Быть культурно развитым человеком неудобно. Дорого. Труднодоступно. Невыгодно, в конце концов.
Когда я была маленькой девочкой, я уговорила маму отвести меня в музыкальную школу.
Пока другие дети смотрели дома по телевизору "телепузиков", я оптимистично выстукивала по клавишам пианино "два весёлых гуся" одним пальцем. Палец болел, соседи стучали по батареям. "Два весёлых гуся" продолжали звучать - ещё громче, с надрывом.
Когда я была маленькой, мне часто дарили книги. Пока другие дети обставляли кукольный домик Кена и Барби мягкой мебелью, я знакомилась с Винни Пухом и Карлсоном, который обычно жил на одной из шведских крыш, но мог в любую минуту заявиться на мою, российскую.
В подростковом возрасте мне пришлось нелегко. Пока мои ровесники учились курить под балконом, осваивали магию общения с противоположным полом, искали своё место в огромном шумном мире, я разучивала прелюдии Баха, изрядно колошматив клавиши в кульминационные моменты. Возвращаясь домой, я плакала над "Каштанкой". Находила утешение в страданиях тургеневской "Аси". Воображала себя Чацким.
Теперь я - взрослая. Прелюдии Баха, к глубочайшему удовлетворению моих соседей, забыты до последней ноты. К тургеневским барышням испытываю вежливое сочувствие. Однако кое-что из прежних привычек осталось: почти половина моих заработков уходит на книги, а плейлист забит классической музыкой вперемешку с джазом.
Пока другие слушают новости, я читаю Достоевского, всякий раз открывая для себя в его произведениях новые смыслы. Бузовой предпочитаю "Времена года" Вивальди.
Теперь, когда я выросла, мне больше не кажется, что я упускаю что-то важное: массовая культура легкодоступна, она призывно лежит на стеллажах магазинов, грохочет из динамиков на рынках. Я же обладаю чем-то вроде тайного знания. Знания, которое помогает мне видеть этот мир объёмнее, глубже и многозначнее.