1
Первыми кого я встретил были Виктор Цой и Вячеслав Бутусов. Я полюбил их всей душой и был счастлив счастьем первой
дружбы. Мы сидели ночи напролет в деревянном старом гараже, пили водку и орали песни. Цой всегда слегка приподнимал
голову вверх, хотел чтобы его было лучше слышно. У Вячеслава было всего два выражения лица. Первое это обычное
стандартное, второе это когда ему что-либо нравилось. В одну пору захаживал к нам некий Кипелов. Он больше всех
пил, громче всех пел, постоянно на что-то жаловался, а за спиной расказывал про нас всякие мерзости. В общем, пос-
лали мы его ко всем чертям. Но втроем оставались не долго, скоро к нам присоединился Федор Достоевский. Бутусову
и Цою он как-то не понравился. Вечно быстро тараторил, размахивая руками, какие-то бедные люди, какой-то студент,
убивший бабку из-за денег. Но мне он пришелся по душе. Что-то было в нем такое чего не понимал я еще, но тем силь-
нее ощущал потребность. Гаражные посиделки становились все реже и только утренний туман, что вдыхал я после шумных
тех ночей, еще несколько лет щекотал мне ноздри.
2
Достоевский познакомил меня со своими. Тургенев, Бунин, Куприн, Чехов и Лесков - все это были славные парни. Мы
собирались целою толпой, горячо спорили о судьбах России, о Боге, о чистой и непорочной любви к женщине. Бунин,
ухмыляясь, намекал, что неплохо бы потолковать и о телесном влечении, но мы дружно грозили ему пальцем, хотя каждый
про себя конечно думал и об этом. Иногда наведывался Булгаков. Он всегда был одурманен морфием, красиво говорил, но
порой нес полную чушь. Достоевский кричал на него, что он идиот, одержимый бесами. Булгаков тыкал в себя пальцем и
утверждал, что он мастер, особенно после нескольких бокалов маргариты.
3
Одним июльским жарким днем я решил прогуляться в город. Зашел в любимое кафе напротив ЦУМа, заказал чашку черного
кофе и сдобную булочку с вишней. Сев на любимое место, я посматривал на прохожих сквозь стеклянную стену и
обдумывал куда мне идти дальше. Вариантов было немного, я направился в центр посмотреть не изменилось ли чего не
прибавилось ли, но нет, все было по старому и только толпа на мостовой привлекла мое внимание. Люди слушали
музыканта, я подошел поближе и увидел его. Молодой черный парень с нахальной ухмылкой и с сигаретой в зубах был
одет в военный китель, раскрашенный всеми цветами радуги. Это был Джими Хендрикс. То, что вытворял он со своей
гитарой поразило меня словно нож из-за угла под ребра. Я едва дождался когда он закончит играть и тут же подошел
познакомиться. Сперва он лениво пытался от меня отделаться, но потом ничего, присмотрелся, и мы надолго стали с
ним лучшими друзьями.
4
Джими часто заходил ко мне. Мы пили виски, слушали джаз, говорили о девушках. Точнее он говорил, я лишь соглашался
или спорил.
-А знаешь ли ты Эрика Клэптона?-спросил он у меня однажды, закуривая.
-Ну вроде слышал. А что?
-Так вот, он лучший.
-Да брось! Где ты и где Клэптон.
-Я в твоей квартире, а Клэптон - Бог! Да чтоб мне сдохнуть в двадцать семь лет если я не прав!
И он был прав. Джими всегда был прав. Однажды он привел с собою Клэптона. Немногословный, чопорный англичанин, он
был очень богат, но никогда не выпячивал это, и вообще держался скромно, даже скупо. Но он стал очень интересен мне.
В его простых словах была необычайная глубина, щемящее душу, откровение. Я слушал его, открыв рот, и думал какое
великое счастье быть обладателем такого таланта.
5
Раз Клэптон спросил меня был ли я за границей. Я ответил, что все лучшее находится в России, я в этом убежден и
никуда не собираюсь.
-Слушай меня внимательно,-начал он.-Завтра ты берешь билет на ближайший пароход и отправляешься в Англию. Там
живет и работает Чарльз Дикенс, мой старый приятель. Там же познакомишься с племянником его Оскаром Уайлдом,
художником-портретистом. Это славные ребята, они тебе понравятся. Затем,-продолжал он,- ты возьмешь еще один билет
и направишься в Латинскую Америку. Там на острове в старой хижине живет Хосе Гарсия Маркес.
