Что-то, как я погляжу, никто вокруг не спешит праздновать — значит, придется отпраздновать самой: итак, 95 лет тому назад, 14 октября, увидела свет книга Александра Алана Милна о приключениях плюшевого медвежонка Винни-Пуха и его друзей.
Книга, которой предстояло стать объектом самого, пожалуй, устойчивого культа в сфере детской литературы, и сформировать вокруг себя гигантское «пухово пространство», состоящее из фильмов, мультиков, сувениров, книжных иллюстраций, споров, скандалов, философских концепций, переводов, пересказов — да господи, из чего только не.
У каждого человека свой Винни-Пух — мой, например, это не странное коротколапое существо из мульфильмов Федора Хитрука, разговаривающее голосом артиста Леонова (этот вариант Пуха я почему-то всю жизнь безотчетно недолюбливаю), и уж точно не диснейская версия (в ней, мне кажется, особенно не удался Пятачок, смахивающий на личинку насекомого).
Моего любимого Винни-Пуха — по-настоящему плюшевого, с мудрыми глазами, вполне конкретного и узнаваемого, но при всем том оставляющего пространство для читательского сотворчества — нарисовал великий советский иллюстратор Григорий Калиновский. И нет, не уговаривайте — для меня только этот Винни-Пух Калиновского настоящий (что совершенно не исключает того, что для вас единственным настоящим Винни-Пухом окажется какая-то другая его аватара).
Но несмотря на то, что день рождения сегодня у Винни-Пуха, поговорить мне бы хотелось не о нем, а об Александре Артуре Милне — его создателе. И напомнить о лучшей из его взрослых книг, которую у нас знают куда хуже, чем хотелось бы — о романе «Двое», который я очень люблю и всем всегда горячо советую.
Если присмотреться к «Винни-Пуху» повнимательнее и уже вооружившись взрослой оптикой, очень многие вещи, бесконечно умилявшие и трогавшие в детстве, могут показаться совсем не такими милыми.
Начнем с простого: Кристофер-Робин, лучезарному детству которого каждый читатель — кто в большей, кто в меньшей степени — в какой-то момент завидовал, похоже, ребенок крайне одинокий и заброшенный. У него нет мамы (ну, то есть, наверное, она есть, но никак не упоминается в книге), а папа присутствует лишь урывками. Кристофер-Робин живет в мире воображаемых друзей и, честно говоря, не так счастлив, как может показаться.
И хотя, конечно, «Винни-Пух» — это сказка, но все же сквозь эту сказку отчетливо просматривается реальность, и реальность эта совсем не выглядит привлекательной.
Собственно, все, о чем я говорю, совсем не новость: об этом очень сдержанно, мягко и бережно, но все же вполне однозначно написал в своих пронзительных воспоминаниях о детстве «Зачарованные земли» («The Enchanted Places») сам Кристофер Милн. И эту книгу, на мой взгляд, стоит прочесть любому фанату «Винни-Пуха» — не для убийства прекрасной легенды набором безобразных фактов, а, напротив, для ее расширения и лучшего понимания (да и вообще книжка Милна-младшего очень хорошая — не счето-сводительная, а совсем наоборот, милая, честная, нежная и прекрасно написанная).
В скобках замечу, что литературный талант был, похоже, у Милнов в крови — помимо Кристофера одаренным литератором оказался еще и племянник и воспитанник Александра Алана Тим Милн, ставший разведчиком, с юности друживший с Кимом Филби и написавший обо всем этом совершенно очаровательную книгу, которую даже издали на русском.
Но вернемся к «нашим», так сказать, Милнам. Всему этому сюжету с несчастливым детством Кристофера-Робина дополнительно поддали жару сначала Анна Туэйт в своей биографии писателя, вышедшей в 1990-м году, а после создатели снятого по ней фильма «До свиданья, Кристофер-Робин» (мать главного героя, Дафну Милн там сыграла Марго Робби). Их усилиями Александр Артур Милн оказался тяжелейшим невротиком и жертвой посттравматического синдрома (Милн в самом деле плохо пережил службу на фронте во время Первой мировой и страдал от этого всю последующую жизнь), а его жена — вечно отсутствующей вертихвосткой, равнодушной к своему ребенку (ну, тоже не совсем беспочвенная, похоже, претензия).
