Давайте пройдём по нескольким статьям Словаря Даля и начнём с синонима слова свобода — воля.
Воля — данный человеку произвол действия. —
Вы слышите: данный. Значит у человека собственной, изначально принадлежащей ему свободы нет, она появляется у него только тогда, когда ему её дают, значит он уже изначально от кого-то зависим, уже несвободен и не может ни иметь свободу сам, ни распоряжаться ею, даже имея, потому что Тот, Кто дал, может и отнять, а значит не может не следить за использованием данного Им, потому что Он ответственное лицо. Недаром Павел выводит непререкаемую на все времена аксиому: «Чтó ты имеешь, чего бы не получил ? А если получил, так чтó ж хвалишься, как будто не получил ?» — То есть человек есть существо вообще ничего не имеющее, вообще всё получающее. И это нетрудно заметить, глядя на новорождённого, который приходит ни с чем, и на усопшего, который уходит ни с чем, а всё, чтó имеет в течение жизни, имеет как данное ему: подспорья, инструменты, имущество, предметы, силы, разумение, переживания, дарования, орудия для роста, осознавания и служения. Поэтому и воля как произвол действий также дана и дана для целей блага, а не для собственных фантазий, которые, в свою очередь, складываются из порабощающих душу природных причин, наследственных и общественных обстоятельств. Об этом уже было сказано: воля человека есть частица Воли Бога. Эта частица, если ей дана способность, чувствует любовь к Источнику, осознаёт себя Его частицей и стремится исполнять Его Веления. Если же ей не дано чувство любви и способность осознания, то Веления Источника она исполняет бессознательно и неохотно. Если ей дана способность осознания, но не дана любовь и жалость к Источнику, в ней появляется желание попробовать жить независимо от Источника, к Которому она испытывает равнодушие, а порой и ненависть, и Источник помогает ей в этом вплоть до её окончательной гибели. — Удаляющие себя от Тебя гибнут; Ты истребляешь всякого отступающего от Тебя. — Све́дения о их участи становятся уроком для любящих и разумных, укрепляя их в долге и сознании любви.
*
Человеку изначально дана не свободная, а порабощённая воля — воля, порабощённая безотчётному, естественному или искусственно культивируемому страху, от которого, если человека призывают к благотворной свободе, он должен избавляться, с которым должен бороться всю жизнь. Когда говорят к свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу, — то надо понимать, что свобода не должна превращаться в средство низменно-радостного самоугождения, иначе это не свобода, а опять-таки то, что её заслоняет, то, что́ только кажется свободой, то, от чего нужно избавляться.
*
Вы спрашиваете, чтó же является причиной окончательного решения и поступка ? И я отвечаю: страдание. Только страдание заставляет искать спасения в поступке, движении, действии, мышлении, воздержании или насыщении, в перемене любого положения и состояния. Удовольствие не заставляет двигаться. Удовольствие заставляет двигаться только тогда, когда оно исподволь, незаметно превращается в страдание или перемешивается с ним, или когда в нём прозирают приближающееся и угрожающее страдание. Страдание — это вообще средство управления человеком, и когда человек думает, что он что-то решил и сделал сам, он просто не замечает, порой, невидимой искры страха перед приближающимся огнём страдания, которое, возникая в нём без его желания и ведома, вынуждает его к решению и поступку. Страдание надо понимать в самом широком и тонком значении, оно бывает резким, грубым, кричащим, кошмарным, разрезающим, медленно удушающим, исподволь убивающим, но бывает и тихим, нежным, тонким, ласковым, воздушным, эфирным, еле чувствуемым, порой, несознаваемым, и это говорит о том, что оно находится не в руках человека, а это уж как кому угодно: в руках законов Природы или в Деснице Божией, ибо и Природа и Бог ближе к нам, чем шейная артерия. Сколько раз, чувствуя в телесном организме какие-то процессы, еле слышимые движения в каких-то телесных или душевных органах или в их совокупности, мы чувствуем, что нам плохо, дурно, скверно, не радостно, тоскливо, пугающе скучно, страшно, мы не можем даже объяснить то, чтó ощущаем, настолько оно не поддаётся словесному и даже мыслительному изъяснению, но то, что мы страдаем от этих явлений — это мы понимаем, мы понимаем, что это не удовольствие, а страдание. Вы можете сказать, что и удовольствие толкает нас к решениям и поступкам, но это не так. Толкают не удовольствия, а страдания от отсутствия удовольствий, или потери удовольствий, или от страха перед их потерей, а значит только страдание есть единственная движущая пружина тела, духа, души и воли. И все существа — рабы страдания. Но тот, кто ради избавления от страданий Совести терпит страдания тела, духа и души, освобождает свою волю для слияния с Волей Бога и благодаря этому становится частицей Его Свободной Воли, а значит судиёй праведным, который не по взгляду очей Своих и не по слуху ушей Своих решает делá и своей и чужой жизни.
