Почти все время от времени жалуются, что наши инструменты стали учениками чародея; что мы обслуживаем наши машины, а не наоборот; и что наша жизнь все в большей степени регулируется так, как если бы мы сами были просто винтиками в огромном механизме, совершенно неподвластном нашему контролю.
Мы не первые, кто так думает: у критики технологий есть история. Луддиты Англии начала XIX века были одними из первых, кто поднял свой голос - и молотки! - против бесчеловечных побочных эффектов механизации. По мере того как индустриализация продолжалась десятилетие за десятилетием - от механизированных ткацких станков до паровых лопат, реактивных самолетов и электрических зубных щеток - возражения против ускоряющегося бездумного внедрения новых технологий накапливались эрудитами.
В прошлом веке Льюис Мамфорд, Жака Эллула, Иван Иллич, Киркпатрик Сейл, Стефани Миллс, Челлис Глендиннинг, Джерри Мандер, Джон Зерзан и Деррик Дженсен, среди прочих, помогли поколениям читателей понять, как и почему наши инструменты поработили нас, колонизировав наш разум, а также наши повседневные дела.
Эти авторы напомнили нам, что инструменты, далекие от моральной нейтральности, являются усилителями человеческих целей; поэтому каждый инструмент несет в себе изначальный замысел своего изобретателя. Мы можем использовать револьвер, чтобы забивать гвозди, но он лучше работает как машина для быстрого совершения беспредела; и чем больше у нас оружия, тем больше вероятность того, что неизбежные ежедневные личные конфликты перерастут в баллистическую область.
Таким образом, поскольку столкновения из-за человеческих целей составляют ядро этических и политических споров, сама технология по мере своего распространения неизбежно должна стать предметом все большего количества социальных споров. Битвы за технологии касаются не меньше, чем формы и будущего общества.
В принципе, эти битвы, если не научные дискуссии о них, уходят корнями в эпоху неолита и, возможно, в то, как мы использовали огонь десятки тысяч лет назад. Льюис Мамфорд провел сквозную линию, подчеркивая, как современные мегатехнологии являются экстернализацией социальной машины, возникшей в первозданных состояниях бронзового века:
Изобретатели ядерных бомб, космических ракет и компьютеров - это строители пирамид нашего времени: психологически подпитанные аналогичным мифом о безграничной силе, хвастающиеся своей наукой и своим растущим всемогуществом, если не всеведением, движимым навязчивыми идеями и принуждениями, не менее иррациональными, чем принуждения более ранних абсолютных систем: особенно представление о том, что сама система должна быть расширена любой возможной ценой1.
Джон Зерзан идет еще дальше, утверждая, что именно человеческие склонности к абстрагированию и манипулированию, лежащие в основе наших способностей в изготовлении инструментов, отрезают нас от наших врожденных связей с миром природы, и поэтому скрывают нашу внутреннюю природу.
Эта попытка показать, как нынешний технологический кризис коренится в древних моделях, безусловно, полезна. Но важно также иметь в виду тот факт, что дискуссия о побочных эффектах механизации усилилась относительно недавно из-за масштабов вторжения технологий в нашу жизнь и их негативного воздействия на окружающую среду, которое значительно выросло только за последние два столетия.
Некоторые технокритики пытались объяснить этот недавний взрыв силы и разнообразия наших инструментов, связывая его с развитием философии (картезианского дуализма) или экономики (капитализм). Как ни странно, мало кто из критиков сколько-нибудь подробно обсуждает роль ископаемого топлива в промышленной революции.
То есть они постоянно сосредотачивали свое внимание на влиянии инструментов на общество и природу, а также на политических условиях и идеологиях, которые сделали возможным их внедрение, а не на том факте, что большинство новых инструментов, появившихся за последние два столетия, имеют вид, ранее редкий, получающий энергию для своей работы не за счет силы мышц, а за счет сжигания топлива.
