Трое вывернули из-за угла и зашагали к вокзалу. Милиционеры остановились на своем излюбленном пятачке, достали папиросы, задымили.
Генка направился к лавочкам, хмуро развязал свой рюкзак, достал из-за пазухи снятую с ремня финку в ножнах, и запихнул её поглубже под вещи.
-Генка, что там? Как там? Что, отпустили?
Посыпались вопросы. Кривошеенко в ответ махнул рукой, "ааа", повернулся, буркнул "отпустили" и плюхнулся на лавочку.
-А всё она виновата!!! Ух, как дал бы ей сейчас!!!
-А чего это она тебе виновата? Ты же сам пошёл свои тупые песни петь?
Спросил у недовольного жизнью Генки Сашка Колыванов.
-Ну, сам…
-И это именно я тебя на "слабо" взял!!!
Встрял Доронин.
-Ну, ты…
-Ну и так кто тогда тебе виноват? Дубина?
-А я им всегда почему-то во всем виновата.
С обидой в голосе сказала Лена.
К насупившемуся Генке подсела Галка Седых. Засунула обе свои руки под его правую, прижалась к нему, заглянула в его в глаза.
-Генчик, ну что вы и вправду все на Ленку взъелись, как на врага народа? Что она вам плохого сделала?
Кривошеенко угрюмо молчал.
-Генчик, ну хватит уже из себя злыдня строить.
Галя потрясла его за руку.
-Ты же не злой, Ген. Ты хороший. Помнишь, как ты меня защищал, когда я ещё в абитуре была?
Кривошеенко вспомнил, как учась на третьем курсе, надавал подзатыльников троим балбесам - первокурсникам, вздумавшим посмеяться и поиздеваться в институтской подворотне над невзрачной абитуриенткой в роговых очках с большими диоптриями.
-Генчик, ну что ты молчишь, как бука? А хочешь, я себя за тебя замуж выдам? А? Хочешь?
Все заулыбались, засмеялись. Кривошеенко взглянул на веселую, повзрослевшую, похорошевшую девушку. Только очки с сильными линзами немного портили её природную красоту.
Улыбнулся.
-Нет, не хочу. Меня мама неправильно поймёт.
-Ну и что? Когда твоя мама попробует мои пирожки, она нас сама в ЗАГС потащит. Ну вот видишь? Уже улыбаешься.
Она положила голову к нему на плечо.
-Геен, а почитай нам свои стихи. Я знаю, ты стихи пишешь.
-Откуда ты знаешь?
Галя кокетливо поправила шапочку.
-А не скажу, секрет. Ну почитай, ну пожалуйста.
Все подхватили.
-Давай, Генчик!!! Не стесняйся!!! Будь мужиком!!!
-Да как же, почитай. А они мне потом (он кивнул в сторону милиционеров, всё это время наблюдавших за туристами), "расстрел через повешение" устроят!!!
-Ну почему же именно расстрел? Можем просто утопить. Шучу, шучу. Мы тоже шутить умеем. Если стихи хорошие, то почему бы и не послушать?
Улыбнулся Генкиной реплике сержант.
-Мы, чай, тоже люди, а не звери какие-то. Давай, читай, артист. Разрешаем.
Кривошеенко нехотя встал, вышел в освещенный круг. Немного подумал, что-то вспоминая, оглянулся на "группу поддержки", и потихоньку начал.
-Я гляжу на костер догорающий.
Гаснет розовый отблеск огня.
После трудного дня спят товарищи...
Почему среди них нет тебя?
Видя, что возражений или претензий к нему никто и думает высказывать, он продолжил уже увереннее.
-Где теперь ты по свету скитаешься
с молотком, с рюкзаком за спиной,
и в какую сторонку заброшена
ты бродячею нашей судьбой?
Привлеченные стихами, его понемногу начали обступать, образуя вокруг поэта большой круг.
Родик быстро распаковал мандолину, начал перебирать струны, наигрывая в тон стихам какую-то грустную мелодию.
-Может быть, по тайге пробираешься
по колено в болотной топи,
иль под солнцем безжалостным маешься
где-нибудь в казахстанской степи?
Распахнулись двери вокзала. Оттуда беспрерывной цепочкой начали выходить люди, спешащие на перрон. Некоторые останавливались, внимательно слушали.
-Может быть, ты в снегах Приполярья,
и пурга заметает твой след?
Может быть, этой утренней ранью
на Памире встречаешь рассвет?
