Челик приоткрыл полог. Едва опять не стошнило, еще хуже, чем во сне. Пахнуло какой-то сладковатой вонью, как из логова содомитов. Он едва сдержался, чтобы не зажать нос…Да что это со мной?.. Капитан Челик, ты сам себе надумал какую-то тину. Тебе не в армии служить, а бабьими чулками торговать.
- Заходите, дорогой Челик! – кашлянул из глубины сигарный голос Шахина. – Сегодня был славный денек! А я вот почитываю поэтические сочинения какого-то малоизвестного дервиша? Вам знаком фарси?
Подполковник откладывает в сторону книжицу в кожаном переплете и жестом приглашает к столу:
- Как вам такая строка: я умираю из тебя! Пафосно, скажете. В Европе пишут по-другому. Но все же… достаточно остро, если совпадает с настроением читателя. Глагол «ухожу», автор заменил на «умираю». То есть окончательно, бесповоротно. Умираю, больше, чем ухожу, ибо уйдя, можно вернуться, а умереть, значит переродиться, то есть стать другим.
…Аллах всемогущий, он, что подсматривал мой сон?! Как он вообще все это совмещает?.. Капитан подсел к столу.
- Доброй ночи, господин подполковник! К моему глубокому сожалению, боюсь, не смогу составить вам компанию по части эстетических погружений. Вот если бы мы поговорили о преимуществах и недостатках моего моноплана!
- А, разве любовь – это не полет? Мне всегда казалось, что ваша профессия напрямую связана с этим чувством. Русские придумали слово летчик. Емко и коротко, уверен, что оно закрепится в обиходе.
- Русские много чего изобрели, но в силу особенностей своего характера, не смогли свои же изобретения удержать и возглавить. А почему вы вдруг с любви перешли на русских?
- М-да, - Шахин сделал вид, что не заметил последнего вопроса, - европейцы считают, что они наследники Гомера, которого первыми перевели арабы. Уже с арабского переводили немцы. Представляете, какой круг? А русских эти знания миновали. Я действительно сумбурен. Но только на первый взгляд. Нам вновь придется столкнуться с русскими. Я к тому, что мы ничего не знаем об их сознании, поэтому проигрываем. Если европейцев можно изучить, ну или хотя бы представить, опираясь на Гомера, просчитать, понять, найти общий язык, то как быть с русскими. Проигрыш в войне – это отсутствие глубинных знаний о противнике. Почему Искандер Двурогий легко победил персов и многие народы, но надломился в Индии. То же произошло с Чингисханом. И англичане уйдут. Вы понимаете, куда я клоню?
- Да, Карадюмак-ага. Но сегодня был настолько трудный день, что, признаюсь, голова моя, как в тумане.
- Зато мне легко. Я бы вам тоже советовал влюбится. Это освежает, делает мозг и все тело более выносливыми. Когда-то Талаат-паше привели девушку. Армянку. Она своими ласками должна была спасти какой-то населенный пункт от избиения. Ну не важно, какой. Красивая и юная она лежала на высоком столе. Разлитое по спальне солнце блаженствовало на ее нежнейшем пухе, который покрывал все тело. И что сделал Талаат? Он взял опасную бритву и медленно, очень медленно побрил девушку от основания шеи до самых подошв. И отпустил, не прикоснувшись. А тот населенный пункт сровнял с землей. Он им дал понять своим поступком, что, если хотите договорится со мной, то сделайте так, как привык я.
По плечам капитана пробежала крупная дрожь. Ему показалось на мгновение, что перед ним не человек из такой же плоти и крови, а какое-то существо из мифов и страшных сказок. Ему невыносимо хотелось пойти прочь из палатки подполковника на свежий воздух.
- Ну я, собственно, не за этим, - Шахин потянулся к ларю, - вас пригласил. Вы хорошо сегодня поработали. Показали нашу мощь, и своим появлением окончательно добили греков. Поэтому разрешите вас премировать. Десять золотых. Как? Неплохо, да? Какая у вас зарплата в эскадрильи? Небось это за несколько месяцев сразу!
- Спасибо, Шахин-эфенди, мне неплохо платят. И мне не на что жаловаться. – Челик понял, что подполковник с помощью золота делает его соучастником каких-то своих дел. Даже на расстоянии от монет исходил горький запах полыни с примесью человеческого терпкого пота. Падая по одной на стол, они издавали резкий звон, в котором ему чудился человеческий крик.
- Возьмите, и не смейте мне перечить, капитан. Считайте, что это не просто премиальные, а еще и техническая поддержка вашего самолета.
- Благодарю. – Челик с поклоном взял деньги и быстро сунул их в карман летной куртки. Но даже сквозь ткань он чувствовал их жжение. – Мне и впрямь нездоровится сегодня.
- А вы знаете, - Шахин не обратил внимания на мольбу в голосе собеседника, - эти собаки убили моего солдата. За каждого своего я казню десяток. Или больше. Просто забью плетьми.
- Может, для начала выяснить все детали гибели военного? Я согласен, это серьезное преступление, но вот так сразу…
- Я бы ночью отправил солдат, чтобы они привели сюда первых десять попавшихся. Но, пожалуй, последую вашему совету. Ладно, Ахмет-ага, вижу из вас никудышный собеседник. Посему отпускаю на покой.
- Хорошему сну не помешает прогулка на свежем воздухе. Вы не могли бы одолжить лошадь? Не сочтите за наглость, Шахин-эфенди.
- Ради Всевышнего, разве я могу пожалеть для капитана воздушного флота. Возьмите у вестовых любое оседланное животное. Скажите, я разрешил.
- Премного благодарен, господин подполковник. – Челик на полусогнутых ногах попятился к выходу, благодаря Аллаха за избавление от душного собеседника.
Резвый молодой мерин понес Челика в глубину ночи. Поначалу, ошалевший от ночного воздуха и россыпи низких звезд, капитан летел наугад, лишь бы подальше от лагеря. Но мало-помалу мысли выстроились в порядок и появилось любопытство. Вдалеке мерцали огни пострадавшего села, и нет-нет доносился до слуха тягучий, стонущий звук человеческих голосов. Словно ветер прищемили дверью. Он дернул узду, вздыбив коня. Секунду находился в замешательстве. А затем твердо решил ехать туда – откуда тянуло по сердцу страхом и болью.
На сельской площади горел костер в человеческий рост. Несколько солдат грелись, вытягивая руки на жар, то и дело поглядывая по сторонам. По краю площади в темноте стояли виселицы. Двадцать тел раскачивались под визг и скрип наспех сколоченных бревен. Страшные, с иссиня-темными лицами и выпавшими до подбородков языками, с торчащими из порванной одежды ребрами, покойники смотрели на море вздувшимися белками глаз. Церковь Святой Троицы тяжело раненой птицей издавала глухие звуки – в ней находилось сорок греков-мужчин призванных в амеле тамбуру. На днях их отправят в глубь континента. Между домами бесшумными призраками ходили селяне. Они что-то передавали друг другу, говорили быстрым, отрывистым шепотом. Жалобно и еле слышно хлопали напуганные двери, глухо стучали ступени. Если слышался голос ребенка, то на очень короткое время. Фраза, всхлип, тишина.