Жил-был один бюрократ.
Василий Толстобрюхин его звали. Как говорится, служитель муз и прочих важных дел. Во всей своей красе. Народный любимец и рьяный патриот капитализма. Радел за дело, умножал достояние страны, переживал за народ, всё как полагается.
Но вот однажды ночью...
Лёжа в кровати, рядом с любимой молодой женой, чья грудь при храпе упиралась в бриллиантовую люстру, увидел сей славный деятель Толстобрюхин странный сон.
Вот сидит он как будто в своём шикарном кабинете на новом кожаном кресле, гордостью за страну переполненный. Стабильность как никак повсюду, благодаря неустанным трудам таких как он, чему сам он является ярким показателем. И вдруг голос секретарши из громкоговорителя:
— Васюня, к тебе пришёл какой-то мужик-деревенщина.
— Ну, Елена Степановна! — возмущается Толстобрюхин. — Сколько можно повторять, чтобы вы называли меня по имени-отчеству! Мы же не дома, а на работе!
— Я твоя законная тёща, — говорит громкоговоритель, — и буду называть тебя, как мне больше нравится. А на работу мне, вообще, наплевать! Не место красит человека, а человек место!
— Ну ладно, ладно, — соглашается Васюня, лишь бы тёща отстала, — но мужика-деревенщину не пускайте! Натопчет ещё тут. Скажите, что уехал на симпозиум, в Нижневартовск. Вернётся не...
Не успел Толстобрюхин договорить, как дверь сама собой распахнулась и на пороге появился... Кто бы вы думали?..
Сам Василий Макарович. Шукшин! В образе одного из своих киногероев.
— Ну, здравствуй, гадёныш, — без лишних церемоний, прямо в лоб, хлопнул Шукшин Толстобрюхина неприветливым приветствием.
— Зе... зы... здравствуйте, — проблеял, заикаясь, бюрократ. — Пе... пы... присаживайтесь.
И показал дрожащей правой рукой на стул, а левой нажал на кнопку громкоговорителя.
— Елена Степановна!.
Тут же в кабинет ввалилась тёща Толстобрюхина с подносом в руках и, блеснув перед важным посетителем глубоким декольте, изобразила убогий реверанс.
— Хлеб-соль дорогому нашему!.. — театрально замахал руками Толстобрюхин.
— Ты, Вася, комедию не устраивай, — строго посмотрел Шукшин. — Не для того я с того света к тебе наведался, чтобы на твои выкрутасы глядеть... Ступайте, барышня, — выпроводил он тёщу Толстобрюхина за дверь вместе с подносом. — Сейчас у нас тут мужской разговор произойдёт, вашим женским ушкам лучше не слушать.
— Хм, деревенщина! — фыркнула из своего "предбанника" Елена Степанова. — К нему со всей душой, а он...
И схватив в сердцах за горло графинчик с коньяком, она размахнулась, чтобы бросить его в дверь, но вдруг передумала (нечего, мол, добро переводить) и выпила его залпом.
Выбравшись из мягкого кресла, Василий Толстобрюхин опёрся обеими руками об стол, глаза его нервно искали, куда бы выпрыгнуть и укатиться.
— Ты, Вася, не дёргайся, — посоветовал Шукшин. — А лучше сядь на место и слушай, что я тебе буду говорить.
— Может, в другой раз? — попытался отмазаться бюрократ. — Мне, к сожалению, сейчас некогда, срочно вызывают...
— Подождут, — пригвоздил Толстобрюхина взглядом к месту незваный гость. — Родина тебя, негодяя, столько лет ждёт, и эти чистоплюи подождут. Ничего с ними без тебя не сделается, не отощают от твоего отсутствия. А вот страна давно отощала от таких нахлебников, как ты и тебе подобное. Вы ведь, бездельники, только и можете бумагу марать, языками чесать и богатство народное разбазаривать.
— Я не виноват, — попытался оправдаться Толстобрюхин. — Капитализм у нас, поэтому и можно.
