ллойд-Джорджа. Здесь они встретились с руководителями делегаций западных держав.
Хотя Ллойд-Джордж всячески подчеркивал, что встреча "абсолютно неофициальная", протекала она в атмосфере все сгущающейся напряженности.
Чичерин с самого начала, во избежание кривотолков и ложных надежд, заявил, что принятие меморандума поставило бы русский народ в невозможное положение. И далее с непоколебимой твердостью прибавил, что не подпишется под документом, который требует возвращения частной собственности и накладывает на Россию тяжкое бремя долгов.
Если уж считать, то считать. Если вести речь о долгах, то следует говорить и о деньгах, которые задолжала Антанта России. А они, право, немалые - 39 миллиардов золотых рублей.
И советские дипломаты предъявили свои контрпретензии за ущерб, причиненный интервенцией.
Контрпретензии советской стороны союзники безоговорочно отвергли.
Встреча на вилле Альбертис закончилась тем, что Ллойд-Джордж от имени своих партнеров потребовал:
удовлетворить претензии иностранных собственников на имущество, национализированное в России;
выплатить довоенные долги (правда, соглашаясь при этом на их некоторое сокращение и отсрочку выплаты процентов);
дать не позднее 20 апреля ответ на все предъявленные требования.
Это был ультиматум, жесткий и непреклонный. Диктат вместо переговоров.
Нанося свой удар, руководители Антанты не подозревали, что их ждет контрудар.
Мощный и ошеломительный, он был нанесен советскими дипломатами на другой же день после встречи на вилле Альбертис. Хотя подготовлялся задолго и исподволь.
16 апреля в Рапалло Чичерин и министр иностранных дел Германии Ратенау подписали советско-германский договор.
РСФСР и Германия отказывались от всех взаимных претензий и восстанавливали дипломатические отношения друг с другом.
Рапалльский договор смешал все карты в пасьянсе, который руководители Антанты раскладывали столь долго и столь старательно. Они, не жалея сил и времени, сколачивали единый антисоветский фронт, а он оказался прорванным.
Рапалльский договор продемонстрировал миру, что Советское правительство готово нормализовать отношения с други-ми государствами, но нормализация возможна только на основе равноправия.
19 мая Генуэзская конференция закончила свою работу.
Красин покидал Италию с легким сердцем. Советские дипломаты везли в Москву успех, и немалый.
Делегация, как отмечалось в специальном правительственном постановлении, "правильно выполнила свои задачи, отстаивая полную государственную независимость и самостоятельность РСФСР, борясь с попытками закабаления русских рабочих и крестьян, давая энергичный отпор стремлению иностранных капиталистов восстановить частную собственность в России".
В Москве Красину удалось пробыть недолго. В июле он снова отправился в путь.
И снова в чужие края.
На сей раз в Голландию. В Гаагу.
Здесь шла международная конференция.
Как прекрасен мир в безграничной широте его многообразия!
И как уродливы те, кто пытается миром править, в узкой ограниченности их однообразия.
В Италии, где он только что побывал, море мягко плещется о берега, теплое и ласковое. А в Голландии в его хищных седовато-сизых бурунах выкупаешься разве только "в обнимку с самоваром", как ловко выразился Кржижановский, тоже прибывший на конференцию.
Недаром с редких пловцов не сводят глаз дюжие молодцы из спасательной команды в брезентовых бушлатах и в широченных прорезиненных шароварах.
Природа разная, а правители будто сшиты по одной мерке. Они, так же как итальянцы, поместили советских делегатов в роскошной гостинице и окружили плотным кордоном полицейских и шпиков.
Караулят. Следят. Бдят.
В общем не фешенебельный отель "Схъэвенниген", а "Советская тюрьма", как его окрестил тот же Кржижановский.
И представители западных держав ведут себя так же, как в Генуе. Хотя там были политики, а тут дельцы, Физиономии разные, а нутро одно - империалистическое.
И линия поведения тоже одна. Требуют возврата всей иностранной собственности. Иначе никаких кредитов.
В общем катят конференцию под относ. Несмотря на терпимость и разумные уступки советских делегатов.
Какова же отсюда мораль?
Раз они перекрывают путь к многосторонним соглашениям, мы пойдем по пути соглашений двухсторонних.
"Гаага с математической верностью доказала необходимость сепаратных соглашений с отдельными странами или наиболее влиятельными капиталистическими группами".
К такому выводу пришел Красин, вернувшись из Голландии.
