Я тщусь разглядеть ее — золотую прожилочку, которая поблескивает среди кварца. Но золото прячется от меня. Оно мудрое и древнее, это практически вулкан, существовавший миллионы лет назад. А я — всего лишь человек, которому отмерено максимум 100. Второй очерк Оксаны Мамлиной из серии о рудниках Хакасии.
Дождь лил всю ночь, и дорогу к поселку золотодобытчиков размыло. Хмарь, лужи. Едем в неизвестность. Есть места, где журналистское удостоверение не работает. И не работает вообще ничего, кроме человеческих отношений! Въезжаем на технологическую дорогу рудника. «Нива» ведет себя очень пристойно, несмотря на то, что в дороге пробили колесо.
Правление рудника — красивый старинный двухэтажный особняк. Здесь давно ничего не меняется. Такая же душевная сибирская простота, сопки в тумане, дети носятся по дороге, не боясь машин и вообще никого, герань на окнах, ромашки у крыльца управленческого корпуса. Как-то все очень радушно и спокойно.
Поднимаемся на второй этаж, Катя, начинающий блогер из Питера, крадется за мной, ступени деревянные едва поскрипывают. Все в этом доме пропитано человеческими судьбами, нелегкими судьбами добытчиков. На стенах фотографии XIX века, самого начала. Это эпоха Иваницкого и Цыбульского, о которой мы имеем весьма смутные представления. Каторжный труд, телеги, лошади, руда в тачках, мужчины с темными лицами. Так начинался «Богом дарованный», после революции переименованный в «Коммунар». Стучимся к директору рудника с верой в результат. Проводников на этот раз нет, мы сами как-нибудь. Открывается дверь, и тихое сосредоточенное пространство кабинета принимает, пускает нас.
Надевают на нашу команду полный комплект спецодежды.
Олег Ишков, управляющий директор ПАО «Коммунаровский рудник», напоил нас кофе, терпеливо выслушал свалившихся как снег на голову журналистов и немного рассказал о руднике. Во время всей беседы у меня было ощущение, что человек рассказывает о своем доме, где каждый уголок — его, родной и сокровенный. Олег Николаевич работает здесь с 2011 года, а управляет рудником год. Шесть лет, которые, по его словам, прошли, как один день. Приехал из Москвы, но здесь будто и провел всю жизнь. Все свое, очень домашнее и уютное. Маленький мир, где каждый дом, каждый взгляд напитан историей становления «Богом дарованного».
Далекий 1833-й, нетронутая тайга, сентябрь. Рабочий Алексей Ульчугачев шел вдоль небольшого ручья и увидел кварцевый свал с видимым в нем золотом. За бесценок продал свою находку некоему купцу Федулову, который через неделю передал месторождение в долгосрочную аренду золотопромышленнику Ивану Ивановичу Иваницкому, а тот — своему сыну Константину. Место получает свое первое название — рудник «Богом дарованный». Выработка с 1899 по 1917 годы составила 4576, 7 кг золота.
Владелец рудника Константин Иваницкий был личностью непростой, холеричной, чуть запоздавшего открыть ворота конюха сносил вместе с воротами, въезжая в свой особняк на тройке породистых быстрых скакунов. Жену выбрал себе, ухватив ее в обоз с крыльца родительского дома где-то в Чебаках (юг Хакасии). Та плакала горючими слезами неделю, потом смирилась. Слугам за непослушание шашкой головы сносил. Но рудное дело знал! Понимал, что место это богатейшее и перспективное, дисциплина на руднике была железной, велось строительство поселка для добытчиков. В 1912 году Иваницкий передает рудник Российскому золотопромышленному обществу.
По легенде, в Чебаках и поселке Шира осталось несколько ненайденных схронов с золотыми слитками, которые Иваницкий надежно спрятал, перед тем, как навсегда уехать из России в Харбин. Однако попытка найти их пока что не увенчалась успехом у искателей приключений. Возможно, это один из мифов, которых рядом с золотом немало?
