Капитан шел по площади, не веря своим глазам. Поскользнулся. Сбил грязь с галифе. Посмотрел на ладонь – красная. Резко каркнула ворона, слетев с кривого трехметрового креста. На нем обугленная плоть с вывернутыми в суставах руками. Отвернулся, едва не задохнувшись от запаха. Прошел мимо греющихся солдат. Те в свою очередь удостоили лишь коротким взглядом – тепло важнее. У входа в церковь двое охранников. Завидев приближающегося человека, скрестили винтовки.
- Кто там? – спросил Челик, и снова не узнал своего голоса.
- Собаки! – недовольно ответил один из стражников.
Капитан с минуту переминался с ноги на ногу и не решался заговорить дальше, боясь услышать хамство от раздраженного военного. Превозмогая судорогу где-то под горлом, заставил себя:
- Отвечайте, как положено перед старшим по званию, рядовой!
- Я? – солдат ткнул себя пальцем в грудь и надменно ощерился.
- Да, вы! – твердо посмотрел Челик прямо в сверкающие презрением глаза.
- А, ты кто такой?
Челик вытащил из-за ремня перчатки с крагами и резко наотмашь ударил по лицу собеседника. С головы полетела овечья феска, в свете луны тускло заблестел гладко выбритый череп.
- Повторяю вопрос: кто там? И, если ты, собачий выкормыш и сын шакала, не видишь на мне офицерские петлицы турецкой армии, то мне придется открыть твои заплывшие глаза с помощью хлыста!
- Там мобилизованные в амеле тамбуру. Шахин-эфенди приказал запереть их в церкви, чтобы не разбежались! Простите, юзбаши. Пожалуйста, ради Аллаха. Мы очень устали тут стоять и слушать стоны изнутри и снаружи. Нас никто не меняет. Нам даже не позволили найти себе добычи. Почти все забрали башибузуки. А у нас семьи голодают. Посмотрите, ни у меня, ни у Магомета нет обуви. – солдат пошевелил грязными пальцами на ногах, высунув их из обмоток, - Да и мы разве враги им! Мы так же пашем землю и так же любим своих детей! Чем они прогневили Аллаха? Разве Аллах против того, чтобы греки называли его другим именем? Простите, ради Аллаха, юзбаши.
- Нет ни Аллаха, ни Христа, ни Будды, ни других богов. Есть люди, творящие зло, и есть те, кто страдает. Только человек в состоянии что-либо менять!
- Как нет..! – стражники переглянулись.
- Им давали еду, воду?
Оба стражника удивленно выкатили глаза на капитана, словно тот свалился с луны:
- Господин юзбаши наверно не знает, что нас самих кормили только утром! А кто им должен дать? Нам не велено никого подпускать. Приказ: стрелять на поражение, если кто-то приблизится.
- Ладно. – капитана трясло от негодования, - значит я сам принесу им воды. Сколько их?
- Ровно сорок человек!
- Значит, два ведра!
- Э-э, господин капитан, но мы не можем для вас открыть дверь.
- Что-о! – взревел Челик, первый раз за всю жизнь возвысивший голос до таких пределов.
- У нас нет ключей! – жалобно произнес стражник. – Но, говорят, где-то неподалеку от села живет рыжеволосая колдунья и она отпирает все замки.
- Какая еще колдунья! Что за фантазии! Вам сколько лет, рядовой?
- Родителей нет, а бабка говорит, что двадцать семь, но не уверена. Могла ошибиться.
- Вам бабушка до сих пор сказки рассказывает?
- Я ведь только то, что мне сказали. Такая, говорят, ведьма с рыжими волосами, а зовут Мария! Она вроде как даже безумна.
- Понятно. Поправьте обмундирование.
- Есть, господин юзбаши!
Челик развернулся и пошел по первой улице, оказавшейся под ногами. Скользили и плясали тени, множество теней, словно его сопровождали какие-то силы – это догорали постройки. Ни крика петуха, ни мычания коровы, ни других привычных, деревенских звуков. Только фраза, всхлип, тишина. Только судорога дверей, только сдавленная речь ступеней, только немота пепла, кружащегося вокруг ног.
