Социальное проявление безразличия общества или призвание индивидуумов, которые не могут не писать?
Я копирайтер. Может не самый лучший, но на хлеб с нутеллой, после оплаты коммунальных, хватает. Могу напечатать сказку для детсадовцев за полчаса, за час небольшой сценарий для театральной студии, но это больше для развлечения – платят мне за посты для инстаграм. Однажды подруга, которая работает акушер-гинекологом, а в свободное время пишет кандидатскую, спросила: «Как тебе не сложно столько сочинять каждый день?». Насть, если читаешь, ответь: а тебе не сложно разрезать женщин, доставать из них детей, и писать научную работу? И не надо мне про то, что ты этому училась шесть в медицинском и три года в ординатуре, я тоже училась, с первого класса.
Хотя, это преувеличение. В первом классе я училась рисовать палочки, потом закорючки, потом прописные буковки, не отрывая руки. Получалось в высшей степени коряво – такую тетрадь бабушка не покажет своим подругам, гордо говоря: «Смотрите, как пишет моя Стася». Нет, такие тетради выбрасывают в конце года в мусорное ведро, а в идеале сжигают в дачной печи, туда им и дорога.
А вот в третьем классе началось настоящее обучение письму. Помню, как Ирина Жановна вернула нам наши листы с диктантами, дабы мы провели работу над ошибками. Каждое слово, которое она исправила, следовало переписать правильно, в отдельной тетради. Десять раз. Увидев свою работу, я натурально сползла под парту: мне предстояло переписать десять раз весь диктант, за исключением предлогов и местоимений. Это было домашнее задание, сдать нужно было на следующий день, но я отчаянно оттягивала разбор полётов до возвращения с работы мамы - моего адвоката, моего ангела хранителя и главного громоотвода бабушкиного гнева.
И вот, мама вернулась, поужинала, и допивает чай, шушукаясь и хихикая со своей средней дочерью Светой. Бабушка ушла смотреть сериал в другую комнату. Идеальный момент! Я бодаю головой мамину руку, пытаясь пролезть под неё, как котёнок, а когда получается, кладу перед ней свой злосчастный диктант. Мама вздыхает, но не отстраняется, и по голове гладит, и спокойно говорит: «Ну, неси тетрадь, будем делать». И в тот момент, когда я усаживаюсь, беру ручку, и уже собираюсь писать первое, продиктованное мамой слово, нелёгкая приносит в кухню бабушку. Бабушка собиралась сообщить нам о судьбе героев сериала, но увидев меня с уроками, сразу забыла, о чем там плачут богатые в Тропикане.
- Ты днём уроки не могла сделать? Почему у меня не попросила, я бы тебе помогла! Мать с работы устала, что ты её тиранишь? Что там? Работа над ошибками? Мама дорогая! Какой кошмар! Бедная учительница, тебе её не жалко? Все глаза сломала над твоими каракулями, сложно тебе нормально писать? Господи, а ошибок сколько, боже мой!
Моя бабушка, как настоящая коммунистка, была атеисткой, посему старательно нарушала заповедь номер три, и поминала имя Господне всуе при любом случае. Сестра благоразумно сыграла в шланг, спрятавшись за кружкой с чаем, мама еще раз вздохнула и посмотрела на меня таким взглядом, что внутри стало холодно.
- Оля, ты-то хоть понимаешь, что это за слова она написала? Я ничего не понимаю, тут красной ручки больше чем синей! Что? «Дедуфка пиот кокау и читаит газету»? Ты о чём вообще думала, когда это писала?
Я думала о дедушке. Ну какое какао он может пить? Он же не детсадовец! Дедушка пьёт кофе, поэтому у него есть буква «Ф», а в какао буква «О». Да попробуйте, с утра пораньше, налить дедушке какао, он вам такие слова скажет, какие ни в одной газете не напечатают!
Десять раз пишу «дедушка», пока бабушка прорывается сквозь ошибки в следующем предложении.
- «Бабушка виажит насок внуку и смотрет в окно». Ну как можно было носок через «А» написать, а? Ты слышишь меня?
Я слышу. Просто думаю: а нафига вязать носки весной? Скоро лето, сандалии надо носить, а она под них носки вяжет. Тоже, наверняка думает: «Нафига я этот носок вяжу? Пока осень настанет, у внука уже нога на два размера вырастет. Луше бы помидоры высаживала, ей-богу!». Слово «пьёт» осталось написать всего три раза.
