оглавление канала
Я поймала себя на мысли, что эта информация уже сюрпризом для меня не стала. Подсознательно, я чего-то подобного уже ожидала. Павел сразу обратил внимание на мой спокойный задумчивый вид.
- Оль, а для тебя это не новость, да?
Я попыталась изобразить удивление.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, то, что Игнат тут по близости ошивается. – И не дожидаясь от меня ответа, сурово спросил. – И когда же ты хотела со мной таким счастьем поделиться?
Я посмотрела на него честными чистыми, почти голубыми глазами.
- Так сейчас и хотела. Мне Митяй сказал, что Игнат здесь.
Оба мужчины уставились на меня. Один с любопытством, а другой с легкой угрозой во взгляде.
- И что еще Митяй сказал? – Вкрадчивым голосом поинтересовался Павел.
Я было открыла рот, чтобы ответить, как со двора раздалось ржание Матильды. Ей ответил Зайчик и Воронок. Шум поднялся на улице невообразимый. Мы повскакивали с лавок, и собрались кинуться на улицу. Тут двери распахнулись, и на пороге застыл Митяй. В одной рубашке, в носках, без валенок и шапки. Бинт на голове размотался, и сейчас болтался за ним, как знамя капитуляции сдающейся армии. Сам он был похож на призрак. На совершенно бледном лице, огромные глаза, полные ужаса. Его качало из стороны в сторону. Цепляясь за косяк дрожащими руками, он прохрипел:
- Меня сейчас убить хотели … - И свалился кулем в руки подскочивших мужчин.
Павел перенес Митяя на лавку, на которой не так давно откачивали Лешу зоотехника. Я про себя усмехнулась. Складывается какая-то нехорошая традиция. Все болезные тянуться сюда, в кузницу, к Павлу, как будто, на доме висит знак красного креста.
Я притащила аптечку и нашла в ней нашатырь. В общем, минут сорок мы все втроем хлопотали над парнем, чтобы привести его в чувство и в разум, чтобы он мог внятно рассказать о случившемся.
Я сидела рядом с Митяем, пытаясь напоить его горячим сладким чаем. Михалыч напротив застыл изваянием, Павел присел с другой стороны стола. Всех разбирало нетерпение, поскорее узнать, что же там, в фельдшерском пункте произошло.
Михалыч прокашлялся и задал первый робкий вопрос.
- Митяй, может тебе привиделось чего. Головой то ты того… сильно пострадал. Так может и эти, как их, глюцинации начались. – Он покрутил в воздухе рукой возле своей головы, что должно было означать эти самые «глюцинации».
Я опять автоматически поправила.
- Не «глюцинации», галлюцинации.
Михалыч на меня в удивлении уставился.
- Так я так и сказал, глюцинации.
Я мысленно махнула рукой. Филологией мы можем заняться и позже. Миятяй расширенными от страха глазами глянул сначала на Михалыча, потом, по очереди, на нас с Павлом. И слабым голосом, в котором звучала обиды и подступающие слезы проговорил:
- Вы что, вы мне не верите…?
Я, продолжала из ложки спаивать ему чай, успокаивающе проговорила.
- Мы тебе верим, Митяй, верим. Ты пей чай. Тебе сейчас надо. – А сама, сурово глянула на егеря.
Михалыч изобразил пантомиму на тему; «а я че? А я ни че..», и тяжело вздохнул. Выпоив молодому конюху половину кружки чая, я усадила его поудобней и закутала его в полушубок Павла, в котором не так давно сидел Леха. Потом осторожно подбирая слова, обратилась к потерпевшему.
- Митяй, ты если сейчас говорить не можешь, отдохни. Но, я думаю, тебе лучше сейчас все рассказать. Может, мы еще чего-нибудь предпринять успеем. В смысле, злоумышленника поймаем.
Парень посмотрел на меня внимательно. Я встретила его взгляд абсолютно серьезным выражением лица. И он, несколько успокоился, поняв, что его воспринимают серьезно. Чуть откашлявшись, он слабым голосом начал:
- Викторовна, ты когда ушла, я стал думать о твоих словах. Наверное, ты была права. Но, до конца я понял это только сейчас. В общем, Васильевна напоила меня какой -то горькой гадостью, подбросила в печку дров и засобиралась домой, наказав мне спать. А я никак не мог уснуть. Голова болела, и я все о твоих словах думал. А тут, вдруг, слышу, кто-то в сенях шараборится. Клавдия Васильевна то на замок меня запирать не стала, но свет то выключила. Да, и мне свет то ни к чему. Там недалеко фонарь у магазина стоит, так свет от него в окошко попадал, и я все видел. Так вот, а в сенях то темно. Там у самых дверей лопата с метлой стояли. И, коли не знаешь, в темноте обязательно спотыкнешься. Тот, кто зашел, и спотыкнулся, но вовремя поймал, видать. Потому что, шума то сильного не было. И это точно была не Васильевна. Чего бы ей по ночам то шариться? Да, и про лопату это она то уж наверняка знала и помнила. Ведь , по сто раз на дню мимо ходила. Я тихонько то с кушетки встал, и за шкаф спрятался. Ты ж помнишь, Викторовна, там шкаф с бумажками у самых дверей стоял. – С надеждой обратил он взор на меня. Я только кивнула. Шкаф, действительно имел место быть. Старенький на трех ножках, а под четвертый угол кирпич был подставлен. Клавдия там хранила карты больных, да несколько стопок медицинских журналов. Ободренный моим кивком, Митяй продолжил. – Дверь стала тихонько открываться, а у меня от страха челюсти свело, вот-вот заору. Я руками рот зажал и стою, боюсь дышать. Я ведь сразу твои слова опять вспомнил. – Опять посмотрел он на меня, - Думаю, ну, вот ОНО. Заходит какой-то мужик в тулупе. Я его со спины то и не узнал. Стою, боюсь дышать. А он из-за голенища унта нож-засопожник достает, и сразу шасть за ширму. Ну, тут то я уже и не выдержал. Как заору, а мужик-то и обернулся. А я шкаф тот опрокинул и в двери, в чем был. А куда бежать?! К тебе на кордон, так далеко, не добежать мне. Домой к мамке – так она не поможет ничем, только раскудахтается на всю деревню. Так, я сюда, к Харитонычу. Думаю, авось не выгонит, поможет. – И он, вдруг, расплакался, совсем по-детски, кулаками размазывая слезы по щекам.