В полтора года у меня умерла мама. Я жила с ней и ее родителями в кооперативной квартире в центре Липецка. Отец был в командировке. Приехал на похороны, забрал меня у дедушки с бабушкой, перевез к своим родителям в частный дом на окраине, и снова уехал в командировку. Я простудилась, заболела. Родители мамы снова забрали меня к себе под предлогом лучших условий в квартире – горячая вода из крана, а не из бака, центральное отопление, а не печка на угле и т.д.. (Уже позже лет через 10 на окраину Липецка провели газ.) Через четыре месяца из командировки окончательно вернулся отец, забрал меня снова к своим, а через два месяца умерла бабушка – мать моей мамы от тоски и горя, как я сейчас понимаю, ровно через полгода после смерти дочери, моей мамы.
Дом родителей отца был шикарный – огромный, светлый частный дом, рядом в хлеву жила коза, зимой в сильные холода ее заводили в сени, сажали меня на ее теплую костлявую спину и катали на ней. Бабушка и дед меня любили. Меня отдали в ясли. А отец принялся за поиски себе жены. Торопился, пока я маленькая и можно выдать мне эту женщину за мать. Претендентки были, но отец выбрал холодную, худую, черствую даму, которая и не сильно то за него хотела с такой обузой. Которую пришлось уговаривать, и она не с первого раза согласилась. Так в моей жизни появилась мачеха. Мачеха после вуза и первого брака жила в комнате в коммуналке на Можайском шоссе в Москве. Детей у нее не было ни своих, ни совместных с отцом. И родственников В Москве ни у нас, ни у нее тоже не было.
Тем летом мы, как обычно, приехали в Липецк. Родители мачехи, как когда-то мои бабушка с дедушкой, мама и мы с отцом, жили в центре в квартире рядом с вокзалом. Мы поехали навестить родственников отца на Соколе – деда и дядю с семьей. Взрослые как обычно сидели за столом в доме. А дети играли на улице. Было хорошо и весело, я была звездой, «москвичкой», немного гордилась и зазнавалась. И вот пьяный сосед из соседнего дома, сидя на лавочке под яблоней с нашей дальней родственницей бабой Валей, скорей всего позавидовав, спросил, а как мне живется с «двоюродной мамкой»? Не обижает, мол, двоюродная мамка тебя? Я обалдела, открыла рот, впала в ступор. А дальняя родственница шикнула на него, и обращаясь к другим присутствовавшим при этом детям, стала повторять: «И у тебя двоюродная», «и у тебя двоюродная», «и у тебя двоюродная».
Внутри все оборвалось, все стало понятно. Все неясные воспоминания, нестыковки и противоречия встали по своим местам.
Вечером того же дня мы с мачехой вернулись домой к ее родителям, (мачеха всячески пыталась увеличить дистанцию между мной и моими родственниками), а отец остался со своими. Дома у родителей мачехи, у бабки с дедом гостил их внук, племянник мачехи Димка – классный пацан на 4 года старше меня.
И вот мачеха моет меня в ванной, я голая, а Димка сидит за тонкой стенкой в туалете и хохмит в наш адрес, мачеха заметила, что я сама не своя, и спросила, что случилось. Я рассказала. Мачеха с испугом: «и что баба Валя тоже это слышала????» Димка за стенкой продолжает хохмить. Мачеха: «Ты хочешь знать правду?». Набрав воздух в легкие, мне казалось, что я прокричала, но в реальности я лишь зажато полу прохрипела полу прошептала: «Неееет!»
На психологическом языке это называется диссоциацией и деперсонализацией. «Я» на мгновение покинуло тело. Посетила мысль: «Это происходит не со мной». Я поняла, что мачеха мне не друг, враг, самозванка, предатель.
Димка уехал домой. А мачеха сказала, что ляжет сегодня спать со мной. Я спросила зачем? Я сказала, что я не хочу, не надо! Мачеха не услышала меня, я стиснула зубы и молча отвернулась к стене, стараясь поскорей забыться во сне, мечтая, чтобы поскорее наступило утро.
За что она так со мной? Что я сделала? Ей надо было проконтролировать, чтобы я молчала, чтобы никому никогда не рассказала, что она не справилась с ролью матери, чтобы я осталась единственным свидетелем того, как она облажалась? Но скорей всего она просто была не зрелой инфантильной личностью, начисто лишенной способности к сопереживанию, к состраданию, не способная понять, что чувствовал ребенок в той ситуации.
Это я сейчас понимаю: «все стало на свои места», «предательница, самозванка», обрыв доверия, «она облажалась». А тогда я была слишком маленькая. Мачеха обо мне заботилась. Исполняла все функции. Отец и родственники в Липецке ее любили и уважали. Волк в овечьей шкуре лишь на мгновенье показал свой настоящий оскал, и снова замаскировался.
Тридцать пять лет на осознание.
В этом эпизоде не осталось больше энергии.
Можно закапывать.