Вечером 17 декабря 1837 года в Зимнем дворце начался грандиозный пожар, длившийся более тридцати часов. Он уничтожил все, что могло сгореть во втором и третьем этажах здания. Пожар этот с каждой минутой убивал не только художественные и материальные ценности, но и сам исторический памятник, который был неразрывно связан с событиями второй половины 18 - первой трети 19 века. Казалось, разрушения эти необратимы и дворец утерян навсегда…
Это был один из грандиознейших пожаров, который видела Российская империя. И я это говорю не для «красного словца», такого масштаба разрушений материальных и потери духовной не случалось довольно долго. После него дворец утратил потрясающие интерьеры авторства Растрелли, Кваренги, Монферрана, Росси и многих других. Сегодня вспомним причины трагедии и поговорим о событиях, последовавших за пожаром.
Первый вопрос, который логично приходит на ум,- в чем же причина пожара? Наверное, дело такого масштаба было расследовано в мельчайших деталях и широчайше освещалась во всевозможных СМИ того времени. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что вопрос этот особо-то и не поднимался среди общественности, даже в воспоминаниях современников его если и упоминали, то весьма косвенно. В чем же дело? Думаю, это станет понятно чуть позже, а пока все же постараемся ответить на поставленный вопрос.
Чаще всего в качестве причины возгорания указывают на неисправность дымохода, находившегося между Фельдмаршальским и Петровским залами, и на некую рогожу, которая зажгла сажу в трубе. Лишь отдельные авторы аккуратно упоминали о деревянной перегородке, возведенной при строительстве Фельдмаршальского зала за несколько лет до катастрофы. Говорят, что именно она и загорелась первой, так как находилась слишком близко к дымоходам.
Откуда такая таинственность?
Перенесемся в события того времени, но на пару дней раньше. Уже тогда говорили, что из отдушины отопления в Фельдмаршальском зале был «слышен дымный запах». Находившиеся там чаще всего служащие дворца указывали на неисправность дымохода, но слова эти оставались без ответа. Так запах особенно ощущался днем 17 декабря, затем исчез и появился вновь в начале 8-го часа вечера. Вскоре в зале уже появились небольшие струйки дыма, выходили они вероятнее всего из отдушины и распространились даже до соседней комнаты, в которой находился дежурный флигель-адъютант. Он подал сигнал тревоги и встревожил дежурную прислугу. Прибывший на место пожарный наряд обследовал отдушину, чердак над ней и дымовую трубу на крыше, обильно залив все водой из брандспойтов. Несколько человек спустились в подвал, где, казалось, обнаружили причину появления дыма: предположили, что дело было в стояке, в котором сходилось несколько дымоходов, в том числе главный - от очага аптечной дворцовой лаборатории.
Именно в месте, где варились лекарства, было проделано отверстие, сквозь которое вытягивалось из помещения и все тепло. Чтобы не замерзнуть, ночевавшие в аптечной лаборатории «мужики-дровоносы» затыкали отверстие рогожей. И эту тлеющую тряпку извлекли из отверстия и залили водой.
Но прошло всего несколько минут, и дым повалил с новой силой. Пожарные приступили к вскрытию паркета, и при первом же ударе ломом на них рухнула фальшивая зеркальная дверь, а за ней вдруг вспыхнуло яркое пламя. Попытки залить его из пожарных труб ни к чему не привели. С нестихающей скоростью падали обгоревшие части балюстрады, горели деревянные позолоченные люстры, как и деревянные крепления ниши Петровского зала, пламя даже перекинулось на балки чердачных перекрытий.
Царской четы в это время во дворце не было. Николай I вместе с супругой Александрой Федоровной, наследником Александром Николаевичем, а также великим князем Михаилом Павловичем и великой княгиней Марией Николаевной находились в это время в театре. О пожаре им сообщили после первого акта, тогда император вместе с великими князьями немедленно отправился ко дворцу. Детям он велел в Зимний пока не возвращаться и отправиться в другие имения. Сам же Николай сразу послал за войсками. Первым явился батальон лейб-гвардейского Преображенского полка, так как был расположен ближе всех. Император приказал разбить окна на хорах Фельдмаршальского зала, но помещение уже наполнилось дымом. Со свежем воздухом огонь еще сильнее стал распространяться из Петровского к Гербовому залу, к Военной галерее 1812 года и дворцовой церкви, а с другой стороны - к Невской анфиладе, сразу за которой шли личные комнаты царской семьи.
И только сейчас, в критическую минуту открылось, что на чердаках дворца нет ни одного брандмауэра. Чтобы преградить огню доступ, солдаты начали носить кирпичи со двора по церковной лестнице и возводить стены в Концертном зале и на чердаке над ним. Но пламя, останавливаясь не на долго, продолжало охватывать все новые участки.
Время шло, но пожар все не прекращался. К полуночи стало ясно, что спасти дворец не удастся: верхний этаж к тому моменту уже полыхал вовсю. Нужно было спасать хотя бы то, что можно унести. Рота дворцовых гренадеров и дежурные батальоны гвардейских пехотных полков, вызванные по тревоге, более часа простояли на площади, ожидая распоряжений растерявшегося начальства. И отданы приказы им были, уже когда пламя вспыхнуло над дворцом в небо.
Воду стали подвозить бочками из прорубей, устроенных на льду Невы и Зимней канавки.
Гвардейцам было приказано образовать сплошную цепь вокруг горящего здания, не пропуская к нему никого. А толпа увеличивалась все быстрее. Простые граждане не хотели оставаться безмолвными зрителями страшных событий, а рвались изо всех сил на подмогу, порой даже вступая в открытый конфликт с гвардейцами.
Пространство возле здания освобождали для размещения выносимого имущества. Удалось спасти все гвардейские знамена и все портреты, украшавшие Фельдмаршальскую залу и Галерею 1812 года. Из Дворцовой церкви успели вынести богатую утварь, ризницу, образа с дорогими окладами, большую серебряную люстру и святые мощи. Из Георгиевского зала на улицу вытащили императорский трон, а также императорские регалии и бриллианты. Вопрос не стоял в выборе самого ценного - брали то, что попадалось под руку и в чем видели основную необходимость.
К тому моменту наступило три часа ночи. Николай I, не отлучавшийся ни на минуту с места событий, понял, что гвардейцы не успеют вытащить всё. Тогда он принял непростое решение: разрешил пропустить в здание скопившийся на площади народ. Гора с вещами на площади всё росла, а на вершине её величественно стояла клетка с попугаем.
Долгое время официальные сообщения утверждали, что ни один человек не погиб во время пожара. Но участник событий Колокольцов в своих воспоминаниях спустя 45 лет сообщил, что своей жизнью за спасение дворца и царских ценностей поплатились тридцать гвардейцев. Но прошло уже слишком много времени, и их имена так и не были прославлены.
Огонь же уже был виден не только во всех уголках города, но и за его пределами. В соседних деревнях потом рассказывали, что зарево распространялось за 50-70 верст от столицы.
Николай I только под утро уехал с пожарища. Он отправился в Аничков дворец, где все это время находились остальные члены семьи.
Огонь же тем временем еще не потух. Рухнула крыша здания, стоявшая на ней вышка оптического телеграфа упала внутрь, пробив перекрытия. Третьего этажа фактически больше не существовало и уже догорал второй. Простые люди теперь боялись подходить близко к пожару, и только некоторые из гвардейцев еще бросались в открытые двери.
К 6 часам утра пламя охватило весь дворец. В большей степени все боролись с огнем только со стороны Эрмитажа. Чтобы хотя бы как-то замедлить распространение огня, переходы в музей были разобраны, а дверные проемы и окна конюшни и манежа наглухо заложены. Стену, за которой находились сокровища Эрмитажа, непрерывно поливали водой из брандспойтов.
Пожарные не отдыхали ни секунды. Они, уже достаточно обожженные и измученные, успевали также руководить добровольцами - «трубниками», как их тогда прозвали. Помогали и солдаты, которые качали ручные помпы и подавали воду из бочек, беспрерывно подвозимых от прорубей. К рассвету появилась надежда, что хотя бы Эрмитаж удастся отстоять.
От Зимнего дворца остались лишь обугленные развалины. В пламени погибли многочисленные произведения искусства и дворцовые архивы, в том числе часть документов следствия по восстанию декабристов.
Из-за такого количества посторонних, попавших во дворец, появилась опасность краж. Еще в первые часы пожара Николай I обнаружил, что пропали бриллианты императрицы. Однако на следующий день выяснилось, что все драгоценности сразу после объявления тревоги вынесла дежурная камер-фрейлина. Каково же было удивление, когда оказалось, что и из той массы вещей, что была свалена на площади, почти ничего не пропало. Не досчитались только кофейника из императорского сервиза (как потом оказалось, его стащил один из гвардейцев, но был схвачен при попытке продажи, за что подвергся жестокой порке).
Наконец, пожар смогли остановить. Но тление дворца продолжалось еще три дня. Смотреть на такое страшное зрелище равнодушным взглядом было почти невозможно. Но нужно быть жить дальше: понять, как так получилось и как не допустить такого впредь.
Началось следствие под руководством начальника III Отделения Бенкендорфа. 20 декабря были допрошены флигель-адъютанты, дежурившие с 15 по 17 декабря. Их служебное помещение находилось совсем рядом с местом, где вспыхнул пожар. Затем стали брать показания у всех остальных, кто был в те дни во дворце: от начальников конногвардейского караула до дворцового печника. Именно последний засвидетельствовал, что в августе того года перекладывал очаг в дворцовой аптекарской лаборатории. За ним допрашивали трех «рабочих при лаборатории», которые ночевали в ее помещении. Затем были допрошены дворцовый аптекарь, дежуривший 17 декабря, камер-фурьер и дворцовые гренадеры, стоявшие тогда на постах. Они не смогли сообщить ничего нового.
Всего за семь дней перед комиссией прошло сорок свидетелей. Одновременно в том же разбирались чиновники гофинтендантской конторы.
К чему же пришли по итогу? В рапорте говорится: «Масса огня, охватившая деревянные в двух залах устройства, примыкавшие к потолку, должна была непосредственно зажечь балки и стропила». Была намеренно подчеркнута постоянная опасность возникновения пожара в связи с деревянными «устройствами», которые появились в здании за четыре года до катастрофы. Однако имя автора этих сооружений ни в одном документе ни разу не названо. Но не нужно быть детективом, чтобы знать, кто занимался этими работами. Это был любимый архитектор Николая I - Огюст Монферран.
Прямо указать на его вину не могли, ведь это означало, что и сам император косвенно виновен в случившемся: именно Николай выбрал Монферрана для этих работ, во всем ему доверял и лично ручался за архитектора. Но виноватые были нужны. Стрелочниками сделали командира пожарной роты дворца капитана Щепетова, не сумевшего вовремя справиться с огнем, и вице-президента гофинтендантской конторы Щербинина, подчиненные которого плохо чистили трубы и затыкали их тряпками. В начале 1838 года оба были уволены в отставку.
Когда с виновными вроде как разобрались, эмоции в столице подутихли, и император вместе с ведущими специалистами уже стал рассуждать, как на месте разрушений заново отстроить царскую резиденцию, стали, конечно же, появляться околозаговорческие слухи. Как это обычно бывает, в огне увидели некое знамение. «Три страшных и много убыточных пожара у трех народов разрушили то, что которому больше любезно: в Петербурге дворец, в Лондоне биржу, во Франции театр», — писал в 1838 году Московский митрополит Филарет.
Но во всем можно найти позитивные исходы. Этот, без сомнений, страшный пожар помог осуществить множественные мероприятия предохранительного характера с 1833 по 1839 год. Прокладывали свинцовые водопроводные трубы, возводили брандмауэры, строили каменные и чугунные лестницы, отодвигали от перегородок и перекладывали заново печи, выводили дымоходы, ставили кованые железные двери и оконные ставни. Везде дерево заменяли чугуном, железом, кирпичом. В общем и целом, делали все, чтобы такие страшных разрушений больше не повторялось.