При Римуше (сыне Саргона Аккадского) началось всеобщее восстание против заведенных Саргоном порядков, как в Шумере, так и в покоренном Эламе. Римуш жестоко расправился с бунтавщиками, но это в конечном счете не смогло уберечь его. Относительный порядок империи был прерван на девятом году правления Римуша в 2252 г. до н.э. Вот что сказано об этом в одном вавилонском источнике: «Его слуги, убили его своими глиняными табличками». Ситуация трагична, но есть в ней некоторая несуразность – сам факт использования глиняной таблички, источника знания в качестве орудия расправы.
На смену Римушу на престол воссел его брат-близнец Маништусу, который правил 14 лет (2252 – 2238 гг). Ярчайшим событием его правления бала экспедиция в района Персидского залива. В одном из источников этот поход описан следующим образом: «Маништусу, царь Киша, когда он покорил Аншан и Ширикум , он пересек на кораблях Нижнее Море. Цари городов на другой стороне моря, 32 из них, собрались вместе для битвы. Он разгромил их и подчинил себе их города; он ниспроверг их владык и захватил всю страну вплоть до серебряных рудников. Горы позади Нижнего Моря – их камни он забрал с собой, сделал свою статую и вручил ее Энлилю».
Но не смотря на то, что Маништусу сумел провести успешную военную экспедицию, империю вновь постиг внутренний кризис, заключавшийся в восстании недовольных во многих частях империи. Именно в это время на смену царю приходит его сын – Нарам-Син. Вот как об этих событиях пишет В.Гуляев: «Но здесь взбунтовались все северные и восточные племена и народы: лул-лубеи, кутии (гутии), хурриты, эламиты. Все проходы в горах, ведущие из Турции, Армении и Азербайджана в Месопотамию, были перерезаны. «Бронзовые дороги» (то есть пути доставки слитков бронзы и изделий из нее) оказались наглухо закрытыми. У аккадцев существовало два выхода из этой острой ситуации: либо воевать с племенами на севере и силой проложить дорогу к источникам олова и меди, либо послать экспедицию за металлом в Оман и на юго-восток Ирана. Сын Маништусу, Нарам-суэн («Возлюбленный богом Сином»), предпочел войну на севере и вскоре добился в ней успеха. К своему титулу «Царь Аккада» он поспешил добавить такие громкие эпитеты, как «Повелитель четырех сторон света» и «Царь Вселенной». Кроме того, его имени предшествовал в надписях знак звезды – идеограммы для обозначения бога (шумерск. «дингир», аккадск. «илу»)».
Но в конечном счете в аккадской империи наметилась некоторая стабилизация, которая была обусловлены выдающимися качествами нового правителя. Нарам-Син был во многом подобен своему легендарному деду Саргону, о нем также было сложено множество легенд и преданий. Все его правление (а правил он до 2216 г. до н.э. было заполнено военными походами, которые проходили на периферии Месопотамии: «На западе Нарам-суэн разгромил города Арман (Алеппо?) и Иблу (Эбла) и оккупировал «Кедровую Гору» (Ливан). На севере была проведена успешная операция против хурритского Намара. Для утверждения своего престижа в этом беспокойном регионе аккадский монарх приказал построить свою летнюю резиденцию в Телль-Браке – ключевом пункте в самом сердце долины реки Хабур, который контролировал все дороги, ведущие в Джезиру. На крайнем юге «империи» взбунтовался Маган (Оман), и Нарам-суэн устремился немедленно туда, усмирил мятежников и лично захватил в плен местного царька Манданну. Однако главный свой удар он направил против могущественных горцев-луллубеев. Аккадские победы над ними увековечены наскальным рельефом в Дарбанд-и-Гавре (Иран) и шедевром месопотамской монументальной скульптуры – знаменитой «стелой из Суз». На ней Нарам-суэн, вооруженный луком и стрелами, в рогатой тиаре бога на голове, изображен карабкающимся по крутой горе по трупам поверженных врагов. Его пехота, показанная в гораздо меньшем масштабе, следует непосредственно за ним».