Мамфорд, один из моих любимых авторов, посвятил только один комментарий на одной странице своего 700-страничного двухтомного шедевра «Миф о машине», углю, и ни «нефть», ни «газ» не фигурируют в указателе того или другого тома3. Моя собственная книга 1996 года, «A NewCovenant with Nature,», которая в основном была посвящена критике индустриализма, не лучше: «уголь», «нефть» и «энергия» отсутствуют в ее индексе 4.
И все же сейчас мне кажется, что при оценке и понимании технологий и их воздействия на людей и природу, по крайней мере так же важно обращать внимание на энергию, которая движет нашими инструментами, как на сами инструменты и окружающую политическую среду и идеологическую матрицу.
Короче говоря, мы, критикуя технологическое общество, используя инструменты исторического анализа, упустили по крайней мере половину истории, которую пытаемся сплести, когда не замечаем энергетической эволюции инструментов.
Эта глава представляет собой краткую попытку исправить эти упущения. Также будет обсуждаться, почему надвигающийся пик мировой добычи нефти остановит тот «прогресс», которого мы ожидаем, и предоставит историческую возможность изменить отношения человечества с технологиями и природой.
Классные инструменты
Для наших целей полезно классифицировать инструменты в соответствии с их энергозатратами. Следующие четыре категории, изложенные в моей книге
The Party’s Over, примерно соответствуют четырем основным водоразделам в социальной эволюции:
A. Инструменты, для изготовления и использования которых требуется только человеческая энергия. Примеры: каменные наконечники копий и стрел,
шлифовальные инструменты, корзины и одежда из шкуры животных. Подобные инструменты можно найти во всех обществах охотников-собирателей.
B. Инструменты, для изготовления которых требуется внешний источник энергии, а для их использования - человеческая сила. Примеры: все основные металлические инструменты, такие как ножи, металлическая броня и монеты.
Эти инструменты были основой ранних сельскохозяйственных цивилизаций с центром в Месопотамии, Китае, Египте и Риме.
C. Инструменты, для изготовления которых требуется только энергия человека, но при их использовании используется внешний источник энергии.
Примеры: деревянный плуг, запряженный тягловыми животными, парусник, бур, ветряная мельница, водяная мельница. Бур использовался охотниками-собирателями, а деревянный плуг и парусник были разработаны в ранних земледельческих обществах; ветряная мельница и водяная мельница появились на более поздних этапах социальной эволюции.
D. Инструменты, которые требуют внешнего источника энергии для их изготовления, а также используют внешний источник энергии. Примеры: стальной плуг, пушка, паровой двигатель, двигатель внутреннего сгорания, реактивный двигатель, ядерный реактор, гидроэлектрическая турбина, фотоэлектрическая панель, ветряная турбина и все электрические устройства. Эти инструменты и системы инструментов являются основой современных индустриальных обществ - по сути, они их определяют.
На протяжении тысячелетий люди вели постоянную борьбу за использование экстрасоматической энергии (то есть энергии из источников, отличных от пищи, которую они едят). До недавнего времени такая энергия исходила в основном от работы, выполняемой мышцами животных. В США еще в 1850 году домашние животные - лошади, быки и мулы - выполняли более двух третей физического труда, поддерживающего экономику.
Сегодня процент ничтожно мал: практически все работы выполняются машинами, работающими на топливе. Рабство было стратегией для овладения силой человеческих мускулов, и конец формального рабства в 19 веке был более или менее неизбежен, когда инструменты класса D стало дешевле владеть и содержать, чем человеческих рабов - или домашних животных, если на то пошло.
В ранних цивилизациях сельскохозяйственные рабочие стремились ежегодно извлекать излишки солнечной энергии за счет вспашки и жатвы, и от 70 до 90 процентов населения должны были работать в сельском хозяйстве, чтобы обеспечить достаточный излишек для поддержки остальной части населения, включая воинов, священников и административные классы.
Добыча угля, особенно нефти и природного газа - веществ, представляющих миллионы лет накопления прошлой биотической энергии - часто обеспечивает впечатляющую чистую прибыль от энергии.
