Ольга Афанасьевна - Лёля, привычно проснулась с рассветом. Не открывая глаз, улыбнулась без всякой причины. Это в привычку вошло: новый день, её ничем не обидевший, улыбкой встречать. Кошка Мурёнка, требуя завтрака, мяукнула и Лёля ей попеняла:"Мура, ещё петух не пропел. И почему бы тебе, для разнообразия, не начать мышей ловить, лентяйка полосатая?"
И тут раздалось сиплое "кукареку" немолодого хозяина Лёлиного курятника. К нему присоединились соседские петушки. Вот теперь день открыт! Лёля откинула одеяло. Вставила слегка тяжеловатые, но отдохнувшие за ночь ноги в тапки растоптанные, сменила ночнушку на удобную повседневку - бриджи с туникой и дела - малые и большие, закружили её.
Дала рыбки Мурёнке ("Что делать с кошкой мышами брезгующей?"), покормила и выпустила в июльское утро кур. Козу Маню подоила, пообещав:"Часика через три за травой пойдём - зимой-то ты тоже ешь!" Маня в ответ мягко боднула Лёлю в бок:"А ты, хозяюшка, нет?" До жары звал огород - полить, прополоть, опять же жуков, прикативших из Колорадо с картошки собрать. Работа требовала рук, но не мешала мыслям.
Деревня Лёли счастливо сохранила половину домов жилыми-живыми и теперь, слыша мычанье, квохтанье, хрюканье и прочие деревенские звуки, Лёля (отчётливо понимая, что живёт в "другой" стране) разрешала себе обманываться, что малая родина, как тяжело больной, поднимется, каким-нибудь чудесным образом.
Она помнила родную деревню здоровой, сильной - административные здания колхоза, школа в два этажа, детский сад, библиотека, почта, фельдшерско-амбулаторный пункт, клуб - центр культуры и отдыха. А ещё мастерские, ферма, птичник... Пастухи, уважаемые люди, гнали нескончаемое стадо на выпас.
Мать Ольги, Наталья, дояркой в колхозе работала, отец - комбайнёром. Немаленькое своё хозяйство - корова, куры, обширный огород, семья вела справно. Бревенчатый дом, сараи, баня (по чёрному), срубленные отцом и покойным дедом, были построены со знанием дела и до сих пор крупного ремонта не требовали.
Деревенский люд жил сытно, руководствуясь пословицей "как потопал, так и полопал." "Топали" до пота, до мозолей - ради процветания колхоза, но и для себя лично. В пятничные вечера бане радовались. У кого вдруг не достроена - шли к соседям и принимались самым естественным, радушным образом.
По субботам деревенские хозяйки творили роскошные пироги, плюшки, хлеб в русских печах. Яйца, масло (свои, настоящие) не экономили и тесто выходило ноздреватым, жёлтого цвета! Мать и бабушка Лёли пекли "ладошные" пироги - размером с ладонь. Лёля, еле дождавшись первых пирожков, наливала в кружку сладкого молока от коровы Пятнашки и пировала.
Детство и отрочество девочки были наполненными - старательной школьной учёбой, пионерской, а потом комсомольской активностью, помощью родителям, но и играми, увлечениями, чтением книг.
Её, как и всё подрастающее поколение советского времени, от труда и забот не прятали. Своим примером, исподволь растили парней и девчат в уважении к старшим, с пониманием, в какой особенной, светлой и надёжной стране им выпало жить.
Неподалёку от клуба имелись большие качели, рассчитанные и на взрослых. В дневные часы качели радовали ребятню, распевающую песни - "Катюша," "Взвейтесь кострами," "Юный барабанщик."
Вечером к клубу стекалась деревенская юность, конечно, не минуя качели. И тоже пели. Но уже про любовь. Захаживал сюда и зрелый народ - с гармонью и своим репертуаром - что-то народное, частушки (иногда не для детских ушей).
Роднили разные возрастные компании - одинаково открытые взгляды, улыбки, готовность к общению. Единение. Приятная предсказуемость завтрашнего дня. И, вместе с тем, неограниченные возможности для творения своей судьбы. Учись, работай, достигай высот на избранном поприще, развивайся, создавай семью, рожай детей.
Эх, что имеем не храним. Вот и у Лёли остались лишь воспоминания. Яркие картинки с хорошей, ностальгической грустью. А по плохому ностальгии не бывает.