— Капитализм! — выругался Шукшин. — Довели страну, мать вашу! Последний поросёнок в деревне у бабки Прасковьи с голоду подыхает, а у тебя драндулет импортный, часы на руке - дороже всей деревни, кресло кожаное, телевизор во всю стену, люстра бриллиантовая, жена силиконовая из салона не вылазит. Ну чем ты, лоботряс, скажи, заслужил такую роскошь? Чем ты лучше поросёнка бабки Прасковьи, чтобы так жить? Посмотри на себя. Отожрался на народных харчах, как хряк. Да из тебя уже самого холодец пора делать!
— Я лицо неприкосновенное...
— Титул себе можно любой присобачить, только по факту никакое ты не лицо, Вася, а наглая морда. И морда эта давно просит кирпича.
Тут Шукшин так разошёлся, что даже по столу кулаком стукнул. Глаза у Толстобрюхина от испуга подпрыгнули к потолку. Так, что он даже застонал во сне.
— Да, — продолжал писатель, — оправдываешь ты свою фамилию, Толстобрюхин, а вот имя — нет. Василий должен быть человеком с большой буквы. Благодетелем должен быть. Совестливым, честным, ответственным. А ты? Ну есть, скажи, в тебе хоть капля совести? Подумал ли ты хоть раз не о своём благополучии, а о простых людях?
— Это моя прямая обязанность, — промямлил Толстобрюхин. — Я только этим и...
— Да ни черта ты о людях не думаешь! — перебил бюрократа Шукшин. — Плюёшь на народ. И на своих современников и на память тех, кто до тебя эту страну поднимал. Пресыщенный, самодовольный прыщ! Ну нельзя таких к власти допускать. Нельзя! Оттого и душа моя вся изболелась, что я за народ, за людей, за деревню нашу русскую горой стоял, а ты и тебе подобное плевали на всю нашу родину! Об одном только своём сытом брюхе печётесь, миллионы в стопки складываете. Друг перед дружкой богатствами присвоенными гоношитесь, а страна — хоть подыхай! — никакого вам до неё дела. Себе — всё, а людям — ничего. А для того ли, скажи, Вася, наш народ кровь на войне проливал? Для того ли мы столько лет пыжились, чтобы слово "человек" звучало гордо? Нет, не будет тебе пощады. Не на этом свете, не на том не будет.
И начал тут писатель Шукшин как-то между нравоучениями рукава засучивать.
— Да не я же виноват, что жизнь такая настала, — поспешил заступиться за себя Толстобрюхин, чуя носом, что сейчас ему не поздоровится. — И почему вы именно ко мне-то пришли? Что у нас, других чиновников, что-ли, нет?
— Надо же с кого-то начинать. Я к тебе пришёл, так как ты, тёзка шалопутный, имя моё позоришь. Другие — к другим своим тёзкам придут. Если уж живые люди с вами, нахлебниками, справиться не могут, так как вы за толстыми стенами прячетесь, то уж мы-то справимся!
Взял Василий Шукшин Толстобрюхина за воротник новенькой рубашки, замахнулся мужицким кулаком, да ка-а-ак...
Завизжал Толстобрюхин во сне, будто поросёнок. И сам себя своим визгом разбудил и жену силиконовую. Подскочил на кровати с испугу чуть не до потолка. Ладно хоть грудь жёнушки сработала заместо подушки безопасности. Убился бы, несчастный бюрократ, как пить дать.
— Ой, Васюня, что с тобой? — вытаращилась на него супруга.
Озираясь по сторонам, бюрократ протёр глаза, проморгался. Через несколько секунд его щекастая физиономия, наконец, радостно расцвела.
— Фу-х, — выдохнул Толстобрюхин. — Сон. Обыкновенный сон! А я уж, дурак наивный, испугался... Можем жить спокойно дальше!.. И плевать мне на какую-то там бабку с её голодным поросёнком! Так Шукшину и передайте! — насмешливо крикнул он куда-то в потолок. — Нет у вас на нас управы и не будет!
Вверху страницы коллаж из фото https://pixabay.com
А на посошок песенка в тему:
#бюрократ #сон #рассказ #байка #юмор