Женщина. Неловкий голос колодезной цепи.
- Постойте. Я не причиню вам зла! – капитан подошел ближе.
Женщина молчала. Опухшее от слез лицо, потрескавшиеся губы, глаза – сухой, бездонный мрак.
- Я. Я просто спросить: что здесь было? – он не узнал собственного тембра.
Она задержала руку на цепи, отвечая молчанием. Потом указала рукой на дом и пошла вперед. Челик перехватил у нее ведро и пошел следом.
В доме на полу лежал мертвец. Это был мальчик. Кожа местами содрана до ребер, они торчали, жалко высовываясь наружу белыми лепестками. Рот, изорванный криком, застыл в гримасе. Большие, вывернутые коленки. Сломанные на руках пальцы чернели в разные стороны.
Рядом застывшими изваяниями сидели родители. Мать, еще утром свежая и молодая, сейчас с темным опавшим, словно осенний лист, лицом, покачивалась вперед-назад. Седые пряди паутиной ползли из-под платка на грязную от уличной пыли и гари рубаху. Отец с проваленным, как у древнего старца, ртом. Утром у него были зубы, и он светил своей здоровой улыбкой своим родным. И от улыбки радостно отскакивал солнечный луч. Теперь лишь мрак из полуоткрытых, безвольно обвислых губ.
- Я принесла воды! – женщина жестом указала Челику, куда поставить ведро.
Родители мальчика не ответили. Женщина вышла на улицу.
- Постойте! – снова заговорил капитан. – Расскажите мне!
- Я вижу, ты добрый человек! Я не видела тебя сегодня днем среди этой бешеной своры. Что ты хочешь услышать?
- Пытаюсь понять, что произошло?
- Ты ведь вместе со мной заходил в дом! Тебе мало? Там виселицы! Там распятый Зенон. Там убитый скот. Идем, если чего-то не понял. Им тоже нужно принести воды.
- Кому? Тем, кто в церкви?
- Тем, кто сам себе уже никогда не принесет.
Женщина перешла дорогу, прошла вдоль улицы и поднялась по ступеням на крыльцо. Обернулась, внимательно посмотрев на Челика, словно проверяя: выдержит ли.
Весь пол в сенях усеян окровавленными тряпками и элементами детской одежды. К горлу Челика подкатила тошнота. Он раньше никогда не знал запаха детской боли. Он особенный. Кровь, перемешанная со слезами и непониманием, удивление ужасом и брызги деревенской грязи, невинная плоть с ее выделениями и безумие от предательства и жестокости взрослых. Все это давало тот запах, который капитан Челик запомнит на всю жизнь.
- Что-о это? – прохрипел он и переступил порог.
Повсюду дети с перебинтованными конечностями. В разных позах. Сидели, лежали. Одни тихо стонали в беспамятстве, других тряс озноб. Никто не плакал – слез уже давно не осталось. Но у тех, кто мог смотреть, был один взгляд – один на всех. И за себя, и за находившихся без сознания. Взгляд – потухшего солнца. Взгляд – полного затмения без единого шанса на проблеск света.
- По темноте повезем их в Амис. – тихо сказала женщина. – Нужен врач. Завтра, если не сделать ампутацию, то они погибнут от заражения крови.
- Кто это сделал? – капитан врос там, где стоял, белым столбом.
Она не ответила. Прошла вглубь дома и присела на корточки напротив десятилетней девочки. Долго шепотом говорила ей, потом пересела к мальчику по младше.
- Уходите.
- Чем я могу помочь?
- Если по быстрее уйдете отсюда!
Он вышел на ватных ногах. Перед глазами картина с изуродованными детьми. Куда? Забыл зачем шел. Пронзительно взвизгнула ступенька крыльца. Земля поплыла, еле устоял, схватившись за батог плетня. Изо рта выплеснулась желтая каша, обдав горечью всю полость.
- Мария Анфопулос живет за селом. – послышался голос женщины. – Она умеет открыть любой засов.
- Откуда вы знаете, кто мне нужен?
- Так. Показалось. У самой Красной реки, где самый крутой обрыв. Найдешь, если захочешь.