Плохое болью бередит сердце. Отец погиб внезапно, в грозу от удара молнии. Лёле на тот момент исполнилось пятнадцать лет. После поминок тревожно спросила у почерневшей лицом матери:"Как теперь будем жить?" Женщина ответила твёрдо:"У нас есть Ангел Хранитель."
"Тот, которого бабаня просит нас охранять?" "Не только. Советская власть не даст нам пропасть. Все твои мечты сбудутся. Получишь аттестат - поступишь в педагогическое училище. Потом учительствовать начнёшь. А папку нашего, самого лучшего, будем любить и помнить всегда."
Всё сбылось, как обещала мать, как гарантировала Страна. Ольга поступила в педучилище. Студентов расселили в общежитии, обеспечили учебниками и даже бесплатными обедами - вполне сытными. Только учитесь!
Студенческую жизнь разнообразили тематические вечера и танцевальные, проводились встречи с интересными людьми, искрил юмором КВН. Ольге стало не хватать времени приезжать в деревню еженедельно. Мать не обижалась, понимая.
Зато Ольга её не поняла, приехав домой на каникулы, второй курс успешно закрыв. В родном дворе девушка увидела незнакомого мужичка, занятого какой-то хозяйственной деятельностью. На случайного помощника он не походил. "Мама, что за чужой мужик в нашем доме?!"- спросила, влетев в горницу.
Наталья смутилась:"Да вот, пустили жильца с бабаней. Алексеем зовут. У него жена померла, детей нет. С тёщей примаком оставаться жить не захотел. В нашу деревню приехал, трактористом работает. Кое в чём по хозяйству нам помогает."
"Бабаня, это так?"- развернулась к бабушке внучка, считая, что мать её покойного отца, не обманет. Бабушка, ещё не вставившая съёмную челюсть к обеду, зашамкала:"Ну, ить, без мужика бабе плохо."
Накрытый стол - на троих, тоже убеждал, что Алексей не просто жилец. И хотя ночевать мужчина уходил на свою половину, Ольга, кое-как проведя каникулы в родительском доме, поставила матери ультиматум:"Мне учиться осталось год. Чтобы к моему возвращению никакого жильца не было. Понятно?" Мать промолчала.
Её ответом стал зарегистрированный брак с Алексеем, и большой живот. Даже удивительно, как в своём немалом возрасте мать решилась родить! Видно нового мужа хотела порадовать. Предательница!
Ольга на ней, родной деревеньке крест поставила, оставшись в городе. В школу её сначала приняли воспитателем продлённого дня, а потом и первоклашек доверили. Директор выхлопотал Ольге комнатку в семейном общежитии и она продолжала жить, закусив удила на мать.
Наталья дочери не навязывала внимание и в гости приехать не уговаривала, но регулярно привозила дары огородные - свежими и засоленными, мясо домашней птицы, куриные яйца. И непременно завёрнутую в носовой платок денежку оставляла.
Лишь однажды сказала с грустью:"Сменила бы ты гнев на милость, Лёля. Теперь у тебя сестрёнка есть. Чем плохо?" Ольга пафоса не хотела, но прозвучало именно так:"Ты предала память отца! Да и бабаня тоже."
Бабаня вскоре померла, не увидев, напоследок, старшую внучку. Лёля приехала на похороны без ночёвки. Съела за поминальным столом кусок пирога и была такова. Так называемая сестрёнка, уже трёхлетняя и забавная, сердца Лёлиного не коснулась.
В деревню Ольга больше не приезжала. Много себя отдавала школе, всё также живя в общежитии. Личного - любви, не получалось. Был один мужчина да выветрился, на прощанье сказав:"В тебе пружина ощущается и кого она по лбу хлобыстнёт - непонятно. Вдруг меня?"
А потом:"Здравствуйте, тридцать!" И Оля себя ощутила перестарком. В эти годы, скажем в деревне, положено супруга и двоих деток иметь. Всерьёз закомплексовать по этому поводу она не успела - "самая лучшая в мире страна" выбрала нежданный курс - лишь бы выжить. Зарплату задерживали и директор Ольгиной школы, дал распоряжение кормить учителей обедами в долг.
Крушение СССР сблизило Ольгу с матерью. Теперь, привезя провизию, Наталья отправляла мужа домой (они на мотоцикле с коляской прикатывали), а сама задерживалась у дочери. Семейных тем не касались, перебирая то, что теряют, в связи с перестройкой, похожей на огромный экскаватор с увесистым металлическим шаром на цепи. Шар мотался из стороны в сторону и ломал, ломал.