Я долго отнекивался, но все же уступил и уже через несколько дней гостил у Дикенса. Меня поразило количество детей
в его доме. Все они были примерно одного возраста, где-то около пятнадцати лет. Находясь среди них, я вдруг
почуствовал неповторимую атмосферу добра и живого участия. В их детской простоте скрывалась какая-то истина,
давно не постижимая для взрослых. Оскар Уайлд позвал меня в паб на кружку эля. Это был длинноволосый, испорченный
богатством человек. Он нарисовал всего один портрет, но сделал это так, что его слава не умолкала до сих пор.
На прощание он сказал мне, что за деньги можно получить любое удовольствие, но удовольствие и радость это два
берега одной реки. Я не совсем понял, но обещал подумать над этим.
Потом я был у Маркеса. Забавный старик, немного невоздержан по части женского пола, но, в целом, я был весьма рад
знакомству с ним. Он очень странно изъяснялся, говорил, что вот уже сто лет живет один, и что вообще
он полковник, а ему никто не пишет и не высылает денег. Когда я собрался уходить он сказал мне:
- Если где-то встретится тебе некий Пауло Коэльо, передай ему от меня добротный подзатыльник.
- Передам обязательно,-ответил я.
6
Как-то осенью я сидел у окна и смотрел на огни ночного города. Вдруг, воздух перестал быть прозрачным, по нему,
как по воде, пошла рябь и даже завихрения ветра приобрели вид волн над крышами домов. Из этих волн передо мной
сформировалась голова. Рыжие волосы, борода, устало-безумный взгляд, часть левого уха отсутствовала.
- Кто ты? - спросил я.
- Мое имя Ван Гог, я буду раскрашивать твои слишком серые дни в желтый, красный, синий и зеленый.
- Но ведь для этого есть октябрь.
- А разве одного месяца достаточно?
- И то верно.
Однажды от нечего делать я пристал к обозу художников-передвижников. Саврасов, Шишкин, Левитан, Репин и Серов,
бородатые добряки, с ними я проехал пол Руси. Видел крестные ходы, грачей, вьющих свои гнезда на деревьях в марте,
видел одинокие сосны в полях спелой ржи и звероподобных бурлаков, тянущих баржу по Волге. Один из художников мне
был особенно интересен и симпатичен. Он всегда держался в стороне и только посматривал на всех своими добрыми
глазами.
- А кто это, вон там, у двери? - спросил я.
- Это Архип Куинджи. Весьма странная личность. Днем он обыкновенно спит, а ночью выходит на берега рек и смотрит
как свет от луны падает на крыши домов и причаленные лодки.
7
На мой день рождения пришли все. Все старые, давно знакомые друзья. Из новых лиц нас посетил разве что Андрей
Тарковский. Он словно с тех кинохроник, что знаем мы все, был в светлой куртке и в лучших усах. Андрей обладал
удивительным свойством видеть красоту там, где ее никто не замечал. Больше всего он любил дожди внутри жилых
помещений и свою маму. Немного попозже заходил Сергей Довлатов. Он был в завязке, поэтому тихо сел в углу, положил
на колени принесенный им зачем-то чемодан и, поглядывая на нас исподлобья своим угрюмо-ироничным взглядом, что-то
записывал в блокноте.
Мы сильно шумели, грохотал джаз, не помню что именно, может быть Колтрейн или квартет Монка. Не важно. Я курил на
балконе когда услышал, что все стихло. Не понимая в чем дело, я вернулся к друзьям и увидел, что посреди комнаты
стоял пожилой человек с длинной бородой и хмурился. Он пытался глядеть строго, но добрые глаза выдавали его. Это
был Лев Толстой. Нас было много, он один, но в его взгляде чуствовалось столько непобедимой твердости, что мы как-
то сникли и пообещали вести себя потише. Он ушел, веселье продолжилось. До конца вечера Толстой не выходил у
меня из головы. Я всегда знал, что он живет где-то рядом, но познакомиться ближе не решался. Все говорили, что он
слишком уж тяжел и многословен, что он нудный моралист, от которого хоть вешайся через минуту разговора. Но меня
зацепила его эта гордая осанка. Что он такого сделал? Чем заслужил право свысока смотреть на окружающих? Я стал
часто заходить к нему. Всегда он был величественен и прост, мы говорили о неиспорченном христианстве и о смысле
бытия. Он научил меня что:
- Если хочешь ты любить людей, научись сначала видеть, но не замечать человеческую мерзость.
С женой Толстой ладил не очень. Как и все женщины, она была рациональна, и ей не нравилась его идея раздавать все
что имеешь нищим и собирать сокровища на небесах.
Р.S.
Так и живем мы с моими друзьями. Бывает разное, расходимся и сходимся опять. Я подражаю им, они посмеиваются над
моей бездарностью, но я не обижаюсь. Ведь каждый счастлив по-своему, и я счастлив тем, что они были, есть и будут
вечно.