С уважением и благодарностью вспоминаю сегодня уполномоченного КГБ в Чусовом майора Юрканцева Григория Васильевича, ныне покойного. Это он выпросил в отделе кадров управления зловредного фельетониста, которому грозила ссылка на крайний север области.
Благодаря ему я узнал и полюбил дымный город Чусовой, здесь сблизился с Виктором Астафьевым и другими писателями и поэтами (феноменальная творческая лаборатория Чусового тех лет заслуживает особого разговора), здесь после увольнения из органов начал свой долгий журналистский путь.
В первый мой рабочий день, в начале декабря 1958 года, Юрканцев, иронически похмыкивая, определил меня... послом в Голландию.
- Закис в управлении? Там вы, как служащие бюро находок, отсиживали задницы с девяти до шести. Здесь баловаться фельетончиками ни времени, ни сил не останется. Даю тебе в полное владение участок величиной с Голландию. Гляди сюда и радуйся доверию.
Он развернул на столе карту. Чусовской район на северо-востоке (пока не выделили из него Горнозаводский) распространялся до границы со Свердловской областью, аж за Теплую Гору и Медведку, а это уже Азия.
В мою «Голландию» входили пригороды Чусового с юго-запада и весь Верхне-Городковский район, граничащий с Пермью на Сылве. Домостроительный комбинат в Лямино, кирпичный завод в Калино, с полсотни обезлюдевших колхозов и два десятка многолюдных леспромхозов.
Добывать информацию на огромном пространстве мне, в отличие от настоящей Голландии, предстояло в основном ногами. Юрканцев распорядился выдать мне белый полушубок, валенки и теплые кальсоны.
Две недели с опером Киселевым мы лазили по снегам «Голландии». Он в связи с переводом на Алтай, откуда был родом, передавал мне дела и агентуру, знакомил с местными властями, особенностями конспирации в условиях поселков и деревень. Интересно было узнавать людей лесного края, заселенного в основном вчерашними спецпоселенцами - нашими солдатами и офицерами, перемещенными из немецкого плена прямиком в еловые леса Прикамья. Опаленные войной души, многократно обманувшиеся в справедливости системы, за которую потерпели нечеловеческие муки, они все годы на привязи спецкомендатур угрюмо молчали, а когда пили горькую - плакали навзрыд, крушили домашнюю утварь и били жен. Кое-кто из них порой не мог сдержать накипевшего, поносил Сталина и коммунистов, а затем и Хрущева. Сигналы о вольных высказываниях ложились в папки, оформлялись в дела.
Об одном таком деле-формуляре (название заимствовано у царской жандармерии), характерном для этого лесного края, хочу поведать.
Шаповалов (фамилия условная) угодил в немецкий плен, пробиваясь из окружения без еды и патронов.
Прошел через ад концлагерей, от здорового, плечистого деревенского парня оставались кожа да скелет. От крематория его спас лучик надежды. В лагерь приехали вербовщики в армию Власова. Соседи по нарам советовали Шаповалову (сами уже не вставали на ноги от истощения) согласиться, подкормиться, получить оружие и, кто знает, может, удастся фашистов пострелять.
В форме РОА Шаповалов использовался на охране дорог и мостов, в боевых действиях не участвовал, так как Власов под разными предлогами уходил от сражения с наступающей Советской Армией. В начале 1945 года армия Власова находилась в Чехословакии и первой пришла на помощь восставшей Праге. Наши танки, совершив героический марш от Берлина. Входили уже в ликующий город, где стрелять им не пришлось. Командование РОА предложило свои услуги в добивании фашизма, получило отказ и двинуло свои части навстречу союзникам. В ходе движения спецгруппы СМЕРШа захватили Власова и его штаб, доставили в Москву, а боевые части встретились с американцами и сдали оружие.
Добровольно вступил в армию предателя Власова, освобожден американцами. Этого криминала было достаточно, чтобы взять Шаповалова в разработку. Жил он с 1946 года в поселке Комарихинском на спецпосе-лении, работал в леспромхозе вместе с другими военнопленными, которых местное население всех чохом называло власовцами, изменниками, предателями.
Лишь в хрущевскую оттепель изгоям общества вернули человеческие права - сняли со спецучета, выдали паспорта, разрешили учиться, вступать в профсоюз и партию. К слову, в 60-е годы, собирая материал для газеты, я с удовлетворением узнал в секретаре парткома Комарихинского леспромхоза бывшего «власовца».
К тому времени, когда мне передали дело на Шаповалова, он был женат, имел двоих детей, в леспромхозе его ценили как умелого и безотказного рабочего.
Многолетняя проверка его прошлого никакого криминала не добавила, только папка распухла от переписки. Но были и донесения о его враждебных настроениях.
Их неотступно приносил агент «Майор», когда-то изгнанный из армии за беспробудную пьянку. Направленные на разработку Шаповалова другие агенты приносили только положительные характеристики объекта. В чем заковыка?
Майор Юрканцев, когда я принял «Голландию» от Киселева, заглянул в мой сейф.
- Разберись-ка на свежую голову, - указал он, - не то время, чтобы на «желудочников» расходовать время и бумагу.
«Желудочниками» в обиходе назывались люди, высказавшие недовольство властью в силу своей бедности и недоедания. Какие же это «враждебные элементы»? Получив благословение начальника, я быстренько прекратил на них дела и сжег по акту. Сложнее было разобраться с Шаповаловым. Прекращение дела-формуляра санкционировалось управлением, а там могли для перестраховки не согласиться со мной и меня же обвинить в потере бдительности.
