оглавление канала
Павел опять корпел над своей калиткой. Точнее, над калиткой Хворбинского храма. Мы поговорили немного. Я, вроде бы, слушала его, а на самом деле, была погружена в собственные невеселые мысли. Он смотрел на меня озабоченным взглядом, но высказываться не стал, сочтя за благо промолчать. И я ему была за это благодарна.
Оставив у него Матильду, я отправилась пешком обратно. Взяла директорский УАЗик и поехала в район, на железнодорожную станцию. Там мне пришлось побегать, прежде чем корма оказались в двух грузовиках. А я понеслась оформлять бумаги на вывоз. Хмурый дядька на станции на мой вопрос, где тут у них контора, ткнул как-то неопределенно в сторону узкой улочки. Ничего не добившись от него более вразумительного, я пошла искать эту самую контору, матерясь сквозь зубы на нашу расхлябанную действительность. Еще пара встреченных мною прохожих на этот же вопрос ответили туманно и показывали в разные стороны. Из чего я, резонно сделала заключение, что данное заведение ни спросом, ни популярностью здесь не пользуется.
Я брела по улице, крутила головой и читала скромные вывески, прилепленные к стенам деревянных домов старой, еще до революционной, постройки. Как вдруг, на крыльце одного из них, я увидела выходящего из дверей Степана, сына той самой тетки Степаниды и нашего на сегодняшний день строителя. Увидеть его здесь я совсем не ожидала. И, повинуясь минутному порыву, юркнула за угол дома напротив. Мое поведение было для меня самой загадкой. Чего бы мне бояться встречи с ним? Но, на этот вопрос, у меня, увы, ответа не было. Не иначе, как опять проснулась та самая, пресловутая, моя интуиция.
Степан постоял на крыльце несколько секунд с недовольной рожей, потом воровато оглянулся, и, спустившись со ступеней, быстро зашагал в сторону центра. Дождавшись, когда он скроется за поворотом, я вылезла из своего временного укрытия и подошла к дому, из которого только что вышел наш строитель. На фасаде здания висела скромная выцветшая вывеска, на которой было написано «Ломбард», и часы работы, от и до. В голове у меня прошелестело: «Вот оно… Началось». Я потянула дверь на себя, и оказалась в небольшом помещении с прилавком и с экраном из прозрачного пластика. Вдоль стены стояла небольшая витрина с выставленными в ней какими-то шкатулочками и коробочками. Щуплый дядька в очках с толстыми линзами и черными нарукавниками, посмотрел, с немым вопросом в глазах, на меня. Толстая тетка лет пятидесяти с приличным хвостиком, с ядовито-голубыми тенями на веках и несуразно яркой помадой, мельком глянула в мою сторону и опять уткнулась в бумаги, разложенные перед ней. Я сделала вид, что увлеченно разглядываю витрину. Дядька потерял ко мне интерес, схватил какую-то вещицу и уставился на нее в лупу. А я стала лихорадочно думать, кто из этой парочки наиболее подходит для моей цели. Разведчиком мне быть не приходилось, я их только по телевизору видела. И, в глубине души, возникло сомнение, справлюсь ли. Но, я эти сомнения отбросила. В отличие от реальных разведчиков, мне гестапо не грозило. Максимум, что могло случится, это меня просто выгонят взашей. Не велика барыня, переживу.
Пока все эти мысли будоражили мою голову, дядька схватил что-то в руки и вышел из помещения в маленькую дверцу, находящуюся у него за спиной. Тем самым, избавив меня от выбора. Выждав еще несколько секунд для порядка, я глубоко вздохнула и маленькими нерешительными шагами, приняв сиротскую позу, подошла к тетке. Она подняла на меня глаза от своих бумаг и нахмурилась, а я, быстрым шепотом, затараторила:
- Тетенька, миленькая, помогите мне. – Она насупилась еще больше, с подозрением оглядывая меня с ног до головы. А я, не давая ей опомнится, затрещала, как из пулемета. – Мы с брательником сироты. Мамка в прошлом году померла. А брательник то, гад такой, на это дело присел, - Я выразительно щелкнула пальцами по горлу. – Все, падлюка, из дому уж, почитай, выволок. А сейчас последнее готов пропить. У меня от мамки-то только и осталось, что колечко с камушком зеленым. Так оно и пропало! – Сделала я круглые глаза. – А сейчас гляжу, а брательник мой от вас выходит. Ну, думаю, сволочь какая, колечко мамкино заложить хочет! Так вы мне скажите, чего он к вам притащился то, ирод этот. Колечко такое, с камушком зеленым. Я ж вижу, вы человек добрый, отзывчивый. Да, и как иначе то?! – Не останавливала я своего натиска. А потом, еще добавила немного сахара. – Я как вас увидела, сразу поняла. Такая красивая тетенька не может отказать мне в такой малости. – На этом мое красноречие закончилось, и я попыталась выжать из себя слезу. Получилось плохо. Слезы идти не хотели. Поэтому я просто зашмыгала носом, кидая на тетку просящие взгляды пополам с надеждой.
Вид при этом имела такой жалкий, что аж, сама себя жалеть начала. Чего уж про тетку то говорить. Сначала моя эмоциональность вызвала у нее легкую оторопь. Но, слова о «красивой» прочертили свой след в ее сердце. Она украдкой оглянулась на двери, за которыми до этого скрылся дядька, и с жалостью в голосе тихо проговорила.
- Да, не приносил он никакого колечка. Он все Петра Наумовича про серьги какие-то спрашивал. Говорил, что от бабки остались. А колечка не было. Да, и серьги то, не показывал, говорил, что дома они у него. А ты в милицию ступай, милая. Там то уж во всем разберутся, и брата твоего приструнят. Надо же, подлец какой. А с виду то, вроде приличным показался, скромным таким. – Закачала она головой и с сочувствием в глазах уставилась на меня.
Еще раз несколько раз шмыгнув носом, я принялась благодарить тетку, обещая ей счастья немеряного и здоровья богатырского за ее несказанную доброту. Судя по цвету ее лица, вторым ее Бог не обидел. Но, я резонно рассудила, что здоровье лишним не бывает. Пятясь к двери, выскользнула на улицу и с облегчением выдохнула. Господи, как же наши разведчики то справлялись? Но, тут, сразу же другая мысль вытеснила у меня из головы проблемы разведчиков. Степан спрашивал про серьги, якобы, доставшиеся ему от бабули. Но, я-то доподлинно знала, что бабули у него и не было. Степанида сиротой росла. Так, так, так … Вот, похоже, и объявились «Слезы Ангела».