На это он ориентировал и Наркомвнешторг.
Его делами, приехав в Москву и осев в ней, наконец, более или менее надолго, он занялся теперь вплотную, непосредственно, неотрьвно.
XIII
После отсутствия - долгого ли, краткого - вид родных мест радует.
Воистину, Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым отечества нам сладок и приятен!
Он радовался. Всему, что еще смолоду было таким близким и таким знакомым. Зубчатой узорчатости стен Кремля, путаной неразберихе кривых переулков Замоскворечья, что там, внизу, зеленеет садами и садиками полусонных дворов, золотистому сиянию могучего купола Христа Спасителя.
Он радовался Москве.
А еще больше ее преображению, неслыханному и невероятному.
Город переменился. Будто в сказке. Совсем недавно еще полумертвый, он бурлил теперь жизнью.
По узкой Мясницкой бежал широкий поток извозчиков, автомобилей, черных - казенных - и опоясанных желтой полосой, с надписью "прокат" - частных.
Кузнецкий мост сверкал зеркальными стеклами витрин, золотом и серебром новеньких вывесок:
"Парикмахер Поль",
"Мужские моды",
"Парижская парфюмерия".
На Петровке огромные, во всю тыльную стену многоэтажного дома буквы возвещали миру:
"Дрова! Лучшие на всем белом свете дрова -
Яков Рацер!" Яркие афиши зазывали: "Кабаре "Не рыдай", конферансье Гурко".
И толпа. Уличная толпа. Она струилась вверх по Тверской, от Охотного к Страстной, оживленная, веселая, кое-где даже нарядная.
Почти не видно следов былого запустения. Разве только то там, то здесь на улицах попадется асфальтовый котел с чумазыми, в рваных лохмотьях ребятишками. Днем они шныряют по вокзалам, по Сухаревке либо по Смоленскому рынку, а к вечеру оседают в асфальтовых котлах на ночлег.
Третьего дня он был в Большом на "Спящей красавице" с неподвластной годам Гельцер.
Когда принц Дезире прикоснулся к ней - принцессе Авроре, она и все ее царство, скованные окаменелой неподвижностью, ожили.
Поразительно, как старая наивная сказка детских лет, соприкоснувшись с реальностью и озарившись светом новых времен, - вдруг может приобрести совершенно иной и неожиданно новый смысл.
Нэп - гениальное детище Ленина, плод его неслыханно смелой мысли - преобразил жизнь. Родившись в жестокой борьбе, для выигрыша которой нужна была ленинская воля, он явился могучим броском вперед, от разрухи и голодного истощения к нормальной жизни.
Хотя многие в своем трагическом непонимании считали его бегством вспять.
Надо было обладать ленинским умом, чтобы постичь диалектику необходимости временного отступления ради пере-i группировки сил для нового наступления.
Никакой кавказский джигит не сумел бы оборотить на полном скаку коня и продолжать бег без того, чтобы не сломить хребта и себе и коню.
А Ленин с ходу и круто повернул громадную страну, не устрашась разрушительной силы инерции, а поборов и преодолев ее.
У некоторых на крутом повороте закружилась голова.
У одних в левую, у других в правую сторону.- Российская делегация, - говорил Чичерин, - намерена предложить всеобщее сокращение вооружений и поддержать все предложения, имеющие целью облегчить бремя милитаризма, при условии сокращения армий всех государств и дополнения правил войны полным запрещением ее наиболее варварских форм, как ядовитых газов, воздушной войны и других, в особенности же применения средств разрушения, направленных против мирного населения.
После выступления советского дипломата "надышанный толпою воздух зала, где в продолжение четырех часов не смолкали речи, словно прорезал электрический разряд", - писал Эрнест Хемингуэй, в те времена безвестный репортер канадской газеты "Торонто стар".
Однако добрая воля Советов не встретила поддержки западных держав.
На первом же заседании политической комиссии 11 апреля Чичерину, Красину и Литвинову был предъявлен меморандум экспертов Англии, Франции, Италии и Японии. Он требовал уплаты всех долгов как царского, так и Временного правительств, возврата национализированной иностранной собственности, отмены монополии внешней торговли.
Это был нажим, грубый и бесцеремонный. С целью закабаления Советской страны и установления в ней, как выразился Красин, "режима капитуляций".
Советские дипломаты вступили в борьбу. Была она острой и ожесточенной.
15 апреля Чичерин, Красин и Литвинов приехали на виллу Альбертис, резиденцию Ллойд-Джорджа. Здесь они встретились с руководителями делегаций западных держав.
