Так, в ежедневных хлопотах, незаметно близился кульминационный момент нашей практики. День нашего захода на юбилей Архангельска. Решено было при следовании по Северной Двине опробовать построение курсантов на реях. Да, этот традиционный нынче элемент парусных регат и фестивалей тоже когда-то был новеллой. Форма построения представляла собой пирамиду. На бом-брам-рее четыре курсанта, на верхнем брамселе — шесть, на верхнем марселе — восемь, на фоке — десять. Так первые три мачты. Как было на бизани, не вспомню. Стояли не на пертах, а на парусине сложенных на реях парусов. Поэтому за спиной был заранее натянут страховочный канат, за который следовало держаться, а кто мог дотянуться, мог схватиться за топенант. Заранее было оговорено, по сигналу судового тифона “все вдруг” машут рукой. Сам тифон закреплён в районе салинга на фок-мачте. Наверняка, у фоковых память хранит более яркие впечатления от звука этого судового гудка.
Дальнейшие события: швартовка учебного судна “Седов” на Красной пристани, недалеко от свеже отремонтированной шхуны “Запад”, торжественные мероприятия по случаю празднования 400-летнего юбилея города, выступления артистов и т.д. и т.п. в моём переложении не представляют никакой уникальности. Зрителями, без всякого преувеличения, было всё население Архангельска. Потому упускаю их.
Увольнение в город (использую единственное число) запомнилось не самим собой, но подготовкой к этому мероприятию. Списки групп вывешивались заранее помполитом Нашениеком. Мне посчастливилось один раз найти свою фамилию в этих списках. На белую фланку нашивали круглую эмблему “Седова”, отпаривали утюгом форменные брюки, на фуражки натягивали белые чехлы. Потом построение на палубе для осмотра внешнего вида перед увольнением. Косноязычный инструктаж Нашениека с длинным перечислением, чего делать нельзя. В конце обязательная процедура подтягивания носков. Как это делать, помполит показывал самолично. Он ставил на баночку свою ногу в чёрных сандалиях и высоко натягивал эластичный чёрный носок. Честно признаюсь, у меня этот жест не удавалось выполнить столь помпезно. Форменные хромовые ботинки скрывали большую часть мешковатого хлопчатобумажного носка, который не тянулся так, как эластичный.
Дни открытых дверей позволяли подняться на борт любому желающему. Мы проводили экскурсии по палубам парусника, рассказывали о парусном вооружении, об истории барка. После такой экскурсии ко мне подошёл пожилой архангелогородец. Познакомились. Оказалось, что этот мужчина, двадцатью годами ранее был курсантом на “Седове”. Он пришёл к нам подготовившись, с фотографиями тех лет. Рассказывал о себе, своих друзьях. О той своей парусной практике и о том, как впоследствии сложилась жизнь. Мы прошли на ют и вместе наблюдали мерное течение Двинских вод. Будет это банальностью или нет, но аналогия с безвозвратным течением времени напрашивается сама собой. Мне думалось о диссонансе, в который вступали мои мысли, нацеленные вперёд, с его воспоминаниями, обращёнными назад. Мысль о различиях между поколениями возникает у меня и сейчас.
Воспоминания о днях открытых дверей, или открытого трапа, требуют ввести в повествование фигуру ещё одного нашего воспитателя — Мозгового. Синекура Мозгового прикрывалась важной должностью помощника капитана по учёбе. Возникнув перед нами ненадолго вначале рейса, он отобрал 30 курсантов, которым предстояло стать экскурсоводами. Вручил листок с текстом экскурсии по "Крузенштерну". Поручил написать что-то схожее применительно к "Седову". Исчез, погрязнув в важных помпоучских делах.
