Кухня была настолько крошечная, что даже деревянную расписную хлебницу пришлось выставить на подоконник – больше никуда не влезала. Зимой эту кухоньку всегда заливало солнце. Ему ничуть не мешали связанные крючком занавески. Назойливые солнечные лучи пролезали через них и разбегались повсюду ажурными узорами.
Застеленный простой клеенкой стол тоже был крошечным. Втроем за ним тесно, а вот вдвоем в самый раз. Табуретки на кухне были обтянуты разноцветными вязанными чехлами.
Баба Таня любила вязать, и полированная мебель в гостиной была покрыта паутинкой белых кружевных салфеточек. Их нитяные подолы свисали даже с небольшой, приколоченной к стене полки, где были расставлены мои «здешние» игрушки: маленький фарфоровый терьер, фарфоровый львенок покрупнее, но зато с отбитым и после посаженным на клей ухом, и два моих любимчика – чертики из капельниц с бесконечно длинными руками-ногами-хвостами.
А сейчас я сидела на обвязанном веселом табурете и смотрела, как баба Таня в нарядном кримпленовом платье с тюльпанами мешает тесто в эмалированной оранжевой миске. Мерно гудела газовая колонка. На плите в кастрюльке весело булькало масло.
Зрелище было поистине завораживающее. Бабушка окунала в жидкое тесто металлическую формочку на длинной ручке, а потом опускала ее в кипящее масло. Через несколько секунд в красивое блюдо с формочки стряхивалась золотистая тончайшая звездочка. Горка хрустящего воздушного хвороста росла с каждой минутой. И, наконец, припорошенная сахарной пудрой, торжественно водружалась по центру стола.
Мы пили чай, и я разглядывала свою особенную чайную ложечку. Простая алюминиевая ложка, но ее рукоятку украшал кленовый листочек. Она хранилась в бабушкином серванте в единственном экземпляре, и баба Таня уверяла, что разрешает ею мешать чай исключительно мне.
После чая мы часто ходили в зоомагазин. В то время, единственный в городе, он находился во дворе бабушкиного дома. Редкие счастливчики выносили оттуда хомяков в трехлитровых банках, обмотанных пуховыми платками, или прятали от мороза за пазуху крошечных черепашек. Остальные неудачники, вроде меня, прижимали носы к стеклянным витринам, разглядывая живые сокровища, деловито копошащиеся в опилках.
Обратно возвращались мы уже в сумерках, проходя под яркими, как желтки, пятнами фонарей. И снег хрустел под нашими бурками – почти одинаковыми, отличающимися только размером.
А потом долгий вечер под уютно бубнящий телевизор. Долговязые чертики, сделанные из капельниц, пытаются вскарабкаться на полированный комод, цепляясь за стенки длинными лапами. Снизу настороженно следят за ними маленький терьер и одноухий львенок. Пузатый чайник посвистывает на кухне. И баба Таня стелет мне постель, пока я мешаю чай своей особенной ложечкой с кленовым листочком, которая, к сожалению, не сохранилась.