Хотя Ллойд-Джордж всячески подчеркивал, что встреча "абсолютно неофициальная", протекала она в атмосфере все сгущающейся напряженности.
Чичерин с самого начала, во избежание кривотолков и ложных надежд, заявил, что принятие меморандума поставило бы русский народ в невозможное положение. И далее с непоколебимой твердостью прибавил, что не подпишется под документом, который требует возвращения частной собственности и накладывает на Россию тяжкое бремя долгов.
Если уж считать, то считать. Если вести речь о долгах, то следует говорить и о деньгах, которые задолжала Антанта России. А они, право, немалые - 39 миллиардов золотых рублей.
И советские дипломаты предъявили свои контрпретензии за ущерб, причиненный интервенцией.
Контрпретензии советской стороны союзники безоговорочно отвергли.
Встреча на вилле Альбертис закончилась тем, что Ллойд-Джордж от имени своих партнеров потребовал:
удовлетворить претензии иностранных собственников на имущество, национализированное в России;
выплатить довоенные долги (правда, соглашаясь при этом на их некоторое сокращение и отсрочку выплаты процентов);
дать не позднее 20 апреля ответ на все предъявленные требования.
Это был ультиматум, жесткий и непреклонный. Диктат вместо переговоров.
Нанося свой удар, руководители Антанты не подозревали, что их ждет контрудар.
Мощный и ошеломительный, он был нанесен советскими дипломатами на другой же день после встречи на вилле Альбертис. Хотя подготовлялся задолго и исподволь.
16 апреля в Рапалло Чичерин и министр иностранных дел Германии Ратенау подписали советско-германский договор.
РСФСР и Германия отказывались от всех взаимных претензий и восстанавливали дипломатические отношения друг с другом.
Рапалльский договор смешал все карты в пасьянсе, который руководители Антанты раскладывали столь долго и столь старательно. Они, не жалея сил и времени, сколачивали единый антисоветский фронт, а он оказался прорванным.
Рапалльский договор продемонстрировал миру, что Советское правительство готово нормализовать отношения с други-ми государствами, но нормализация возможна только на основе равноправия.
19 мая Генуэзская конференция закончила свою работу.
Красин покидал Италию с легким сердцем. Советские дипломаты везли в Москву успех, и немалый.
Делегация, как отмечалось в специальном правительственном постановлении, "правильно выполнила свои задачи, отстаивая полную государственную независимость и самостоятельность РСФСР, борясь с попытками закабаления русских рабочих и крестьян, давая энергичный отпор стремлению иностранных капиталистов восстановить частную собственность в России".
В Москве Красину удалось пробыть недолго. В июле он снова отправился в путь.
И снова в чужие края.
На сей раз в Голландию. В Гаагу.
Здесь шла международная конференция.
Как прекрасен мир в безграничной широте его многообразия!
И как уродливы те, кто пытается миром править, в узкой ограниченности их однообразия.
В Италии, где он только что побывал, море мягко плещется о берега, теплое и ласковое. А в Голландии в его хищных седовато-сизых бурунах выкупаешься разве только "в обнимку с самоваром", как ловко выразился Кржижановский, тоже прибывший на конференцию.
Недаром с редких пловцов не сводят глаз дюжие молодцы из спасательной команды в брезентовых бушлатах и в широченных прорезиненных шароварах.
Природа разная, а правители будто сшиты по одной мерке. Они, так же как итальянцы, поместили советских делегатов в роскошной гостинице и окружили плотным кордоном полицейских и шпиков.
Караулят. Следят. Бдят.
В общем не фешенебельный отель "Схъэвенниген", а "Советская тюрьма", как его окрестил тот же Кржижановский.
И представители западных держав ведут себя так же, как в Генуе. Хотя там были политики, а тут дельцы, Физиономии разные, а нутро одно - империалистическое.
И линия поведения тоже одна. Требуют возврата всей иностранной собственности. Иначе никаких кредитов.
В общем катят конференцию под относ. Несмотря на терпимость и разумные уступки советских делегатов.
Какова же отсюда мораль?
Раз они перекрывают путь к многосторонним соглашениям, мы пойдем по пути соглашений двухсторонних.
"Гаага с математической верностью доказала необходимость сепаратных соглашений с отдельными странами или наиболее влиятельными капиталистическими группами".
К такому выводу пришел Красин, вернувшись из Голландии.
