Молодой спутниктелохранитель встречающего лихо вывернулся из рук оперативника и в упор прошил его короткой очередью из пистолетапулемета. Ротмистр с болью увидел, как из спины Лешки Голицына полетели клочья куртки и кровавые ошметки: на таком
расстоянии да из такого калибра...
Поляк, размахивая оружием, отскочил в сторону и, профессионально
сбив с ног прилично одетого господина, прижал к себе его спутницу.
– Стоять, курвы! – истошно заверещал молодой и перетрусивший, но все же опасный, как гадюка, “шакаленок”. – Пристрелю эту 6...! Броню на
землю!
Волей случая, не подозревая врага в замершем у дверцы солидного
авто господине, он оказался спиной к Бежецкому. Александр, не думая, автоматически выхватил из кобуры револьвер. Инстинкт, опережая разум, диктовал телу наиболее удобное положение для стрельбы, глаза намечали цель...
Оперативники, не торопясь подниматься со стреноженных бандюков, как бы в нерешительности переглядывались. Такая реакция, рассчитанная на усыпление бдительности преступника, отрабатывалась неделями. Володька покрабьи, боком плавно двинулся по дуге, заходя с фланга, но бандит оказался совсем не дураком и среагировал быстрее. Прикрываясь обмершей от ужаса дамой, он резко выбросил руку с “машинкой” в сторону оперативника и, не целясь, нажал спуск...
Бекбулатова очередью крутануло на месте и плашмя кинуло на асфальт...
“Володька!” – Александру показалось, что он крикнул это на весь вокзал...
Револьвер дважды прыгнул в руке, и Бежецкий, не глядя на рухнувших женщину и бандита, кинулся к упавшему другу. За спиной затопали разом ожившие оперативники, кругом слышались свистки городовых и сирены подъезжавших полицейских машин, вызванных еще злополучным чухонцем. Страшась, Александр схватил лежавшего ничком штабротмистра за плечи, против всех правил оказания первой помощи, рывком перевернул на спину и... получил шутливый тычок в грудь.
– Я же говорил, что наши кирасы – говно! Во, шведский! – Володька распахнул разорванную слева в клочья куртку, открыв бронежилет “КарлГустав” камуфляжного цвета, впрочем, тоже вспоротый страшными “ингрэмовскими” пулями. Из прорехи весело торчала “солома” порванного
верхнего слоя кевлара.
Бежецкий в сердцах плюнул и поднялся на дрожащие ноги.
На месте происшествия уже кипела работа. Невредимую, но
находящуюся в глубоком обмороке даму, пробывшую тридцать секунд заложницей, уже укладывали на носилки, бережно пристегивая страховочными ремнями. Над стонущим (слава Всевышнему!) Голицыным склонились врачи, шестерку арестованных запихивали в “воронок”, а цепочка полицейских оттесняла напирающую толпу, в которой уже крутились, щелкая блицами, вездесущие стервятникирепортеры.
Александр постоял немного над бездыханным чухонцем. Голубые глаза того уже потускнели, короткие, раньше бесцветные, а теперь яркие по сравнению с восковым лицом волосы постепенно намокали в огромной луже крови. Перекрестившись, Александр наклонился и прикрыл лицо вчерашнего деревенского парня свалившейся фуражкой. Скоро гденибудь под Юрьевом завоет мать, а может быть, и невеста или жена...
Володька сзади хлопнул Бежецкого по плечу:
– Смотри! Просверлю и на шею повешу! – Бекбулатов с гордостью протягивал на ладони слегка деформированную пулю, похожую на толстенький цилиндрик, наверное выковырнутую из распоротого кевлара. – Во! Чутьчуть нижний слой не пробила. Еще чуток – и кранты котенку!
Александр покатал тупоносую, отливающую латунью, тяжелую вещицу между пальцами и, размахнувшись, не глядя запулил ее в пространство.
– Тебе из них уже и так ожерелье впору делать. Как папуасу. Все, я сказал! Галопом в машину!