*
Бог и человек есть две отдельные воли, как отец и сын есть два отдельных существа с разной или одинаковой направленностью устремлений. Если сын может иметь отличное от отца или сходное с ним направление жизни, то и человек может иметь отдельную от Бога жизнь или соединённое с Ним бытие, чтó и наблюдается повсеместно. Человек сначала скрыт в родителях, а рождаясь, постепенно отделяется от них сначала телесно, потом духовно, а впоследствии и нравственно, благодаря чему становится отдельным человеком, отдельной волей, отдельным страданием, а значит отдельным решением и поступком, с которыми родитель может вступать в теоретический и практический диалог, который может выливаться в спор, разногласие, разномыслие, вражду, борьбу, в смертоубийственную войну или в согласие, сомыслие, сотрудничество, мир, успокоение, взаимопомощь и поддержку.
Так человек изначально скрыт в Боге, а потом, рождаясь из Него, отделяется от Него, благодаря чему становится условно отдельным существом, условно отдельным миропониманием, условно отдельной волей, условно отдельным страданием, которое может в той или иной степени общаться с Богом или может не общаться с Ним вообще в зависимости от того, к какому из двух миров Богу угодно прикрепить данного человека.
Так существуют два мира, которые заложены в Боге, то есть в Боге заложены два врага, которые на самом деле есть два сотрудника. Непостижимо, больно, страшно, невыносимо, порой, отвратительно думать об этом. Но это так. Страшно думать о том, что нужно всю жизнь воевать и драться брату с братом, отцу с сыном, человеку с человеком, человеку с Богом, чтобы в результате получилось нечто благое и вечное.
*
В этой жизни есть только два де́ла: непрерывно смотреть в Глаза Бога, чтобы не прозевать Его Велений, или навсегда повернуться к Нему спиной, опьяняясь своей свободой при помощи бесконечного разнообразия средств, которые даны Им для опьянения и потери сознания в разной степени. Самый действенный способ опьянения и бессознания — это малое или большое общество, где ты видишь, что ты — не один, не один опьянённый и повернувшийся спиной к Вечности.
*
Вы посмотри́те, чтó делается. Ни одна тварь в Природе не кричит, не говорит и не думает о свободе, потому что вся тварь, пребывая в Боге, свободна от человека(!) для исполнения своего предназначения. Вы слышали, чтобы рыба говорила о воде, птица — о небе, а зверь — о чаще ? Нет. Потому что это их свобода и пока они в ней пребывают, пока они свободны от человека(!), они чувствуют себя спокойно. Но как только они становятся зависимы от этого двуногого идиота, который, гдé бы он ни появился, начинает строить тюрьму и для себя и для других, а потом кричит о свободе, так со всеми начинаются бесконечные кошмары, ужасы, болезни, бешенство, омертвение, растление, уродства. Только человек, строя тюрьму, охраняя тюрьму и обосновывая тюрьму, кричит, беседует, спорит, проповедует, мечтает и воет о свободе. Вся Природа может обойтись без человека и без его разговоров о чём бы то ни было; он же шагу не может ступить без Неё. Раб всех рабов, холоп всех холопов, будучи просто условно отдельной волей, мнит себя свободным и равным Источнику Воли, от Которого отделён лишь для Его осознания, послушания, скромности, смирения и сотрудничества.