С ископаемым топливом и современной техникой только два процента населения теперь должны заниматься сельским хозяйством, чтобы поддерживать остальную часть общества, что позволяет процветать растущему среднему классу, состоящему из головокружительного множества специалистов (непонятно в чем)).
Росту специализации также способствовало появление различных типов машин, и в последние несколько десятилетий эта дифференциация, в свою очередь, подпитывалась (в буквальном смысле) наличием дешевой энергии, необходимой для работы машин. Производительность труда неуклонно росла не потому, что люди работали дольше или усерднее, а потому, что у них был доступ ко все большему набору мощных инструментов с дополнительным приводом.
Доступность инструментов класса D вызвала волнение и удивление - сначала среди немногих людей, достаточно богатых, чтобы владеть ими, а также среди хитрых людей.
Классическая фотография механика электростанции, сделанная Льюисом Хайнсом в 1920 году, была, вероятно, источником вдохновения для
декораций Чарли Чаплина к фильму «Новые времена ». Изображение и фильм изображают людей в промышленных условиях как рабов своих машин.
Эти инструменты были в некотором смысле живыми: они потребляли некую пищу в виде угля или нефти и имели собственный внутренний метаболизм. Постепенно, когда механизированное производство показало, что оно способно производить больше гаджетов, чем могло бы быть поглощено богатой элитой, последняя разработала стратегию создания общества потребления, в котором каждый мог бы владеть трудосберегающей техникой.
Чиновники вскоре убедились в мечте избавиться от тяжелой работы. И из-за размаха высвобождаемых энергий исполнение этой мечты казалось вполне достижимым.
Эту шкалу трудно понять без использования знакомых примеров. Подумайте на мгновение об усилиях, необходимых, чтобы протолкнуть всего на несколько футов автомобиль, у которого закончился бензин.
А теперь представьте, что проталкиваете его на 20 миль. Это, конечно, услуга, обеспечиваемая одним галлоном бензина, который содержит энергию, эквивалентную по крайней мере шести неделям человеческого труда (по некоторым оценкам, намного больше). Количество бензина, дизельного топлива и керосина, используемого в США за один день, эквивалентно примерно 20000000 человеко-лет работы.
Если Великая Пирамида требовала 10 000 человек, работающих в течение 20 лет, тогда на основе нефти, используемой в США в среднем в день, можно было - в принципе, при наличии необходимого камня и оборудования - построить 100
Великих пирамид.
Конечно, мы не используем нашу нефть для этой цели: вместо этого мы используем его в основном для того, чтобы толкать миллионы металлических автомобилей по дорогам, чтобы мы могли добраться до рабочих мест, торговых центров, ресторанов и видеопрокатов.
С помощью компьютеров и кибернетики нам удалось создать инструменты, у которых есть не просто жизнь, но и собственный разум. Теперь наши инструменты не только «дышат», «едят» и выполняют физическую работу; они также «думают». Все чаще мы оказываемся в синтетической, саморегулирующейся (если еще не самовоспроизводящейся) среде - торговых центрах, аэропортах, офисных зданиях - в которых человеческая многоклеточная биота присутствует только в качестве украшений или вредителей; в которой человеческий труд состоит только из нескольких задач, для которых мы еще не изобрели профессиональных автоматических суррогатов.
Чудо избавления от тяжелой работы сопровождается неприятностями, связанными с тем, что им управляет и командует машина, которая становится беспомощной из-за механических сбоев или - ужас ужасов - перебоев в подаче электроэнергии.
Это энергия – все что нужно, чтобы осуществить эти техно-чудеса? Во всем мире требуется 85 миллионов баррелей нефти в день, а также миллионы тонн угля и миллиарды кубических футов природного газа. Сеть поставок этого топлива потрясает и охватывает весь мир.
Тем не менее, с точки зрения конечного пользователя эта сеть практически невидима и легко воспринимается как должное. Мы включаем выключатель, качаем газ или включаем термостат, почти не задумываясь о процессах экстракции, которые мы используем, или об экологических ужасах, которые они влекут за собой.