У Остапа Бендера в конторе "Рога и копыта" был превосходный дырокол. У Мозгового, для той же самой цели был "Парус мира". Этот кусок парусины со словами "Sail of Peace" (or pretty the same), был установлен рядом с трапом на Красной пристани. Трудящиеся Архангельска оставляли на нём свои подписи "за антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу". Помпоуч организовывал эту акцию. Никому было невдомёк, что года не пройдёт, и придёт благовест Михаил со своим "новым мы́шлением". Суть мы́шления Горбачёва будет в плодотворном сотрудничестве с нашими западными друзьями, отнюдь не в противостоянии. Потому разрядка, разоружение и т.п. Мозговой свернёт "Парус мира" в трубочку и засунет его в свою... кладовку.
Во время нашей недолгой стоянки в Архангельске борт парусника посетила актриса Александра Яковлева. К тому времени она была известна своими ролями в десятке фильмов, первый из которых, наверно, “Экипаж”. Её героини в кино — спортсменки, комсомолки, просто красавицы. С фотографий в журналах она смотрелась ошеломляющей пышноволосой блондинкой. Мы её увидели с короткой стрижкой, возможно, это был типаж её героини в фильме “Танцплощадка”, который выйдет на экраны чуть позже. Конечно, вживую она была, без преувеличения, просто сногсшибательна! Визит актрисы начался с осмотра барка. Двух экскурсоводов вызвали на палубу. Помпоуч Мозговой в строгом приказном порядке поручил им провести экскурсию для Александры Евгеньевны и её спутника и через столько-то минут проводить актрису в актовый зал. Будет встреча с курсантами.
— Игорь…, Женя..., — представились мы.
— Саша, — также просто представилась она в ответ.
— Александра, — многозначительно уточнил её спутник.
Наша экскурсия началась. Мы легонько крутанули колесо штурвала, актриса азартно попробовала тоже. “Рында... 1921 год... Магдалена Виннен”.
“Грот... до клотика 63,5 метра”. Восхищённый, но со смешинкой вопрос Тамары из к/ф "Экипаж" — самой красивой стюардессы СССР:
— Не страшно?
Наш бравый ответ знаете наперёд.
— Осторожно трап!, — со шкафута протягиваем руки, чтоб помочь. Алёнушка из "Чародеев" не против. “1945 год, по репарации... 4192 квадратных метров парусов.” Трап со шкафута на бак. Галантные жесты с нашей стороны, и Диана Литл, звезда кабаре с бульвара Капуцинов, опять с удовольствием вкладывает свои ручки в наши протянутые руки. "Якорь адмиралтейского типа, весит три тонны..."
Судовой колокол. Вахтенный, отбивающий склянки, с немым вопросом на его ошалелом лице: "Это наяву или во сне?" Невинное желание актрисы, с искоркой смеха в её глазах:
— А можно ударить в колокол?
— Вам, конечно можно, — вахтенный не смог отказать красавице.
Время истекает. Переглядываюсь с Игорем — надо проводить нашу спутницу в актовый зал.
Красота и обаяние кинодивы мгновенно наэлектризовали зал — все были очарованы ею. После недолгого выступления актрисы, на сцену вышли наши музыканты: Андрей, Станислав, Геннадий, Валерий и Артур. Звучали хиты того времени: “Шторм, волна за волной”, “Чудо-остров”.
Было непродолжительное время прямого непосредственного общения Александры Яковлевой с нашей курсантской компанией. Мы вокруг актрисы. "С чего начать?" — вопрос непростой как с нашей, так и с её стороны. Заминка. Вдруг кто-то представился, типа "Я Вася из Бердянска". Все засмеялись, и возникла, как бы, игра. Один за другим курсанты стали выкрикивать: "Я из Волгограда", "А я из Оренбурга", "Я из Харькова". Александра реагировала экспрессивно. Вставляла замечания: "С Волги", "Знаю, знаю", "Была там".
Я попытался тоже включиться в эту игру. Но постоянно кто-нибудь опережал меня. Такое явление часто наблюдалось в курсантской среде. (Прошло почти сорок лет, а ситуация на наших встречах всё та же.) Актриса заметила это и, наконец, не выдержав, сама спросила меня: "Откуда ты?" Я обратил внимание, что чем более отдалённый и неизвестный населённый пункт звучал, тем более бурная реакция была у нашей гостьи. В голове был ответ: "Я с Нахапетовки, шо пид Житомиром!" Но струсил, и обыкновенно сказал, что из Москвы. А Александра засмеялась и сказала: "Я думала, в столице живут более бойкие ребята!".