*
Таким образом, человек есть просто условно отдельная от Бога воля, воля, но не свобода. По недоразумению эти слова стали синонимами, то есть сходными по значению, а то и тождественными смысло-звуками, но в основе этого быть не может. Понять это можно, если вспомнить о том, что именно волей мы заставляем себя отказываться от свободы или разрешаем себе воспользоваться ею, так что воля и свобода — это разные вещи.
Воля есть хотение. Если я хочу свободы, я ищу её. Если я, найдя свободу и наевшись её, убедился в её бессмысленности, омерзительности и пагубности, то я больше её не хочу и волей отвергаю её и перестаю ею пользоваться. Поэтому воля есть хотение, а свобода есть предмет воли.
Хотение есть постоянное непрекращающееся движение души. Это движение никогда не может остановиться. Остановка хотения — смерть, только труп ничего не хочет. Хотеть — значит двигаться; не хотеть — значит двигаться в другом направлении, то есть хотеть чего-то другого. Состояние, когда у человека, казалось бы, пропадает всякое хотение, говорит о том, что пропало не хотение, а возможность его осуществления, и если этой возможности нет очень долго, то и самому человеку и окружающим кажется, будто человек омертвел, исчез. Но чтобы он "ожил", хотение нужно просто повернуть в другую сторону, а не думать, будто оно вообще пропало. Оно не пропало, оно притихло и ждёт, когда его повернут или приведут в то место, где у него появится возможность осуществления.
Человек есть условно отдельное от Бога хотение. Этому хотению предоставляется возможность мнить себя свободным от Отца, при этом не ведая, что на самом деле Отец не может оставить своё дитя без присмотра, без заботы о нём, без страха и молитвы за его жизнь, иначе надо думать, что у Отца есть дела поважнее, кроме жизни ребёнка. И вот человеку предоставляется возможность под тайным, неведомым для него Покровительством приобретать опыт жизни как будто бы без Покровителя, потому что Покровитель умеет устраняться и виртуозно изображать Своё небытие, и это даёт человеку возможность свободно, без всяких оглядок на Покровителя, но со страхами, риском и опасностью для жизни и здоровья познавать мир, себя, отношения, соотношения, единство, борьбу противоположностей, развивая в себе все те качества, которые необходимы ему для сотрудничества с Отцом, вы слышите — сотрудничества, ибо Отцу нужен сотрудник, и Отец никогда не может дать сыну ничего того, от чего Он не ждёт плода, результата, смысла, и если всё затраченное на сына не будет оправдано его сотрудническим служением, то я и не знаю, чтó с ним может быть, с этим сыном.
*
Итак, свобода, свободность, возможность, раскрепощённость дана для того, чтобы можно было осознать свою зависимость, выраженную в зависимости от всего того, чтó дано Богом для возникновения и поддержания жизни и без чего жизнь и благо немыслимы. Отдельность, отделённость хотения даётся только для осознания неотделимости этого хотения от Источника, а значит невозможности стать личностью без послушания Личности, очистить в себе Бога без преданности Богу, сделаться ценностью без равнения на Ценность, стать Вечностью без благоговения перед Вечностью.
*
Посмотри́те, каким ”свободным” чувствует себя горожанин, этот выхоленный, изнеженный, эрудированный, заумный, наглый и надменный дурак, от которого всем устройством цивилизации скрыты его глупость и ничтожество, а также все средства и способы обеспечения и защиты его жизни; посмотри́те, сколького он не видит, о скольком не имеет ни практического понятия, ни малейшего представления, ни знаний, ни опыта, и при этом как нахально, самоуверенно, бесцеремонно, чванливо, гордо и ”независимо” он преподносит себя и себе и другим.