Лиственные половицы в доме Иваницкого слегка скрипят, выжидающе затаенно смотрят окна. Винтовая лестница пахнет старым деревом и солнцем. Вот и балкон — тот самый, с которого Константин Иванович выпускал голубя-почтаря с привязанной к лапке запиской. И тот летел, неся ее по месту назначения, чаще всего управляющему рудником Цибульскому. Летел над туманными сопками, где лиственница и береза богато увядали в преддверии зимы. Во дворе дома сейчас играют дети, здесь отдыхает детский дом из Абакана. И как-то странно себе представить, что в лихие времена Гайдара (того самого детского писателя) и атамана Соловьева на крыше стоял пулемет, и гайдаровцы «косили» каждого, кто проходил мимо ворот. В Чебаках старики до сих пор рассказывают, как девчонок и поросят с курами прятали в погребах, с какой сопки гайдаровцы соловьевцев сбрасывали, в каком озере соловьевцы гайдаровцев топили. Писателем Аркадий Петрович уже потом стал, как рапорт об уходе из армии написал Дзержинскому, а тот прочел и произнес: «Да вы, батенька, писатель, да еще и детский!»
С 1918 по 1928 годы рудник стоял. Война, много банд вокруг — мужчины уходили, а возвращались далеко не все, и работать было некому. В это же время поселок из «Богом дарованного» переименовывается в «Коммунар». Выстояв в лихое время, в 1928-м году рудник возобновляет добычу. Начинается разведка и разработка новых мест, добыча на участках Масловском, Таисьинском, Подоблачном и Калиостровском.
В поселке среди дня почти нет людей, все работают-либо на фабрике, либо в шахте. Только детвора с выгоревшими от солнца вихрами носится от дома к дому, а все их богатства — велики и самокаты — лежат в траве возле магазина, там привал и мороженое. Дети о чем-то спорят и наперегонки катаются с горы. Картина для меня, человека из города, давно забытая, если честно. Да, мое детство было именно таким. И в такой же деревне! Останавливаюсь поболтать с симпатичной улыбчивой женщиной, зовут ее Валентина и поет она в местном ветеранском хоре, голос мощный, густой, глаза распахнуты широко: «Меня в Москву от хора отправляли на передачу, снимали, как я пою, интервью давала, а вот Москва меня не впечатлила. Воздуха там мало. Красивая она, большая, но в Коммунаре мне спокойней, и люди здесь родные. А вы приходите в клуб, послушайте, как хор поет!»
С пригорка снимаю фабрику, она белая, новенькая! Все утро по ней с главным обогатителем гуляли. Владимир Марьясов вырос тут, о руднике, о фабрике, о процессе обогащения золота может сутками говорить. По цехам водил, как по музею, обо всех процессах и технологиях с такой любовью и увлечением рассказывал, что мне каждая ступенька золотой казалась. И вообще, главное не технология, которая, надо сказать, на фабрике на высшем уровне, а люди, влюбленные в свое дело целиком, без остатка. Владимир Сергеевич нас с удивительной женщиной познакомил, с Ниной Николаевной Михеевой, технологом золотоизвлекательной фабрики. Пили чай с местными фирменными пирожками с картошкой и слушали историю. Историю любви к своему делу. Даже работой это не назовешь, это часть жизни, часть человека.
Вот ее рассказ:
«Окончила красноярский институт цветных металлов, приехала на фабрику. А народ, фабриканты, они ведь, знаете, битые уже. Сколько золота — на глаз определить могут. Вот директор меня, фифочку городскую, сам везде за руку водил и сам всему обучил. Мы, молодежь, тогда шальные были, в пять утра вставали, чтобы первыми экзамен сдать. Много нас было, из Красноярска, из Сорска. Из Норильска избранные были — мы любовались ими! И никакой работы не боялись, все нипочем было, ко всему был интерес. Самыми тяжелыми были девяностые. Мы же были государственным предприятием, а государство от нас постепенно отказывалось. И вот до чего дошли — вымыли, „выходили“ цеха и сидим, ждем… Письмо написали в правительство. Нам всем акции дали по 18 штук в руки. Начались карточки, по две булки хлеба на семью. Директор вечером с горки смотрел, не горит ли лишний свет у кого. Мы акции собрали, чтобы продать, написали письмо в правительство Хакасии. Приехал дяденька с портфелем, сказал: денег у нас нет, но спонсоров мы вам найдем. И нашли нам спонсоров из Москвы. Которым мы акции и продали. Убеждали ветеранов рудника продать, говорили, что света не будет, воды не будет, что вам на эту акцию дадут-то? Колесо от экскаватора? И люди отдавали акции за бесценок. Московские спонсоры в кредиты влезли, пытались производство поднять, все кончилось очередными долгами. Опять мы фабрику вымыли, вычистили, работать нечем, сидим, ждем.