Нарам-Син был последним выдающимся монархом Аккадской династии. С его последним вздохом закончилось спокойствие в империи. На внешних границах, давление стало приобретать угрожающий характер. Если при Нарам-Сине отношения с Эламом носили в целом дружественный характер, то при его преемнике – Шаркали-шарре, царь Элама Пузур-Иншу-шинак вышел из повиновения и объявил Элам независимым государством, что сопровождалось отказом от аккадского языка в пользу эламского. Эламский царь даже принял титул «Царь Вселенной» в противовес аккадскому «Царю всех царей», который не мог помешать происходившему.
Если уж речь зашла об Эламе, то нужно сказать, что это была самая развитая страна вблизи с территорией Месопотамии. Но при этом, Элам, коль скоро он и был подчинен Саргоном, но оставался вечным источником напряжения для аккадской империи. Так, например, необходимо упомянуть знаменитое «Проклятие Аккада». Это текст из жанра нравоучительной литературы, в котором в конечном счете, имперские устремления Нарам-сина осуждены и в его лице все царство Аккада обрекается на гибель. Во многом эта тема связана с общим возмущением в империи, в том числе, исходившем из Элама. Вот что пишет в отношении «Проклятия Аккада» В.В. Емельянов: «Текст «Проклятие Аккаду» составлен уже в последние века шумерской цивилизации (возможно, после гибели Ура), В нем имеются многочисленные реминисценции из песен о Гильгамеше и даже из мифа о потопе. Неблагочестие Нарам–Суэна — не имеющий общего с историей миф, попытка объяснить причину гибели некогда могущественного Аккада. Но сама по себе ситуация чрезвычайно архаична и показательна: государь не должен противиться воле богов, тем более — посягать на их храмы в случае несогласия с их волей. Получив во сне информацию о скором конце своего города, он должен покинуть его так же благоразумно, как покинули город боги. Кроме того, что же хорошее может прийти на ум человеку, которого покинул сам бог мудрости Энки? Ведь разума в городе уже нет».
А теперь процитируем избранные места из самой поэмы, коль скоро она является источником, который в литературном переложении пытается объяснить нам гибель некогда великой Аккадской державы:
«Когда разгневанный взгляд Энлиля.
Словно быка небесного, царствие Киша свалил,
Словно быка могучего, домы Урука в прах повалил,
Когда Шаррукену, царю Аккада,
Энлиль от юга до севера
Пастырство и престол ему даровал,
В те дни Инанна пречистая в Аккаде святилище -
Дом свой женский просторный построить задумала,
В Ульмаше престол поставила».
Таким образом, в прологе поэма открывается уже знакомой нам историей о божественном избранничестве Шаррукена (он же – Саргон), которого божественное волеизъявление поставило на престол и уготовило ему жребий править миром (т.е. Месопотамией).
«Марту, жители гор, те, что зерна не знают,
Отборных быков, горных козлов туда приводят.
Мелухиты, жители черных гор,
Диковины стран чужедальних привозят.
Эламиты и субарейцы, словно вьючные ослы,
Добро несут.
Управители, храмослужители,
Полевые надзиратели
Жертвы праздничные новолунные и новогодние
Постоянно отправляют.
Но в Аккада дворцах как они брошены? -
Жертвы те Инанна пречистая принять не смеет,
Словно сын послушный при устройстве дома,
Все изобилие принять не может.
Слово Экура подобно Сутям установлено.
В ужас Аккад оно повергло,
В Ульмаш страх с ним вступил.
Град, жилище свое, она покидает».