- А вот тут не пойму, - удивляется бабушка, и передаёт листок матери, - слово подчёркнуто, ошибка не исправлена, и я её не вижу.
- Где, -
берет листок мама, - а, вот. Да, слово «жаворонок» подчёркнуто всё полностью. Но написано-то правильно.
- Ну как правильно, если она «носок» правильно написать не может? Учитель же просто так черкать не будет. Дай еще посмотрю.
Блин, еще же «носок» десять раз переписывать! Угораздило же меня так влипнуть на десять лет. Надо было сидеть тихонько, а не вякать, что хочу в школу, глядишь забыли бы, как-нибудь проскочила бы эту шарашкину контору.
Под бабушкины выяснения есть ли у меня совесть, мамины вздохи и Светкино хлюпанье чаем, дописываю последнее слово. Остается жаворонок. Но что же с ним не так? Ни бабушка, ни мама, так и не смогли понять. Я робко мякаю, что у Ирины Жановны глаза замылились на моих ошибках, и она уже черкала всё, что видела. Получаю порцию свежих бабушкиных нотаций, из которых узнаю, что довела своей пустой головой не только всю семью, но и весь коллектив школы, включая директора и поварих из столовой. Замолкаю. Время идёт. Вопрос с жаворонком остаётся открытым.
- Ладно, - решает, наконец, бабушка, - завтра схожу в школу, и спрошу учительницу сама.
Всё. На этом история моей девятилетней жизни подходит к концу. Самое время завещать свои носки соседке по парте, а порцию школьного какао Ирине Жановне, благо уже знаю, как эти слова писать правильно, а больше у меня ничего и нет.
Из-за кружки появляются большие глаза сестрицы. Смотрят и хитро, и ехидно, и сочувствующие одновременно. В эти глаза я посылаю мысленные волны: «Светочка, сестрёнка, спаси пожалуйста, я тебе еще пригожусь! Я с твоими детьми буду нянчиться, когда ты замуж выйдешь! Я полы в твоей комнате мыть буду, и никогда не скажу маме, что ты с Ромкой не только целовалась, только не дай бабушке явиться в школу, и опозорить меня окончательно, я и так там главная лохушка!». До сих пор не знаю, есть ли у меня дар телепатии, или просто у Светки совести больше, чем у всех внучек нашей бабушки вместе взятых, но она вынырнула из-за кружки с чаем, и протянула тонкую, белую ручку к моему диктанту.
- Тут слоги перепутаны, - заявила она, - а буквы все правильные. «Жаровонок» она написала, а надо «жаворонок». «РО» и «ВО» надо местами поменять.
Что было дальше? Много чего. Всё лето бабушка диктовала мне отрывки из книг, проверяла ошибки и заставляла переписывать по десять раз. Никогда не говорила, где именно ошибка, а шлепала мне на стол орфографический словарь, чтобы я сама искала правильное написание слова. Дальше были средняя школа и Людмила Юрьевна, которая читала мои сочинения вслух дважды: один раз просто, чтобы все вдохновились содержанием, второй раз выделяя голосом все ошибки, и весь класс ржал так, что к нам мог и директор заглянуть для выяснения обстоятельств веселья. Дальше была Татьяна Вадимовна, которая читала мои сочинения молча, и долго смотрела на меня, как будто не веря, что это действительно написала лохматая неформалка, увешанная цепями, шипами и черепами.
Дальше было ЕГЭ. Не такое как сейчас, без камер, без обысков и без здоровенных палок, которые запихивают в задницы школьникам еще в седьмом классе, и запрещают их вытаскивать до получения результатов. На том ЕГЭ я написала три сочинения в части С – одно себе, два мальчишкам с моей школы, вытянув их на четвёрки, и получив самый высокий балл в школе.
Но мне кажется, что я научилась писать именно тогда, когда стала видеть в текстах больше, чем остальные. Когда стала связывать жаворонков, поющих в мае, с носками, которые следует вязать поздней осенью, и видеть дедушек, которым подают к утренней газете какао. Да, я не самый лучший копирайтер, но если вы дочитали до этих строк, то и не самый плохой.