"Мама, в деревне так же?"- спрашивала Лёля. Наталья шелестела:"Колхоз разворовывают какие-то приезжие. Массово забили молочных коров, телят и увезли в неизвестном направлении. По фермам гуляет ветер. Про посевную молчат да и техника куда-то делась. Ты приезжай - посмотришь"
Отчего-то не ехала. Не знала, как сказать"Здрастьте,"- по- прежнему ненавистному Алексею, как объяснить подрастающей сестре Зине, что не считает её родной. Но особенно - агонию родимой деревни боялась увидеть. Городской безнадёги хватало. Она становилась всё острее и злее.
Если бы не поддержка матери и "этого Алексея," Лёле пришёл бы полный кирдык. Небольшой плюс - сумела приватизировать общежитскую комнатку. Что поделать, кому-то заводы и пароходы, а Ольга и семнадцати личным метрам обрадовалась. Не ждали, не чаяли, но к двух тысячному году небо над родной державой начало проясняться. И хотя это уже была другая страна, стало полегче.
Ольге Афанасьевне к тому времени сравнялось сорок. И даже кой-какой роман у неё завязался с несвободным мужчиной. Обида, которой жила много лет, начала отпускать - помудрела, наверное. С облегчением ощущала, что вот-вот и сможет в родную древню наведаться. И вот тогда поблагодарит за поддержку в крутые годы супруга матери - Алексея, её саму обнимет да и с сестрой познакомится. Сколько лет Зине и как она выглядит, Лёля не умела даже представить.
Незнакомый женский голос в мобильнике ввёл Ольгу в ступор. Назвавшаяся соседкой женщина, сообщила, что мать и отчим угорели в бане. Их утром Зина нашла, в гости приехавшая. Холодных. "Приезжал следователь - криминала нет. Можно их из морга забрать да земле придать,"- рапортовала соседка. "Да что ж сразу не позвонили? И почему Зина с ними не живёт?"- вскрикнула Ольга.
Трубка вздохнула: "Говорю ж - следователь работал. А теперь участковый сообщил - хороните. У них в крови хмель обнаружили и сразу дело закрыли. Мол, выпили самогоночки да и уснули. Дверь ветерок прикрыл, а баня по чёрному топится. Вот угарный газ в помещении и скопился. А Зинка в городе с мужем живёт и даже ребёночек есть." И отключилась.
Ольга Афанасьевна возвращалась в деревню "сто лет спустя," ненавидя Алексея и Зину. Так и сказала "сестрице":"Если б не твой батёк, я рядом с мамой жила и горя бы не случилось. Замуж бы вышла за своего, деревенского, и она не тебя пестовала, а моих детей." Наталью похоронили рядом с первым мужем, Афанасием, а Алексея - чуть в стороне. Для второго мужа матери, Ольге хотелось дальней могилы, но она не посмела.
Поминки для неё прошли, как в тумане и девять дней тоже. Вроде, кроме Зины, в доме обретался какой-то молодой мужчина - Ольга с ним не знакомилась. А потом потребовала:"Всё соблюдено. Прощай, Зинаида. Ни видеть, ни слышать тебя не желаю. Надеюсь, ты понимаешь, что дом этот мой." Зина, действительно молодая жена и мать, не спорила. Бедой придавленная, уехала. В отличие от Ольги, ей оба родителя были дороги.
Ольга Афанасьевна ходила по дому, кусала губы и думала:"Продам этот забывший счастье дом. Хоть за сколько. Квартиру куплю попросторнее, может на садовый участок останется - истосковалась я по грядкам. К психологу похожу, восстановлюсь."
В её комнате всё осталось, как прежде и, похоже, Зину сюда не допускали. Лёлина кровать, аккуратно заправленная, шкаф с её старой одеждой. На полке книги, помнящие её юные руки. Вот только этого кованого сундука не было. Присев на низкую табуреточку, открыла крышку. И тонко ландышами пахнуло - любимый аромат матери. Отец Ольги всегда исхитрялся купить в городе духи "Лесной ландыш" и подарить жене на день рождения.
Дрожащими руками Лёля перебирала содержимое сундука. Реальность исчезла. Женщину окружили воспоминания, связанные с вещами, сохранёнными любящими, верными руками Натальи - матери и жены своего первого мужа. Вот любимые папины рубашки - синяя "с искоркой" - парадная и в серую клеточку - повседневная. Обе выстираны и отглажены. А рабочая кепка, туго завёрнутая в целлофан, сохранила следы и даже запах машинного масла.