В четвертом отделе, после того, как было описано могущество аккадской империи, установленное Саргоном, тон текста резко меняется. Мы видим, что слава Аккадской империи, ее могущество, уже не предстает в выгодном свете. Отношение богов – это то, что в древнем мире в целом, и на древнем востоке в частности, определяло судьбу и участь как отдельного человека, так и целых государств. И вот мы видим в тексте поэмы, что Аккад утратил благоволение богов – Инанна не может принять жертвы, которые воздают ей аккадцы, ее божественный взор как бы отвращается от царства наследников Саргона. И тонкой свирелью звучит здесь тема подчиненного положения сопредельных народов – «Эламиты и субарейцы, словно вьючные ослы добро несут». Видели ли авторы поэмы причину падения Аккада в притеснении народов? Наверное делать такие выводы довольно сложно. Психология древности – это поле открытое для всевозможных спекуляций. Но возможно гордыня аккадских правителей – вот то, что по мнению древнего поэта стало причиной гнева богов. Гордыня никогда, ни в одном древнем обществе не являлась тем, что было бы угодно богам (возможно кроме самодовольства Рамзеса II в Египте, по его мнению) и таким образом и было утрачено благоволение богов над Аккадом.
«Словно девушка, что свой материнский дом оставляет,
Инанна пречистая святыню Аккада оставляет.
Словно герой, что к оружью стремится,
На град сраженье и битву кидает,
Вражеским людям его отдает.
Не прошло и пяти дней, не прошло десяти дней,
Украшения верховного жречества, царствования венец,
Знаки власти, престол царственности, дарованные,
Бог Нинурта в свой Эшумеш ввел.
Решения града Уту увел.
Разум града Энки увел.
Лучи сияния, что небес касались,
Ан во глубине небес замкнул.
Столб-опору священную прочную
Энки в Абзу погрузил.
Оружье града Инаниа увела.
Аккада святилище! Жизнь его, словно карп-малютка,
в бездну вод опущена!»
Тут мы видим развитие уже упомянутой темы. Проклятие как бы вступает в силу – Боги отворачиваются от Аккада, и что мы видим? Верно, оборотное действо судьбы – как некогда Аккад, под водительством Саргона покорял сопредельные народа, так ныне он сам остается отдан на откуп их мести. Боги отвернулись, а по идеологии Древнего Востока – без божественного благословления страна не имеет возможности существовать. Аккад подвергается нападку со стороны своих соседей, некогда им покоренных.
«Град единым взглядом глянул.
Словно могучий слон, шею к земле склонил.
Словно могучий бык, вверх рога задрал.
Словно дракон умирающий, головой заскользил.
Словно битву, тяжесть свою поволок.
А что царскому дому Аккада в истине и добре не жить,
Что сзади недоброе за ним стоит -
Рассыпаны домы, развеяны житницы, -
То в сновидении Нарамсуэну явлено было.
Он сердцем знал, да язык не молвил,
Никому из людей сказать не мог он.
Из-за Экура он в траур оделся.
Колесницы циновками тростниковыми покрыл.
С грузовых судов шерстяные подстилки убрал.
Сокровенное царства своего расточил.
Нарамсуэн семь лет без движения был.
Чтобы царь семь лет голову рукой подпирал -
Непотребное совершал, -
Кто когда-либо подобное видел?
Он сердцем знал, да язык не молвил,
Никому из людей сказать не мог он».
И вот в очередной части поэма доходит до своего зенита – обвинения Нарам-Суэна (Нарам-сина). Недоброе стоит за правителями Аккада – рассыпанные дома, развеянные житницы. Возможно мораль древности не так уж отлична от привычной нам? Вечная война, которую правители Аккада вынуждены были вести – сначала для того, чтобы завоевать себе империю, а затем чтобы ее сохранить, привели к тому что боги осудили и прокляли их. И вот – все бремя ответственности падает на плечи Нарам-Сина – внука Саргона. Текст, действительно, осуждает именно его. Но почему? Возможно Нарам-Син просто не нашел своего создателя легенд, который бы возвеличил его подобно его деду Саргону. Ведь мы уже знаем, что о Саргоне было сложено то самое – «Сказание о Саргоне», в котором выводилось его чудесное, мифическое происхождение и приход к власти по воле великих богов. Но, вот уж правда, как говорит древняя мудрость – «Грехи отцов…»…и пусть Саргон не был отцом Нарам-Суэну, и пусть текст напрямую не говорит о нем, но ведь те самые дома и житницы и на совести Саргона, на совести самой истории Аккадской империи. Поэт, сочинивший «Проклятие Аккада» едва ли мог этого не понимать, но противоречить уже сложившемуся эпосу в лице «Сказания о Саргоне», где тот выводится любимцем богов не стоит и потому все тяготы божественного проклятия возлагаются на Нарам-Сина. Идем дальше:
«О храме он вопросил оракул.