Толпа вокруг выступающего росла всё больше и больше. Генка уже ничего не замечал вокруг. Его голос дрожал, звенел. Его руки раздвигали горизонты мироздания.
-Запорошена пылью дорожною,
сотни верст от жилья в стороне;
может ночь коротаешь беззвездную
и не думаешь ты обо мне?
Куда то пропал промозглый вокзал, заиндевевшие фонари, заснеженный сквер с лавочками. Перед слушателями расстилалась бескрайняя тайга, безлесные горы, полнотравные равнины.
-И не знаешь, как часто ночами я
подвигаясь поближе к огню
и с тоской о тебе вспоминая,
эту грустную песню пою…
Слушатели, в основном мужчины в потертых фуфайках и валенках, с закопченными лицами и руками, стояли вокруг уже плотной толпой.
-Я гляжу на костер догорающий.
Гаснет розовый отблеск огня.
После трудного дня спят товарищи...
Почему среди них нет тебя?
Генка закончил. Раздались сначала жидкие и нестройные, а затем уже и бурные аплодисменты. Кричали, "молодец, парень", "здорово", "талант", "вот дает, студент".
Женщина средних лет, та самая, которая стребовала с Золотнякова "свои кровные", полезла в корзину, вытащила оттуда кулёк с конфетами и подошла к поэту.
-Ты, сынок, на конфеты деньги собирал? На, угощайся.
Она сунула кулёк в руку Кривошеенко, и отошла, утирая слезы умиления. Тот расстерянно посмотрел на конфеты, и начал отказываться.
-Да не надо, женщина. Вы что? Это я так, просто. Сейчас буфет откроется, и….
-Чтоооо? Буфет?
Прервал его здоровяк мужчина в распахнутой фуфайке, по виду мастер или бригадир.
-Мужики, вы слышали? Буфет, Зинкин? Вот умора.
Он расхохотался. Остальные вторили ему.
-Ты, паря, и близко не вздумай к нему причалить. Так, мужики, развязывай туески, у кого что из пайки отстегнуть не жалко. Смотри, какие пацаны - студенты худые да голодные.
Он, показывая пример, вынул из под мышки свой туесок, достал оттуда завернутый в газету бутерброд, и положил его поверх кулька с конфетами. Другие тоже завозились со своими пакетами, сумками, корзинками.
-И не вздумай отказываться, я тебе говорю. От души даем. Слышь, усатый? Ты вроде тоже из их шалмана? Штормовка на тебе приметная. Ну-ка, скидывай свой шаблон со жбана!!!
Он отобрал у Золотнякова его многострадальную шляпу, перевернул, и всучил её в руки Кривошеенко. Прикинув, что в шляпу много еды не влезет, Зоя Холмогорова протиснулась сквозь толпу, вынула из рюкзака туго свернутые мешки для продуктов, выдернула один, и разворачивая его по пути, побежала обратно.
В шляпу и мешок сыпались конфеты, домашние пирожки, яблоки, печенье, завернутая в газету колбаса.
Родик Слобода тоже решил развлечь публику, и выйдя вперед, заиграл на мандолине. Но суровый дядька его сразу остановил.
-Погоди, шкет. На сегодня концерт окончен.
-Но почему? Я тоже могу играть, петь и…
-Верю, что можешь. Но вон, видишь, "кукушка" заползает. Это наш, рудничный подали. Пора нам, паря. В следующий раз нам сыграешь.
-Доброго вам путииии.
Крикнул бригадир или мастер, убегая на посадку.
Перрон опустел. К растерянному Генке, ещё стоявшему на пятачке, подошел сержант.
-Молодец!!! Вот это я понимаю. Дай ка сюда протокол.
Кривошеенко вынул из кармана милицейский протокол, протянул его постовому. Тот развернул бумагу, вслух прочитал.
-За нарушение общественного порядка… принимая во внимание… назначить… штраф…. 300 рублей.
Решительно сложил протокол, порвал его на мелкие куски, и аккуратно выкинул их в мусорку.
-Под мою ответственность. Всё, идите в вокзал, грейтесь. Я сообщу по смене, чтобы вас не трогали. Ишь, нашел, что спеть, "у Курского вокзала…". Счастливой вам дороги.
Постовой кинул руку "под козырёк" , повернулся, и зашагал своим маршрутом обхода.
Продолжение следует.
P. S. Выражаю особую благодарность в создании этой главы моему критику "Нина" за любезно предоставленный ей подлинный текст стихотворения "Костер" Георгия Кривонищенко .
Берегите себя.