Отцовские тапочки в полотняном мешочке. Зачитанная им до дыр книга "Три мушкетёра" с закладкой, склееной Лёлей, кажется, в третьем классе. Портсигар с двумя папиросками... Слёзы мешали, но Ольга продолжала перебирать воспоминания. Вот этого плюшевого медведя подарил отец, когда Оле в пионерском лагере рассказали страшилку про "чёрную руку" и она стала бояться спать в темноте. Страх ушёл, но спать с косолапым в обнимку, Лёля продолжала вплоть до отъезда из дома.
Её пионерский галстук с фиолетовым пятнышком от чернил, комсомольский билет и значок - Лёля их отдала маме, закончив училище. Платье для танцевальных занятий в клубе, рисунки из детства, парочка школьных дневников, что-то из её первой косметики...
А что это? На дне сундука стояла приличного размера коробка картонная с надписями:"Осторожно - хрусталь!" и "Предназначается моей дорогой и любимой доченьке Лёлечке,к свадьбе." Ольга поднялась и, шатаясь, как пьяная вышла из комнаты.
Очень давно, когда все были живы, здоровы и счастливы, мама за ударный труд, получила от колхоза дорогой подарок: набор салатников из чешского хрусталя. Один большой и четыре порционных. Афанасий, глава их дружного семейства, сказал:"Ну, теперь по праздникам у нас будет царский стол!"
Но жена головой покачала:"Нет, это Лёльке на свадьбу!" И вот - сберегла. Только ни свадьбы, ни папы с мамой у Ольги нет, а сестру она сама выгнала.
К "сундуку воспоминаний," так Лёля его окрестила, женщина возвращалась несколько дней подряд и терзала душу свою пока сил хватало. Альбом с фотографиями разных лет - молодые мама и папа, их свадьба - прямо во дворе вот этого самого дома ещё не совсем достроенного.
Вот одеяльце с ней - Лёлей, её из роддома папа несёт домой, а мама гордо идёт впереди. Вот Лёлю принимают в пионеры - даже теперь фото передаёт, как она волнуется. Но, наконец, пересмотрела всё.
И вот тогда Ольгу Афанасьевну накрыло виной - волной такой глубины, что захлебнуться можно. Что ж она наделала! Зачем столько лет маму от себя отталкивала, за что наказывала? И чем провинился перед ней Алексей? Сделала то, что могла - пошла на кладбище и долго на коленях стояла перед тремя могилами, моля о прощении.
Вернувшись в потёмках домой, снова подошла к сундуку, намереваясь вернуть памятные вещицы на место. На дне оказалось что-то ещё. Покрывальце - совсем небольшое, из лоскутков. Но не из любых, а дорогих сердцу мамы. Синий в мелкий, белый горошек от платья, которое очень любил отец. Вот этот от Лёлиной распашонки, а это от наряда Снежинки - она ею была на ёлке в детском саду.
Лоскутки от бабаниных кофточек (мать Лёли - сирота, свекровь очень любила), от школьной формы, от нарядного пальтишка, привезённого по случаю из Москвы, от парадной скатерти, помнящей их семью за праздничным столом... А это... Это записка, аккуратно пришитая к ткани.
"Любимая, золотая моя девочка, Лёлечка. Не печалься. Боль виновата, а не ты. Я от боли ушла в замужество. Ты - осталась в городе. Я поняла, что ты сможешь вернуться не скоро, возможно, когда меня уже не будет. Это ничего. Моё благословение всегда с было и остаётся с тобой - теперь ты это видишь, правда? И любила я только папку нашего, самого лучшего. Советов не даю - сердце слушай. Навеки твоя. Мама."
Покрывальцем невозможно было укрыться, но Лёля взяла его в постель, как и плюшевого медведя. И ночевала чувствуя маму и папу. А наутро проснулась свежей, ясно видящей свою жизнь. Несколько месяцев спустя, Ольга окончательно вернулась в родной деревенский дом, а свою городскую комнатушку подарила Зине. Как и набор хрустальных салатников. Необходимость ездить на работу в центральную усадьбу (в деревне Ольги Афанасьевны школу давно упразднили, как и детский сад), не раздражала.
К пенсии Лёля научилась улыбаться каждому новому дню - ведь он ничем её не обидел. И жить с надеждой на что-то хорошее. Для себя, для сестры Зины, для деревни любимой, для всей страны. В этом ей помогают воспоминания из старого сундука.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина
#семейные отношения #реальные истории, рассказы #воспитание детей #мама и дочь