Дабы храм построить, ему нет оракула.
И второй раз о храме вопросил он оракул.
Дабы храм построить, ему нет оракула.
Дабы решение переменить,
Энлилем сказанное он нарушил.
Он покорность свою преступил.
К войскам своим призыв бросил.
Как силач, что во двор большой входит,
К Экуру руки в кулаках он тянет.
Как бегун, что силу, бег начиная, рассчитывает,
Он святилище в тридцать сиклей оценивает.
Как разбойник, что город грабить сбирается,
Лестницы высокие ко храму ставит.
Дабы Экур, словно корабль могучий, порушить,
Словно в горе, где серебро роют, пыль поднять,
Словно гору, где лазурит добывают, прокопать,
Дабы град, словно Ишкуром затопленный,
Д абы шею его к земле склонить,
Для храма Экура - но он не гора, где рубят кедры! -
Топоры огромные он отлил.
Секиры обоюдоострые заточил.
К корням ею он лопаты приставил -
Основанье Страны он всколыхнул.
К ветвям его он топор приставил,
И храм, словно воин убитый, шею к земле склонил.
И всех стран чужедальних шеи к земле склонились».
В дальнейшем мы пропустим ряд отрывков из поэмы. Здесь мы сталкиваемся собственно со «святотатством» Нарам-Суэна. Знаменательный момент – символика числа тридцать – воистину малое во многом – подобно новозаветному Иуде именно в тридцать (пусть не серебряников, а сиклей) оценивает Нарам-Суэн святилище. А ведь всякое святилище, то есть храм, по убеждению древних, это жилище, местообитание бога. И таким образом Нарам-Суэн порицается за сам факт того, что он дает оценку в монете природе божественного, но еще раньше в тексте мы видим, что боги не желают жить близ проклятого царя – «Нет оракула» говорит нам поэма, в ответ на вопрос Нарам-Суэна о постройке храма. Таким образом, естественный ход истории, который приводит державу Аккада к падению от рук сопредельных племен как бы заложен в том обстоятельстве, что в Аккаде (должно быть, в столице – в Кише) не осталось богов, которые бы оказывали поддержку аккадским правителям.
«Из-за стен городских всех далеких стран
Горькие плачи раздаются.
В городе, где полей просторных нет,
Они насаждения сажают.
Когда города застроенные они разрушили,
Поля просторные зерна не рождали,
Водоемы глубокие рыбы не приносили,
Сады меда-вина не давали,
Тучи дождей не изливали, травы в степи не вырастали.
В те дни масла - за сикль серебра полсила давали.
Зерна - за сикль серебра полсила давали.
Шерсти - за сикль серебра полмины давали.
Рыбы - за сикль серебра один бан давали.
И так на всех рынках всех городов продавали!
На крыше лежавший - на крыше и умер.
В доме лежавший - землей не засыпан.
Люди себя разрывали от голода.
В Киуре, великой священной ограде Энлиля,
Псы бездомные собирались в молчанье.
Двое входили - их всех вместе сжирали.
Трое входили - их всех вместе сжирали.
Липа раскрошены, головы расколоты.
Лида раскрошены, головы размолоты.
Праведник с неправедным перемешались.
Герой повалился на героя.
Кровь лжеца на кровь честного истекает».