Сами машины стали настолько изощренными, а их услуги - настолько соблазнительными, что они равносильны магии. Мало кто полностью понимает внутреннюю работу любого данного инструмента, а для разработки и ремонта различных инструментов требуются собственные уникальные группы специалистов. Но что более важно, в процессе зависимости от них мы стали почти другим видом по сравнению с нашими недавними предками.
Eniac (сокращение от Electronic Numerical Integrator and Computer), представленный в 1946 году, был первым крупномасштабным электронным цифровым компьютером, который можно было перепрограммировать для решения ряда вычислительных задач. Предоставлено: армия США.
Чтобы понять, как мы стали такими разными, насколько разными мы стали, а также как конец дешевой экстрасоматической энергии может повлиять на нас и общество, в которое мы встроены, полезно извлечь еще один урок из культурной антропологии.
Сравнительные исследования неизменно показывают, что человеческие общества лучше всего классифицируются по способам получения пищи их членами. Таким образом, мы обычно говорим об обществах охотников и собирателей, садоводческих обществах, сельскохозяйственных обществах, рыболовецких обществах, пастушьих обществах и промышленных обществах. Дело в том, что если вы знаете, как люди получают еду, вы сможете надежно предсказать большинство остальных их социальных форм - их обычаи принятия решений и воспитания детей, духовные практики и так далее.
Конечно, с биологической точки зрения еда - это энергия. Итак, мы говорим (еще раз, но немного по-другому), что понимание источников энергии необходимо для понимания человеческих обществ.
Антрополог Марвин Харрис выделил три основных элемента, которые присутствуют в каждом человеческом обществе:
• инфраструктура, которая состоит из средств получения и обработки необходимой энергии и материалов из природы, то есть средств производства;
• структура, которая состоит из принятия решений и распределения ресурсов между людьми; и
• надстройка, состоящая из идей, ритуалов, этики и мифов, которые служат для объяснения вселенной и координации человеческого поведения6.
Изменения на любом из этих уровней могут повлиять на другие: появление новой религии или политическая революция, например, могут существенно изменить жизни людей. Однако тот факт, что так много культурных форм, кажется, последовательно объединяются вокруг способов получения пищи, предполагает, что фундаментальные культурные изменения происходят на уровне инфраструктуры: если люди переключаются, например, с охоты на выращивание растений или на пастбищное животноводство, их политика и духовность тоже должна измениться, и, вероятно, в значительной степени.
Промышленная революция стала одним из важнейших инфраструктурных сдвигов в истории; в результате все в человеческом обществе изменилось. Эта революция произошла не в первую очередь из-за религиозных или политических событий, а потому, что несколько предшествующих изобретений - сталь, шестерни, Идеи (такие как декартовский дуализм, капитализм, кальвинизм и марксизм) вместо того, чтобы сдерживать трансформацию, получили известность, потому что они выполняли полезные функции в потоке событий, порожденных инфраструктурной необходимостью.
Что создал углеводород?
Каковы были структурные и сверхструктурные воздействия индустриализма?
Поскольку только уменьшенная часть населения должна обрабатывать землю для производства продовольственной энергии (теперь с тракторами и комбайнами, а не с быками), подавляющее большинство населения потеряло прямую связь с землей и циклами природы. Если охотники получают энергию от охоты, мы получаем ее от покупок в супермаркете.
Последовавшее за этим распространение, сначала фабричной работы, а затем и специализированных занятий, привело к развитию всеобщего обязательного государственного образования и идеи «работы» - понятия, которое сегодня большинство людей принимает как должное, но оно кажется странным, унизительным, глупым людям в традиционных непромышленных культурах (в индийском языке даже слова такого нет).
С расширением образованного среднего класса простые монархические формы правления вскоре перестали быть оправданными. Ко второй половине 18 века в зарождающихся индустриальных странах прочно утвердилась тенденция к революции и повсеместному и растущему ожиданию демократического участия в управлении - хотя, конечно, это ожидание было быстро похищено модернистской торговой элитой.
...