Курсанты прибывали, толпились. Мы, находящиеся рядом, оберегали гостью от случайных толчков. Однако, случалось так, что сами в толчее прикасались к актрисе. Такой случай с моей стороны сопровождался виноватым взглядом в её глаза. Вдруг неожиданно Александра доверительно призналась, что накануне был её день рождения. Со всех сторон посыпались поздравления.
Однако гостья уже давно хотела уходить. Но возникла новая идея — взять у актрисы автограф. Подходили с открытками и просили подписать на память. Александра подписывала. Мне её автограф был ни к чему. Всё и так в моей памяти. О чём и свидетельствует, излишне детальное, настоящее описание.
***
Архангельск мы покидали в первых числах июля. Опять наша система мироздания получила импульс к вращению. Теперь уже в обратную сторону. Двинулась назад высотная доминанта на набережной, остров Соломбала поплыл вдоль правого борта. Вскоре только воды Белого моря окружали парусник. Нам предстоял путь от Северной Двины до её западной сестры. Но ещё нам предстоял неведомый и волнующий заход в Копенгаген, подготовка к которому началась заранее. Увеличилось количество политинформаций. “Хопенхаген — город контрастов”, — услышали мы известный афоризм из “Брильянтовой руки” в исполнении Нашениека.
Однажды кто-то из курсантов возмутился произволом в составлении списков увольняющихся в Архангельске. В самом деле, “идёшь в увал с совершенно незнакомыми людьми!” Помполит выслушал и неожиданно согласился. Он предложил нам заранее написать списки увольняемых на берег в Копенгагене. Мы расположились за столом, пристёгнутым цепочкой к полу в центре кубрика. И, необстрелянные, с жаром готовили такие списки из пяти фамилий. Потом эти списки отдали Нашениеку. Излишним будет написать, что впоследствии он никого не поставил в группу так, как мы просили?
Каждый день плавания приносил разные эмоции. Обратный путь проходил подобно пути туда, только теперь мы двигались вдоль побережья Скандинавии на юг, а Гольфстрим коварно воровал несколько миль нашего плавания ежедневно. Кто-то из нас обратил своё внимание на норвежского китобоя. К его правому борту “просвещённые” европейцы подтянули растерзанную тушу кита. Настоящий Моби Дик. Кровавый след простирался на несколько кабельтов. Так или иначе, это воспоминание тоже упало в копилку эмоций и там нашло своё место.
Поднят красно-белый флаг “Hotel”, что означает “у меня на борту лоцман”. УПС “Седов” заходил и швартовался в порту Копенгагена при помощи двух маленьких, аккуратненьких, юрких буксиров. Удивительно, что порт, специализированное предприятие, представлял собой общественное пространство Копенгагена. Это означало, что любой гражданин мог свободно подойти к борту “Седова”. Обширная площадка на берегу вмиг стала местом общего праздника или фестиваля горожан. Этот фестиваль, конечно, имел морскую направленность. Люди приезжали на собственных автомобилях сюда семьями или компаниями и окунались в атмосферу торжества. Был раскинут шатёр с баром, была сцена, на которой выступали артисты. Торговали сувенирами. На “Седове” было установлено время открытых дверей. Задолго до начала этого времени формировалась длинная очередь из желающих подняться на борт. Огромное количество людей проходило по трапам и палубам барка “Седов”. Они фотографировались с нами на фоне снастей, мачт, рядом со штурвалом. Мы чувствовали, что та система мироздания, о которой я уже писал, когда мы в центре — единственно правильная.