Здесь перед нами вполне классическое описание проклятья, которое тянется, что называется от дел. Мы видим здесь и упоминание разрушенных городов, и голодных людей, которых…хм…сводят на нет не менее голодные псы. Одним словом, мы наблюдаем ситуацию, за которую Аккад постигло проклятье. И вновь остается лишь послать свое сожаление давно почившему Нарам-Сину, на котором в данном произведении словно свет клином сошелся, хотя он был не хуже, чем любой другой представитель его династии, а в чем-то (в чисто политическом смысле) даже лучше многих.
Мы уже вдоволь обсудили тему связанную с «проклятием Аккада». На этот раз предлагаю оставить Месопотамию и вернуться к краху Аккадской империи в следующий раз, тем более, что мы и так уже стоим на его пороге. Но напоследок, предлагаю обратить внимание на длинный отрывок из поэмы, который идет почти в самом ее конце, ну а мое повествование на этом заканчивается.
«И второй раз Син, Энки, Инанна, Нинурта, Ишкур,
Уту, Ниску, Нисаба - великие боги
Ко граду взгляды свои обращают,
Аккад злым проклятием проклинают:
"О град, ты против Экура пошел,
А ведь это сам Энлиль есть!
Аккад, ты против Экура пошел,
А ведь это сам Энлиль есть!
Городские священные стены твои на всю высоту их
Да наполнятся плачем!
Словно пыль, да развеют твои святыни!
Пусть твой главный портал, где стоят фигуры лахама,
Словно воин напившийся, шеей к земле склонится!
Пусть вся глина твоя возвратится в Абзу,
Да станет глиною, что проклял Энки!
Пусть зерно твое в борозду возвратится,
Станет зерном, что прокляла Ашнан!
Все твое дерево в леса пусть вернется,
Деревом станет, что проклял Нинильдума!
Пусть твой скотобоец убьет супругу,
Тот, кто режет овец, пусть зарежет сына!
Пусть толпа ребенка, для святости избранного,
В реку бросит!
Пусть блудница твоя в воротах
Постоялого дома повесится!
Пусть жрицы-матери от детей своих отвернутся!
По цене серебра пусть идет твое злато,
По пене колчедана серебро продается,
По цене свинца твою медь путь купят!
Твой силач, Аккад, пусть свою потеряет силу,
Кожаный мех с подставки да не подымет!
Пусть осел твой отборный своей силе не радуется,
Целый день пусть лежит покрытый!
Пусть вымирает от голода город!
Пусть дитя лелеемое, к тонким яствам привыкшее,
На траве валяется!
Пусть благороднейший житель твой
Покрытие крыши пожирает!
Петлю ременную, что в доме отца его,
Пусть разгрызает своими зубами!
Во дворце, что на радость построен,
Пусть поселится унынье!
Пусть вопит злой дух степей безмолвных!
В местах откармливания птиц. скота,
Что очищаются обрядами,
Пусть лисы, жители руин, хвостами размахивая, шныряют.
В твоих главных вратах страны
Птипа ночная, вестник печали, пусть гнезда свивает.
Пусть град твой, что в былое время
От звуков музыки не спал,
От веселья не уставал,
Ныне же сотрясется от рева
Стад могучих загонов Нанны,
Подобно духу степи безмолвной.
По берегам твоих каналов, где лодки тащили бечевою,
Пусть трава высокая растет ныне.
На дорогах твоих проезжих,
Что для колесниц построены были,
"Трава плача" пусть растет ныне.
И еще раз так - на берегах, на бечевниках,
На отложениях ильных каналов
Дикие овцы да горные змеи
Пусть никому не дадут проходу!
В степи, где добрые травы росли, отныне
Пусть "тростник слез" вырастает.
Аккад, сладкие воды твои отныне
пусть солеными водами льются!
"Поселюсь в этом граде!" - тому, кто скажет,
Да не будет пригодно ему жилище!
"В Аккаде да переночую!" - тому, кто скажет,
Да не будет уютным место ночлега.
И когда Уту взойдет, так же будет!"»
Спасибо за внимание!