Добавим к этому, что Милн всегда тяготился своей непомерной славой детского писателя (сам он хотел войти в историю как эксперт-политолог или на худой конец как автор детективов) и ревновал к популярности собственного сына, и картина станет уж вовсе безрадостной.
Обвинять писателя в том, что он какой-то «не такой», вообще дело столь же легкое, сколь и бессмысленное — даже самый великий детский писатель не обязан быть прекрасным человеком вообще и любить детей в частности — что своих, что чужих, и до тех пор, покуда он их не бьет, не унижает, не морит голодом и не насилует, не нам с вами его судить. Но кое-какие выводы мы сделать все же можем, и самым весомым свидетельством того, что не все у Милнов было хорошо, на мой взгляд, как раз-таки и является роман «Двое», упомянутый выше, хотя в нем герои — это не совсем автор с женой, а действие разворачивается задолго до рождения Кристофера-Робина.
В центре «Двоих» — главный герой, сельский житель, работающий над своим первым романом, и его прелестная юная жена. Эти двое только недавно поженились, они обожают друг друга, буквально не надышатся, но только очень наивный читатель может усмотреть в этом приторно-сладком союзе что-то идиллическое.
Муж — умный, тонкий, и главное совершенно взрослый человек, и его любовь к жене — чувство сложное, щемящее, едва ли не болезненное, им самим осознающееся как слегка противоестественное и необъяснимое. Потому что жена — ну, да, дурочка, вертихвостка, эдакая не планирующая взрослеть девочка, красивая кукла, любящая своего мужа легко, бездумно и не пытаясь хоть что-то про него понять. Его интересы для нее непостижимы, его писательство видится ей милой (ну, она же его как-никак любит) и непрактичной блажью.
Пара убеждена, что дети им не нужны: они повредят красоте жены и будут отвлекать мужа от литературных трудов. Впрочем, хорошенькая девочка, возможно, им бы не помешала — но только одна и когда-нибудь после, точно не сейчас…
В общем, не надо обладать особо богатым воображением, чтобы понять, что ждет этих двоих в дальнейшем: неизбежное охлаждение, усталость, раздражение, взаимное отдаление, непонимание, измены... И то, что писатель оставляет всю эту перспективу за рамками текста, прощается с читателем в той точке, где герои еще худо-бедно счастливы вместе, еще любят друг друга своей глупой, неправильной, не подходящей обоим, обреченной любовью, делает роман совершенно щемящим и душераздирающим.
Тем более, что к моменту выхода романа в 1931 году все плохое, что в самом тексте маячит где-то на периферии зрения, уже в полной мере сбылось. Эти супруги остро несчастливы вместе, их любовь давно в прошлом, а их сын (даже не дочка, вот уж не повезло так не повезло) растет в этой сумрачной атмосфере, привыкнув больше доверять плюшевым зверям, чем собственным родителям — дерганым, измученным своим браком и абсолютно непредсказуемым.
Не знаю, как для вас, а для меня эта история почему-то неуловимо перекликается с трагическим рассказом нашей Надежды Тэффи «Неживой зверь», в котором у девочки разводятся родители, мир вокруг рушится, и все, что у нее есть, это игрушечный барашек — но и он ненадежен, потому что его могут отнять взрослые (если вы не читали, то прочитайте — но на свой страх и риск, это один из самых душевынимательных текстов, которые я читала в своей жизни и я не готова взять на себя ответственность за ваши эмоции).
Ну, и, конечно же, с последней главой собственно «Винни-Пуха», в которой Кристофер-Робин уходит из своего обжитого вымышленного Леса навстречу большому, недружелюбному миру, где даже в гостях у хозяйственной, хотя и игрушечной Кенги больше не найдешь защиты от судеб.
Маленький, беззащитный человек в мире взрослых, лишающийся своих призрачных бастионов защиты — ужасно грустная история. Но при этом какая-то поразительно чистая, возвышенная и такая — катарсис, что называется, гарантирован.
Попробуйте взглянуть на «Винни-Пуха» под таким углом — в конце концов, великая книга заслуживает множества разных прочтений, вовсе не только единственного канонического.
Оставляйте комментарии!