Смотрю на свои рукописные схемы заходов на аэродромах и вижу, что на каждой стоит магнитный курс посадки, эшелон перехода и высота перехода. Это важные данные. Про курс посадочный и говорить не буду, а вот про эшелон и высоту хочется вспомнить.
С эшелонами полёта мы, истребители, сталкивались только на перелётах, что было довольно редко в нашей практике. На аэродроме у нас использовалось понятие «высота», поскольку мы летали в пределах своего района и измеряли высоту относительно начала взлётно-посадочной полосы. Перед взлётом проверил, чтобы стрелка высотомера стояла на «ноле» и полетел. Изменение давления на аэродроме за 30-40 мин полёта было ничтожным, если было. И Руководитель полётов никогда своим его перед посадкой не напоминал. Поэтому давление на аэродроме нам давали перед началом полётов один раз и его надо было тоже проверить на высотомере. И в воздухе занимаешь те высоты, которые тебе даёт группа руководства полётами и те, которые предусмотрены заданием.
А вот на всём остальном пространстве все воздушные суда выдерживали эшелоны, которые отсчитывались по давлению 760 мм ртутного столба.
Улетаешь за пределы своего района по перелёту и ставишь на высоте перехода давление на высотомере 760. Корректируешь набором высоты или снижением разницу. Теперь ты летишь на эшелоне.
Пришёл на чужой аэродром, а тебе дают в эфир давление на уровне начала полосы. И это давление ты выставляешь на эшелоне перехода и занимаешь теперь высоту. Корректируешь высоту полёта, а она отличается обычно, и можешь быть уверен, что с местными на одной высоте не сойдёшься. Если группа руководства тебя не сведёт с ними.
Это сложный момент в полётах на другие аэродромы. Транспортникам это было привычно, а вот нам — нет. Надо было постоянно держать в голове самому эту тонкость. Не забыть поставить новое давление чужого аэродрома. Аэродромы отличались и текущим давлением, если находились далеко от аэродрома взлёта, и расположением на местности относительно уровня моря. Особенно, в горной местности. Тут даже соседние аэродромы могли отличаться высотой сильно.
Взлетел с берегового аэродрома, а сесть надо в горах, аэродром, предположим, расположен выше вашего на 400 метров. А давление забыл поставить новое, а погода сложная, идёшь по приборам. И за 8 км до полосы набираешь полный рот земли. Таких случаев в авиации — пруд пруди.
Вот почему на каждой схеме у меня этот эшелон и высота перехода записаны.
Не дай Бог забыть!
После взлёта в Канске мы приземлились в Купино, долетев туда без приключений. Заход на посадку был после прохода привода на снижении и я успел немного осмотреть окрестности аэродрома. Поразило обилие водоёмов всевозможных размеров. Вот где рыбалка! А комары и гнус по весне? Да ну её такую рыбалку! Когда офицерам рыбачить, если семью толком не видишь. Если бы ДОС стоял на берегу и удочку можно было с балкона закинуть, то можно и порыбачить. Не-не, не хотел бы я тут служить, мне и Орловки хватило.
А вот интересно, в Венеции с балконов удят рыбу? Целый город на воде!
Однокашников у ведомого в Купино не было, он на ночь не отлучался и я хорошо выспался. Утром прошли доктора и благополучно перелетели в Нижний Тагил. Дождались техников, передали им самолёты и с экипажем отправились в служебную гостиницу устраиваться. После обеда у меня были какие-то дела на рембазе по передаче самолётов и в гостинице я появился вместе с нашими техниками только после ужина.
Пошёл в номер майора, чтобы сообщить ему, что передача самолётов будет длиться дней пять. И в коридоре, недалеко от номера транспортников, столкнулся со штурманёнком. Сказать, что он был навеселе — ничего не сказать. Мне показалось, что он меня не узнал. Глаза у него были в кучку, двигался он куда-то по коридору на автопилоте.
Экипаж сидел за столом, мой ведомый был с ними. Я проинформировал публику о ближайшей перспективе свободных дней и спросил у штурмана:
- А что это у вас со стажёром? Ты же сказал, что ему не наливаете.
- Не наливали. Он у нас провинился: не туда завёл борт. И был наказан. Сегодня ему амнистия вышла.
А я-то надеялся, что у меня в Нижнем Тагиле будет хотя бы один трезвый компаньон. Ну, может оно и к лучшему. Я намеревался по полной окунуться в культурную жизнь уральского города. Задача выполнена, самолёты догнали до места, можно немного расслабиться. У меня уже была отработана метода изучения городов. Прокачусь на городском транспорте по кольцевым маршрутам, посмотрю на архитектуру. Узнаю какие есть музеи, а в первую очередь — изобразительного искусства. Урал славится поделочным камнем, любопытно посмотреть на самоцветы. Театры летом не работают, а жаль. Старейший промышленный город, наверняка есть музей истории промышленности. Планов — громадьё! И никому не позволю их расстроить.