На это он ориентировал и Наркомвнешторг.
Его делами, приехав в Москву и осев в ней, наконец, более или менее надолго, он занялся теперь вплотную, непосредственно, неотрьвно.
XIII
После отсутствия - долгого ли, краткого - вид родных мест радует.
Воистину, Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым отечества нам сладок и приятен!
Он радовался. Всему, что еще смолоду было таким близким и таким знакомым. Зубчатой узорчатости стен Кремля, путаной неразберихе кривых переулков Замоскворечья, что там, внизу, зеленеет садами и садиками полусонных дворов, золотистому сиянию могучего купола Христа Спасителя.
Он радовался Москве.
А еще больше ее преображению, неслыханному и невероятному.
Город переменился. Будто в сказке. Совсем недавно еще полумертвый, он бурлил теперь жизнью.
По узкой Мясницкой бежал широкий поток извозчиков, автомобилей, черных - казенных - и опоясанных желтой полосой, с надписью "прокат" - частных.
Кузнецкий мост сверкал зеркальными стеклами витрин, золотом и серебром новеньких вывесок:
"Парикмахер Поль",
"Мужские моды",
"Парижская парфюмерия".
На Петровке огромные, во всю тыльную стену многоэтажного дома буквы возвещали миру:
"Дрова! Лучшие на всем белом свете дрова -
Яков Рацер!" Яркие афиши зазывали: "Кабаре "Не рыдай", конферансье Гурко".
И толпа. Уличная толпа. Она струилась вверх по Тверской, от Охотного к Страстной, оживленная, веселая, кое-где даже нарядная.
Почти не видно следов былого запустения. Разве только то там, то здесь на улицах попадется асфальтовый котел с чумазыми, в рваных лохмотьях ребятишками. Днем они шныряют по вокзалам, по Сухаревке либо по Смоленскому рынку, а к вечеру оседают в асфальтовых котлах на ночлег.
Третьего дня он был в Большом на "Спящей красавице" с неподвластной годам Гельцер.
Когда принц Дезире прикоснулся к ней - принцессе Авроре, она и все ее царство, скованные окаменелой неподвижностью, ожили.
Поразительно, как старая наивная сказка детских лет, соприкоснувшись с реальностью и озарившись светом новых времен, - вдруг может приобрести совершенно иной и неожиданно новый смысл.
Нэп - гениальное детище Ленина, плод его неслыханно смелой мысли - преобразил жизнь. Родившись в жестокой борьбе, для выигрыша которой нужна была ленинская воля, он явился могучим броском вперед, от разрухи и голодного истощения к нормальной жизни.
Хотя многие в своем трагическом непонимании считали его бегством вспять.
Надо было обладать ленинским умом, чтобы постичь диалектику необходимости временного отступления ради пере-i группировки сил для нового наступления.
Никакой кавказский джигит не сумел бы оборотить на полном скаку коня и продолжать бег без того, чтобы не сломить хребта и себе и коню.
А Ленин с ходу и круто повернул громадную страну, не устрашась разрушительной силы инерции, а поборов и преодолев ее.
У некоторых на крутом повороте закружилась голова.
У одних в левую, у других в правую сторону.
Первые, с отвращением поглядывая на невесть откуда взявшихся молодчиков, нахрапистых, гладких, откормленных, бойко зашибающих деньгу и в безудержном купецком разгуле просаживающих ее в ночных ресторанах и кабаках, на бегах и скачках, по тайным игорным домам и притонам, на их дам, дебелых и вульгарных, нагловато сверкающих золотозубыми улыбками и брильянтами немыслимо обширных декольте, угрюмо спрашивали:
- За что боролись? За то, чтобы вся эта сволочь снова выползла на свет?
И, оправляя выцветшие, штопаные-перештопаные гимнастерки под старым армейским ремнем, прибавляли:
Первые, с отвращением поглядывая на невесть откуда взявшихся молодчиков, нахрапистых, гладких, откормленных, бойко зашибающих деньгу и в безудержном купецком разгуле просаживающих ее в ночных ресторанах и кабаках, на бегах и скачках, по тайным игорным домам и притонам, на их дам, дебелых и вульгарных, нагловато сверкающих золотозубыми улыбками и брильянтами немыслимо обширных декольте, угрюмо спрашивали:
- За что боролись? За то, чтобы вся эта сволочь снова выползла на свет?
И, оправляя выцветшие, штопаные-перештопаные гимнастерки под старым армейским ремнем, прибавляли: