Раскрыть «тайну» Параджанова, расшифровать его особый, абсолютно уникальный код, задача крайне амбициозная, сравнимая с разгадкой рукописи Войнича. Однако в отличие от загадочного манускрипта язык, которым пользуется #Параджанов для выражения своих идей, широко известен с древних времен и заложен в основу юнгианского аналитического подхода: это язык #символа, #архетипа, составляющий словарные основы опытного сновидца.
Несмотря на всемирную известность и безупречный авторитет Мастера, его искусство было и остается уникальным явлением, фактически маргинальным. Параджанов, который более идентифицировался с архетипом Поэта (а если быть более точным, #Ашуга, что в переводе с арабского, как ни странно, означает «пылающий любовью к богу»), последовательно проживал архетипы Бунтаря и Пророка в различных их ипостасях. Он полностью перевернул понимание кинематографа, вернув этот, относительно современный вид творчества, к его архаичным корням, нарушив все законы жанра, которые впоследствии, очень осторожно и фрагментарно использовались многими известными кинематографистами, именно вследствие их подлинно революционного характера.
В качестве примера можно привести «Страсти Христовы» и «Апокалипсис» Мела Гибсона, где режиссер решается на отчаянный эксперимент погрузить своих героев в аутентичную среду, включая «мертвый» язык, - прием, впервые использованный в кинематографе Параджановым в далеком 1964 году в фильме «Тени забытых предков» на фоне сложнейшего мульти-этнического противостояния и жесточайшей политической цензуры. Гибсон осмеливается на подобный прием только 40 лет спустя при гораздо менее жестких условиях.
В творческой судьбе режиссера удивительным образом сплелись культуры Востока, Закавказья и Малороссии, а загадочный узор жанра складывался из увлечения антиквариатом, которым Мастер был окружен с детства в связи с профессиональной деятельностью отца, очарованности куклами вследствие работы на Тбилисской фабрике игрушек и других, не менее замечательных нюансов из жизни #режиссера. Мультикультуральный контекст, разносторонность интересов – от певческого до танцевального, от живописного до литературного - порождали не только уникальный творческий узор, но и невероятный психологический конфликт, который повлек за собой поиск единого сосуда, способного вместить максимум довольно противоречивых аспектов его творчества.
#Кино, само по себе, предлагало компромисс, но Параджанов, довольно быстро в совершенстве освоивший язык кино, искал нечто, способное трансцендировать, а не просто передавать некую реальность. По сути, он стремился подобраться к онтологической основе, порождающей не только любые искусства, но и саму жизнь. Его путь в творчестве можно сравнить с изысканиями Юнга. Параджанов «отменяет» все, что было завоевано кино с таким трудом – «звук», «динамику», «реализм» - и уходит к самым основам живописного искусства, фактически к иероглифике. Он буквально лишает зрителя всех привычных «костылей» для понимания происходящего и погружает его прямо в сновидческий мир, где правят символы и мощно заряженные архетипические структуры.