Город поразил меня сугробами тополиного пуха. Все тупики были им забиты. Утром я увидел как трое пацанят остановились в углу, образованном бетонным забором. Воровато оглянувшись, один из них бросил горящую спичку в сугроб пуха. Пух вспыхнул, как порох, и пацаны бросились наутёк. Эффектное, скажу я вам зрелище! Для меня - в новинку.
Я сел на трамвай и поехал в сторону металлургического комбината. Народ на работу уже проехал, вагон был полупустой и я без помех обозревал обе стороны улицы. Однако это направление было не интересным. Одноэтажные строения были скрыты за деревьями. Потом потянулся бетонный забор и показались крыши и трубы. Территория мне показалась огромной даже по сравнению с аэродромным полем. Но самоё большое впечатление на меня оказали две большущие трубы. Одна дымила клубами синеватого дыма, а другая — оранжевого. Таких мощных дымов я никогда в других местах не видел. Ветер придавливал клубы к земле и я подумал, что где-то они накрывают дома жителей. Как им там живётся?
После этого я отправился в Музей-завод истории развития техники. Технику всякую я люблю рассматривать, а в этом музее её было очень много. Ноги отбил, а в памяти засел какой-то огромный узел из толстенного металлического прута. Образец мастерства кузнецов.
Не пропустил и Краеведческий музей. В нём я завис на минералах, поделочных камнях и изделиях из них. Малахит, змеевик и всё такое прочее. Помните Данилу-мастера и хозяйку Медной горы? От посещения этого музея во мне осталось любопытство ко всем каменным шарам. Если есть такая возможность, я приношу найденный шар домой и распиливаю его. Ищу внутри друзы минералов. Увы, у нас не Урал. Откуда в степи друзы? Курганы древние со скифскими захоронениями у нас есть. Оружия ВОВ в земле полно. А самоцветов нет.
Музей изобразительного искусства я тоже нашёл. Рядом с ним в шаговой доступности оказалось много других музеев и я их за неделю посетил. Но изобразительное искусство — моя слабость. И в этом музее я стал бывать ежедневно. Мне рассматривать картины никогда не приедается. Смотрительница быстро поняла, что я завсегдатай таких заведений и похвалилась наличием в зале картины, приписываемой Рафаэлю Санти. Эксперты датировали её 1509 годом, но как она очутилась на Урале, никто не знал. Смотрительница же надоумила меня посмотреть выставку картин преподавателей и учащихся местного художественного училища.
Одна картина мне запомнилось надолго. Студентка изобразила мартовский солнечный день. Снег тает на крышах, коты греются на солнышке, капли висят на ветках и сосульках. Изображено было по-детски крупно и коряво, но я вдруг почувствовал на лице влажный мартовский ветер, весенние запахи, пение птиц. Магия какая-то. Я проверял это впечатление и в другие дни — всё повторялось. Эта девушка — талант! А вот преподавательские произведения меня не впечатлили. Впрочем, не только меня.
Смотрительница попросила меня оставить отзыв в Книге посетителей выставки художественного училища. Этого я никогда ещё не делал и решил почитать что пишут другие. И засиделся над этой Книгой. Мне приходилось раньше, ради кругозора, читать отзывы на выставках. Так себе чтиво, тоска. Но здесь всё было по другому. Эмоции били через край. Народ, писавший отзывы, знал в лицо художника, про картину которого писал. А художник знал, кто написал отзыв. Преподавателям за их многозначительную мазню досталось по полной. Студенты изощрялись в издёвках над ними прозой и стихами. Здесь же были ответы на отзывы, не менее ядовитые. Много интересного про жизнь художественного училища узнал я на страницах Книги. И каждый день стал проверять новые записи.
А отзыв я написал. Похвалил студентку, которая изобразила март, описал свои ощущения от её картины.
Чем занимался в эти дни экипаж и мой ведомый, я не знаю. Вечером я заставал их за картами. Делился с ними тем, что увидел за день. Они посмеивались надо мной, но слушали мою культинформацию.
Я интересовался у наших техников ходом сдачи аппаратов рембазе, чтобы определиться с планами на следующий день и падал на койку. Ноги мои за день сильно уставали и требовали отдыха.
Город мне понравился, хотя он и был неказист. Я почувствовал здесь какую-то особую русскость. Деревянные дома на окраине с крытыми воротами, основательность старинных кирпичных особняков без итальянских излишеств в старых районах, сталинский ампир центральных улиц — всё чётко говорило тебе, что находишься в России.
Я хорошо провёл время. Впечатлений хватит надолго. Маленький отпуск получился.
Наконец, техники доложили, что с рембазой они рассчитались. Экипаж сделал заявку на вылет. И на следующий день я ступил на борт Ан-26 в качестве пассажира.
Прощай, Нижний Тагил!
Домой!