Борт “Седова” в частном порядке посетил художник Бидструп. Он подошёл к трапу и долго не подымался, изучая информационный стенд, оформленный на куске парусины. День клонился к вечеру, время открытых дверей закончилось. Его ссутуленная фигура выражала нерешительность или раздумие. Однако его ждали. Информация о его визите была известна заранее. Осталась фотография, на которой курсант Шура Алейнер подаёт журнал для отзывов гостей барка Херлуфу Бидструпу, чтоб тот сделал там памятную надпись.
Сейчас ловлю себя на мысли: было бы хорошо, если бы моё повествование воспринималось читателем в жанре иронических рисунков, карикатур и комиксов Бидструпа. И обязательно вызывало бы улыбку.
Был день увольнения на берег. В памяти размыта наша прогулка по городу. Зато ярко: педантичная организация, исполнение требований надуманных инструкций, которых я никогда не видел, но инструктаж по которым подписал, атмосфера недоверия и подозрений. Группы убывающих в город спускались по трапу на берег. Быстрыми шагами пересекали бурлящую фестивалем площадь, уже изученную вдоль и поперёк визуально с борта судна. Там за поворотом был неведомый мир: сказочная русалочка расположилась на валуне у берега моря, разноцветные фасады средневековых домиков выстроились вдоль канала, пряничные ворота парка развлечений Тиволи, динамичный современный европейский город…
Учебный барк “Седов” вновь в пути, режет форштевнем балтийские воды.
Наше плавание под парусами близилось к своему завершению. Мне кажется важным не упустить факт того, что от преподавательского состава мореходки вместе с нами, курсантами, на борту “Седова” был молодой преподаватель, аспирант МВИМУ Соловьёв Андрей Аркадьевич. Примечательно, что все эти годы он трудился в стенах мореходки, учил курсантов, позже студентов. Как говорит нынешний директор института “Морская академия” Мурманского государственного технологического университета Сергей Дмитриевич Березенко, он и сейчас в строю. А наш сокурсник Серёжа Березенко был в том рейсе на втором гроте, если мне не изменяет память. Я от всего сердца желаю этим людям плодотворных усилий на ниве педагогики.
Мыс Колка идеальным острым углом вонзается в Рижский залив.
— Курс 136 градусов!
— Есть, курс 136!
Перезвон склянок между рындой и судовым колоколом. Следующим утром: Даугава, швартовка на морском вокзале Риги. И ставшее традиционным, а потом по прошествии лет легендарным: “Здгравствуй, Ррига! Я вегрнулся!” из уст всеобщего любимца Емельянова Виталия.
***
Совершенно невозможно упустить историю написания этого рассказа. Первым читателем, критиком и где-то соавтором стал Владимир Козловский. Посредством Вотсапа мы находились на связи и снова вместе переживали подробностии того похода. Он — капитан на балкере-шестидесятитысячнике “Oslo Eagle”. Я — на даче в Подмосковье. Володя, прочитав очередной эпизод, подбадривал: “...вот прям в атмосферу окунулся… Спасибо, Жека!!! И это… аппетит приходит во время еды!!! Не ленись, брат, давай ещё!!!”
Тем временем, его балкер миновал Суэцкий канал, Сингапур. Длительная погрузка с барж у побережья Вьетнама. Володя присылает волшебные виды, окружающие его — скалы, поросшие зеленью, встают прямо из морских вод.
Володя пишет и пишет мне, вспоминая особо запомнившиеся ему моменты той жизни. Ассонансами мне представляются и его, и мои воспоминания о “Седове”. Удивительным образом те и другие воспоминания входят в резонанс друг с другом и усилившись находят свои словесные воплощения. “Это я тебе мысли накидываю, провоцирую на воспоминания!”, — пишет он мне.
Я стараюсь не упустить даже мелочь из наших воспоминаний. Вплетаю эпизод за эпизодом в канву рассказа. В кинематографе после премьеры иногда используют приём: показывают нарезку из отснятого, но не вошедшего в фильм. Ниже, с той же целью, приведу фрагмент нашей переписки.
Приведённый фрагмент переписки был задокументирован мной лично. Прошу приобщить его, как вещдок к написанному мной рассказу.
21 августа 2021 года.
Начало рассказа.