Дяденек с портфелями тогда много ходило. Директор тогдашний сказал мне — ты там много не плачься. Попросят — покажи все. Вот последний дяденька с портфелем нам и помог, наш президент компании. Взял нас с долгами, зарплату выплатили из фондов бывших акционеров. А долги пришлось всем миром отрабатывать. Митинги были, забастовки. Из всех рудников только „Коммунар“ выжил. Зарплаты китайскими кофточками добытчикам выдавали. Коллективу памятник надо ставить, как выжили».
Не только выжили, но и построили новую фабрику, осваивают новый, безгравитационный способ обогащения золота! Даже мне, человеку далекому от химии, передается настроение, с которым об этом рассказывает Нина Николаевна, и уже не думаешь об акциях и кофточках, потому что понимаешь: с такими людьми фабрика не пропадет, ее защитят, поднимут, вымоют, очистят, как родной любимый дом.
Фабрика ЗИФ
После грохота работающих конструкций тишина местной столовой кажется блаженством. Вкусно! Котлетки с домашним мясом блогер Катя оценила, я довольствовалась гречкой и курицей, потому как мяса давно не ем. Отдохнули, насладились тишиной, теперь в шахту. Едем в царство Аида! По пути заезжаем на места, где ведутся вскрышные работы. Тракторы, экскаваторы, БелАЗы. Все грохочет и двигается: главный геолог рудника Виктор Сутормин открывает нам поистине колоссальную панораму разработок. Лязгают гусеницы, вокруг многокилометровая яма, наполненная золотыми жучками-машинами. Тайга отступила, ели отпрянули в ужасе от такого натиска.
Едем в шахту. Там нам выдают сапоги, портянки, куртки, каски, фонари и индивидуальный спасательный комплект для дыхания под землей в экстренной ситуации. Руслан, наш героический и бессменный водитель, учит нас, городских барышень, наматывать портянки на ноги. У него армейская школа за плечами. И вообще, если б не его железная логика в дорогах наших, пришлось бы нам с Катей нелегко. Наш гид по царству Аида — Олег Атаев, начальник шахты «Северная», основательный и очень спокойный человек, терпеливо ждет и помогает нам надевать фонари на каску, проверяет каждую застежку, рассказывает о безопасности под землей.
Ему как шахтеру с солидным стажем этот опыт трудными годами практики дался. Всякое, говорит, видел. Мы экипированы, проинструктированы, проверены на предмет пристегнутости и затянутости, нас ждет вход в подземелье —с виду обычная деревянная крашеная дверь, похожая на ту, что ведет в подвал. Открываешь, и попадаешь в другой мир, где главенствуют отнюдь не люди, где царствует золото. Подземелье глубиной чуть более 600 метров, а если быть точным, последний проход на метке 610. Но не это ведь важно. В вырубленной в горе комнате сидит симпатичная женщина, управляет лифтом, каменные сколы заботливо побелены, и даже хлорофитумы растут. Лифт подан, нас спускают глубоко в гору, уши немного закладывает, пахнет мокрым камнем. Тьма! Нет, даже не тьма, мгла. Где-то сейчас разверзнется бездна с вратами, на которых написано «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Не разверзается. Да и слава Богу. Я сегодня на всякий случай у местного храма помолилась — дверь заперта была, так я у входа, потихоньку.
Лязгнул замок, дверь открылась, мы приехали на второй уровень, спустились еще ниже в подземелье, и теперь нужно идти пешком до вагонеток с рудой. Наш проводник немного ворчит: «Если б ты была мастером, с таким медленным темпом немного б заработала!» Я не мастер, да, я фотограф, зависающий на каждой капле подземной воды, я тщусь разглядеть ее — золотую прожилочку, которая поблескивает среди кварца. Но золото прячется от меня. Оно мудрое и древнее, это практически вулкан, существовавший миллионы лет назад, а я человек, которому отмерено максимум 100. Да ему, золоту, до меня дела нет. Оно себе лежало спокойно, а я тут со своим фотоаппаратом: «Ну покажись, покажись, я чуток только посмотрю, даже не притронусь!» И тут я вижу перед собой белый прозрачный силуэт. Нет, я, конечно, наслышана баек о черных спелеологах и белых альпинистах, но не до такой же степени! Впереди удаляются шаги Кати и Атаева. Силуэт стоит, дымится. Что ж, думаю, просто так стоять-то, давай я тебя поснимаю! Рассматриваю в объектив свое «видение», а это просто пар изо рта, который очень странно играет в свете налобного фонаря. Отлично, и туалет искать не нужно. Тем более, что здесь, в горе, его нет. Пожалуй, я побегу за своими и больше не буду отставать.