С согласия Юрканцева и при его помощи я разработал операцию по проверке «Майора» техническими средствами. План утвердили в управлении и после настойчивых наших напоминаний выделили технические средства. В Чусовом появился Николай, известный в управлении мастер по «жучкам». Вместе с ним мы побывали в Комарихинском. Облазили небольшой поселочек на отшибе.
- Ну и работенку задал, старлей, - отдувался Николай, - восемь домиков, глухая улица, никаких зацепок. Ладно, что-нибудь смаракуем.
В намеченный день на глухой улице появился фургон геологоразведчиков. Натужно урча в разбитой колее, машина окончательно застряла вблизи щитового дома, где жил Шаповалов. Водитель полез с лопатой под машину, выпачкался, громко выругался и пошел в мастерские за помощью. Ехавший с ним механик, это был Николай, пошел в дом и попросил позволения позвонить своему начальнику о поломке машины. Жена Шаповалова встретила его радушно, угостила домашним квасом, разрешила оставить в комнате потертый чемоданишко с «особо ценной аппаратурой» геологов.
Телефона, конечно, не оказалось, и Николай отправился в центр поселка искать почту.
Встретились мы с ним на явочной квартире. Николай сообщил, что «техсредства» готовы: он успел, пока хозяйка наливала квас, поставить «жучка» на кухне - на случай, если там состоится беседа. Николай ушел к фургону. Вскоре «Майору» я давал подробные инструкции, о чем и как вести беседу. Для развязывания языка Шаповалову «Майор» предложил явиться к нему с бутылкой. Пришлось выделить агенту энную сумму.
Итак, беседа с объектом состоялась, и «Майор» принес пространное донесение. Шаповалов, якобы, доверительно сообщил, что он мечтает об американской демократии и в случае войны больше не станет воевать на стороне коммунистов. Он также признался, что в бане у него припрятан маленький радиоприемник, и он ночами слушает «Голос Америки».
Через неделю я получил расшифровку ленты звукозаписи и показал Юрканцеву.
- Вот засранец, - выразился он о «Майоре». - Сколько лет таскал нам «дезу», а мы уши распускали. Проучи его хорошенько и сдавай дело в архив.
Наврал «Майор» изрядно. Фактически об американцах Шаповалов и не заикался. Беседа, прерываемая бульканьем из бутылки и громким закусыванием, шла о нормах и расценках, о погоде и прочих мелочах быта.
Я, конечно, и словом не намекнул «Майору», что беседа прослушивалась, но припер его к стене так, что он обливался холодным потом. Он признался, что против Шаповалова он ничего против не имел, а наговаривал на него, чтобы показать свое рвение перед органами.
Короче, погрозил ему судом за клевету, отобрал подписку о неразглашении секретного сотрудничества и расстался, не пожав руки. Вскоре «Майор» уехал из поселка в родные места, на Украину.
Операция удалась, и дело на Шаповалова сдали в архив.
Впервые я столкнулся с использованием технических средств и был немало удивлен. При Сталине и после него разоблачали кибернетику и микроэлектронику как буржуазные науки, разогнали специалистов, и через 20 лет пришлось выписывать их из-за рубежа. И тут сработала двойная мораль. Кремлевские деятели в быту и на службе скрытно пользовались микроэлектроникой, глотали ставшие недавно известными «кремлевские таблетки». В секретном порядке закупались за границей и «техсредства» для КГБ. Фотоаппараты для наружной службы, снимающие объект наблюдения через дырку в пуговице, электронные «жучки» величиной меньше наперстка - все это у нас не производилось, однако использовалось в тайне от народа. Смешно вспомнить, но даже электробритвы и магнитофоны в 60-е годы были заграничным чудом.
В заключение - о сегодняшнем Шаповалове. В редакцию «Звезды» как-то пришла на него жалоба, разбираться поехал я. Радостно было узнать, что мой бывший подопечный прожил славную трудовую жизнь, построил хороший дом, вырастил двоих сыновей, они сходили в армию, женились, работают в леспромхозе. Сам он до последних лет работал там же, долго не отпускали на пенсию как незаменимого профессионала. Сейчас он занят домашним хозяйством - вырастил сад, держит корову и другую живность.
Жалобщиком оказался инвалид войны. Он горячо доказывал, что Шаповалов - власовец, значит, враг и предатель, отсиживался в плену, а вот он получил увечье, пролил свою кровь. А повод для клеветнической жалобы был пустяковым - Шаповалов привез домой машину дров и нечаянно задел колесами у соседа пяток штакетин.
Господи, из-за нескольких реек враждовать с соседом, требовать к нему карательных мер вплоть до ареста и конфискации! Этого и добился бы жалобщик в другие времена при жизни Сталина. Сегодня за злобное очернительство сосед мог бы подать в суд на инвалида и еще высудить деньги за моральный ущерб. Об этом я сказал автору письма в газету, но Шаповалову показывать «телегу» не стал. Пусть его старость будет спокойной.
Опубликовано в книге Галима Сулейманова "Контора Глубокого Бурения" (Пермь, 2002). Журналист, писатель. Окончил историко-филологический факультет ПГУ (1951), однокурсник А. Домнина, Л. Давыдычева, А. Ромашова, бывшего секретаря обкома И. Быковой. После окончания университета по "призыву" партии 10 лет отслужил в органах журналистом в пермских периодических изданиях, в газете "Звезда" и других. Автор книги "По ленинскому пути ГОЭЛРО" (Пермь, 1984), "Тепло ли в доме твоем" (Пермь, 1988), "Завал" (Пермь, 1999), "Соленые уши" (Пермь, 2002), "Контора Глубокого Бурения" (Пермь, 2003).