Посмотри́те на селян, деревенщин, мужиков, дураков, невежд, провинциалов, хуторян, полускотов, презираемых горожанами, сколько им приходится всего делать своими руками, о скольком думать, заботиться, бояться, переживать, болеть, молиться, надеяться на Неведомые Силы, от Которых, как они ясно видят, во всех отношениях зависит их жизнь. Они также бывают и нагловатые, и заносчивые, и обидчивые, и упрямые, и своевольные, и несносные, но они никогда не бывают ”независимыми” и слепыми, они видят, чтó из чего берётся и чтó на чём держится, а о том, что на свете есть какая-то там ”свобода”, они знать не знают и слыхом не слыхивали, и ни один горожанин не переплюнет их в этой истинной их мудрости.
*
По мере наполнения памяти опытом телесных, духовных и душевных ощущений у человека формируется определённый и ограниченный строй знаний о мире и о себе. Будучи неотделим от мира, человек приобретает сознание, то есть совместное с другими существами знание о жизни. Таким образом, его воля, его хотение может двигаться только по той траектории, какую указывает ему его обусловленное низшими ощущениями сознание, другими словами, его волей управляют его земные потребности и страх остаться без их удовлетворения. В то место, которое грозит известной ему опасностью, он не пойдёт; те действия, которые известны ему как угрожающие, он совершать не будет. Никто не хочет себе плохого, все хотят себе хорошего. Но ограниченность знаний того, чтó есть действительно плохое, а чтó есть действительно хорошее, не даёт воле следовать благим и безопасным путём, телесные, духовные и душевные ощущения, из опыта которых сформировано сознание человека, могут вести его только проторенным путём большинства, на пути незнакомом он теряется.
*
Есть некое машинное отделение Бытия, если можно воспользоваться таким туманным сравнением, некая гигантская крепость с ходами и переходами, дорогами и путями, трубами и лабиринтами, попадая в которую, человек уже не может вырваться из неё до самого конца. Как на финских санях его несёт по всем спускам и подъёмам, поворотам и виражам, несёт куда он хочет и куда не хочет, его трясёт, подбрасывает, проваливает, швыряет, но никуда ни выпасть, ни вырваться он не может. Это есть судьба — непеременяемая линия существования. Для того, кто не знает об этом и не чувствует ничего тревожного, всё это не представляется ни страшным, ни ужасным и даже не стоющим внимания.
Но для меня, как мне помнится, с 4-х лет жизни это чувствовалось так же, как чувствуется сегодня, то есть это было для меня невозможным и неприемлемым ужасом. Я боялся толпы, как огня, страх раствориться в стаде, оказаться деталью на конвейере общественной машины лишал меня жизни, выбивал почву из-под ног, мысль о том, что со мной обойдутся так же, как с другими, как со всеми — уничтожала меня. Дух казармы, состояние поточной одинаковости был для меня смертью, я безотчётно чувствовал, что мне нельзя быть таким, как все. И при этом мне всю жизнь хотелось быть с людьми, работать, приносить пользу, служить обществу, стране, народу, быть нужным, необходимым, незаменимым или заменимым, лишь бы мои силы и способности были частью общего труда и поддержания общеблагой жизни. Но ничего этого не случилось. Ты отовсюду меня изгонял — то при помощи чувства тоски и бессмысленности той работы, какую я делал, то при помощи отвратительного поведения людей, с которыми мне приходилось работать, то посредством других обстоятельств, — это не важно, важно, что я оставался один и никому не нужен. Тогда я не понимал, что всем этим Ты гнал меня к Тебе. И когда Ты слил меня с Тобою — это было уже вершиной моей ненужности, которая стала безвозвратной, хотя это неправильно сказано, потому что я никогда и не был нужен, просто понял я это только теперь. Ты не отдал меня в рабство миру сему, не дал мне ни лететь, ни ползти, ни кружиться в этой лабиринтной машине, Ты освободил меня от всего, что́ не есть Ты, и сделал меня свободным от всего, кроме Тебя. Поэтому быть свободным для меня — это быть с Тобой, быть Тобой, а значит быть отделённым от мира простых и непростых людей, но не для того, чтобы упиваться этой своей свободой и презирать их — несвободных, несчастных и невежественных, а чтобы помнить, что эта моя свобода есть просто другое рабство, что она есть такое же служение, как и любое другое служение, а значит я нахожусь в таком же состоянии и положении, в каком находится каждый истинно трудящийся человек в этом мире.