Вагонетки стоят пустые — конец рабочей недели, горнякам тоже отдых нужен. Атаев настаивает на окончании «фотосессии». Нет, я не могу вот так уйти, не сняв ни одного проходчика, не увидев ее, маленькую блестящую жилку, иначе ради чего все это? Я приехала за тридевять земель, чтобы снимать золото, но его не сняла? Нет! Настаиваю на дальнейшей съемке до победного конца. Чувствую, как у нашего проводника под каской волосы дыбом стоят. Но он добросовестно ведет нас дальше по тоннелю. Я поклялась, что когда выберусь отсюда, мой репортаж будет памятником его огромнейшему терпению и доброте. А сейчас я не могу отступить. Бредем дальше по щиколотку в воде, сапоги вязнут, скользко. В вырубленном отсеке — маленький лупоглазый автомобиль. Олег Васильевич бегущего навстречу парня ловит: «Где водитель?» — «Я водитель» — «Слушай, отвези ты нас к буровикам, а?» Радости в глазах водителя мало, но приглашает садиться. «Урррра», — кричим с Катей! Улыбаемся вовсю, и, видно, суровые горняки немного оттаяли, мотор заурчал, и мы поехали на место бурения.
Еще немного по практически отвесной лестнице вверх, цепляясь руками, почти на коленях вползаем к бурильщикам. И вот она — маленькая солнечная жилка, сантиметра два в длину. Атаев показывает: «Вот, вот она, под пальцем. Видишь, как блещет?» Вижу! Теперь миссия выполнена. Я сняла ее, почти незаметную. Подсвечивала налобным фонарем, чтобы та хоть немного заиграла. «Ну все, теперь моя очередь», — бурильщик заулыбался и взялся за огромный перфоратор. Тонны породы ради вот этой вот ниточки, паутинки в два сантиметра. Сотня лет работы рудника ради этих сантиметров и граммов. Жизни, судьбы, трудности и радости ради блеска маленьких крупинок. Или, может, наоборот? Может, маленькие сияющие крупинки — это награда за трудности, потери и невзгоды? Скорее, второе.
Обратный путь дается намного легче, сапоги летают, аппаратура ничего не весит, а пар изо рта не кажется духом гор. Мы выйдем обратно другими, мы уже никогда не будем прежними.
Пальцы на ногах сами разжимаются, почувствовав свободу от портянок, с плеч уходит груз кислородного аппарата весом в пять кг. Мы на улице. Атаев снимает каску, волосы у него действительно дыбом. Ежиком! Спасибо вам, Олег Васильевич, за все! Атаев идет к автобусу, который развозит горняков, а мы — в машину, попутно прихватив милую даму, которая помогала примерять нам горняцкие наряды. По пути разговорились, и мы услышали историю школьной любви: «Вышла замуж. Уехала из Коммунара. А потом, приехав на лето, встретила здесь свою первую школьную любовь и вернулась. И не жалею — люблю, счастлива! Ну, вот я и приехала, до свидания!»«До свидания», — говорим. Хм, думаю, а как же золото? Люди ж должны его хотеть, наверное? Смотрю с горы на Коммунар. Золото Колчака, Гайдара, Соловьева, Иваницкого — где оно? А река отвечает отражением золотистых закатных лучей. Солнечный блик прячется в траве, лезет на плечо, теплый и смешной! И я понимаю, что главное золото — внутри человека, лучи его идут к другим людям, согревают, вселяют веру. А зло и коварство, что вокруг камешков, оно пусть с камешками в земле и останется, и пусть никто никогда его оттуда не выкопает.
Над «Коммунаром» садится солнце, нам предстоит еще долгий путь. Иду к машине. Эти люди поразили меня своим каждодневным скромным бытовым героизмом и какой-то иной, непонятной нам, городским, простотой. Удивительный поселок. И я не жалею. Люблю, счастлива!
Оксана Мамлина, специально для Тайги.инфо